Лиловый рассвет

Но Мишель воспринял это как продолжение дискуссии:

– Да, Ян! Именно «вдалбливать» ничего нельзя. Понимаешь, Азур сейчас повторяет ту ошибку, которую раз за разом повторяли наши протокоммунистические государства. Информационная изоляция, пропаганда, социальна муштра… Я даже больше тебе скажу – укрепление и централизация власти идёт всегда в ногу с борьбой с каким-либо внешним врагом, и особенно удачно, когда этот внешний враг так идеологически неверен. Кто же это сказал, я не помню: лучший способ укрепить власть – это маленькая победоносная война.

– Сомневаюсь, что война будет маленькой. Обычно такие войны становились трагедиями для их начинателей.

– Вот именно! Но нам придётся пережить эту войну и победить в ней. Ты ведь должен понять: коммунизм – это путь прогресса. При капитализме высвобожденный труд не используется, так как нет цели прогрессировать научно и технически. Только коммунизм, при сильном надобщественном или, пускай так уж, «государственном», руководстве, использует его для своей цели – стремлении к будущему. А при капитализме всё просто: я получил прибыль, удовлетворил текущие потребности, а ты – вали, гуляй и будь здоров! А что там будет дальше – не важно, хоть шаром покати, главное на мой век хватит. Но мы должны помнить о потомках – им не должно быть стыдно за нас. Тут – главное не ошибиться, не создавать давление на личность, дать ей столько свободы, сколько потребуется. Но в то же время, показать ей главное направление, иначе мы пойдём по деструктивному пути разрушения и агресси… каким бы правильным не считали свой социально-экономический уклад. Всё должно идти из головы каждого, люди в массе должны захотеть братства и общности, а до тех пор, пока они не будут этого хотеть, мы так и будем враждовать.

Они оба помолчали. Ян был вынужден отметить, что по большей части, его друг был прав. Он прошёл к санитарному блоку, открыл краник, попил воды, сел на прежнее место. Потом Ян продолжил:

– Но это всё не объяснить за пять минут. Так что ты зря надеялся на понимание со стороны рядовой азурки.

– Но ты знаешь, если бы мне пришлось выбирать между капитализмом, который может быть установлен после победы Лиловых, и псевдокоммунизмом Азура, то я за Азур.

Ян округлил глаза от удивления и внимательно посмотрел на Мишеля. В эмоциях тот источал абсолютную искренность.

– Вот это поворот… И ты даже согласен с практикой высылки на другие планеты? – спросил Ян.

– Во всяком случае, это несёт больше пользы значительной части общества.

Ян задумался. А что, если Рандалл – тонкий психолог и вербовщица? Что, если она не смогла завербовать его и переключилась на Мишеля, и только смерть помешала ей завершить начатое? Похоже, если это действительно было так, то она здорово его обработала. Вслух он сказал:

– Мне кажется, тебе надо было меньше слушать эту сисястую сучку Рандалл.

И сам ошалел от сказанного.

Мишель с недоумением посмотрел на Яна: как он может так говорить о ней? Ещё два дня назад он горевал, впав в забытьё, а сейчас вот так просто оскорбляет её память? Но Яну было уже не до сантиментов: Рандалл осталась в прошлом, а если рассудить трезво – то она была враг. Хоть и милый, привлекательный, красивый, обаятельный, но враг, если к врагу вообще применимы такие эпитеты. И, как показала жизнь, она бы ни на шаг не отступилась от своих идеалов. И кто знает, если бы ей пришлось в силу обстоятельств или по прямому приказу, косвенно или прямыми действиями причинить вред Мишелю или Яну из-за их деятельности или по их убеждениям, то, Ян был уверен, она бы нисколько не колебалась.

– Ты слишком груб в отношении её памяти, – речь Мишеля была твёрдой. Ему чрезмерно не нравилась риторика Яна.

– А что? – спросил тот, – Приказали бы ей стрелять в нас, то стреляла бы. Клялась в любви и стреляла бы. Никогда не верь азурцам. Азурец – это враг, даже если ты влюблён в него. Так что выкини эту кобылу из головы.

Но эти слова переполнили чашу терпения Мишеля.

– Не смей так говорить, слышишь!!! – Мишель вскочил и схватил Яна за грудки, – Не смей. Или… Ну ты меня знаешь.

– Отпусти, – Ян отвёл от себя руки, – Она променяла меня на свой проклятый режим! Если бы она любила хоть кого-то из нас, то она никогда бы так не сделала, не улетела с Земли. Она не любила ни тебя, ни меня, и никогда не смогла бы полюбить!

Ему казалось это прозрением. Возможно, он и был прав – но теперь этого никто не мог узнать наверняка.

– Молчи, молчи! Лучше молчи!

– Плевать она хотела на наши чувства. И ты должен плюнуть на неё и забыть.

– Нет! Она поступила правильно! Так, как мы живем, как мы жили, какую хотим создать жизнь – это всё чушь собачья! Так жить нельзя. Мы не правы! А она права! И я уже не хочу жить в таком мире. То, что она покинула меня – это порождение нашего мира, но не их. Я уже не хочу ни в чем участвовать.

– Ты хочешь сказать, что больше не участвуешь в кампании?

– Не знаю… Я ещё не решил толком. Но то, что в мыслях всё больше склоняюсь на их сторону – это факт.

– Предатель! – Ян в бешенстве вскочил, откинул сумку одним движением ноги, и с помощью телекинеза привлёк термомеч в свою руку – Тогда ты должен точно знать, что ты предаёшь не только дело, которому многие на этом корабле посвятили свою жизнь от начала и до конца, но и меня лично. Надеюсь, у тебя есть собой оружие? Дерёмся, прямо сейчас!

Ян нажал кнопку и клинок термомеча раскалился – горячий воздух с характерным запахом нагретого металла дошёл до лица.

Неожиданно, но Мишель расстегнул нагрудный карман полётного комбинезона, и достал оттуда блестящий цилиндрик складного термомеча. Он включил его – клинок выехал из рукоятки. Похоже, Мишель готовился к такому исходу – и Ян никак не мог этого предугадать.

Ярость пылала в его глазах. Теперь он ненавидел своего бывшего друга – Яна Погорельского, и тот считывал его эмоции на раз-два. Мишель готов был его убить, покрошить в винегрет, испепелить. И всё ради любви, которая выжигала его душу.

– Обещаю, что сражаться буду честно, – заверил Ян, – Как человек с человеком, а не как телепат.

– Молись, чтобы умереть без мучений, – процедил Мишель.

Их мечи соединились…

Но им не дали сражаться. Двери в каюту распахнулись, на пороге стояла Сюзанна.

– Ян, ты почему так долго? О, Господи!.. – она в ужасе отпрянула назад. Тем временем Ян успел сделать несколько острых выпадов в сторону Мишеля. Тот сумел их мастерски отпарировать, сделал контрвыпад. Мечи глухо стукали друг о друга, словно это были деревянные палки.

Сюзанна выбежала из каюты, и прежде, чем она смогла шагнуть или сказать, опять взвыла сирена.

Сюзанна в ужасе звала на помощь:

– На помощь! Сюда!

Он сражались минуту, или чуть больше, когда с пистолетом вбежал Гарвич, за ним – пять или шесть солдат. Они накинулись на сражавшихся, с трудом обезвредили их оружие, скрутили на полу и придавили собственным весом. Но они ещё продолжали дёргаться под массой налегающих солдат. Ян, конечно, мог раскидать их силой мысли, но не стал. Он знал, что в предстоящем бою у Гарвича не будет других командиров.

– Ну что, я не пойму, решили в рыцарей поиграть?! – наклонившись над ними, громко спросил Гарвич, – Мечи мне, обоих в карцер до вечера. Разбираться будем потом.

Когда их разводили по разным углам, Ян бросил Мишелю:

– Если я останусь в живых после штурма, а это я тебе обещаю, ты – труп!..

…Ян никогда не знал, что карцер может находиться в таком интересном месте: между баков в топливном отсеке размещались клетки, в одной из которых и сидел Ян. Где-то в дальнем уголке, в такой же клетке обитал Мишель.

Ян, хотя и мог сбежать отсюда – но не стал этого делать. Он телепатически играл замком на двери: то открывал, то закрывал его. Бежать ему не хотелось. Если он сбежит – его ждёт смерть от лазерной пушки корабля, а ночью он пойдёт на смерть, штурмуя главное главную передающую станцию СБА. Лучше, решил он, с малой долей вероятности остаться в живых, чем умереть наверняка. В конце концов это лучше, чем вот так, на полдороги сворачивать с намеченного пути и предавать дело, которому ты служил всю свою сознательную жизнь.