Сирингарий

— А ну, псы, отзынь! — крикнула Иль звонко. — Дальше отгребай, дальше! Не мешай людям работать!

— Пусти малого, дева, — тихо молвил Сумарок. — На что тебе кровь детская?

Иль бросила на него взгляд. Искрящийся, веселый.

— Не с тобой разговор, каурый, — молвила сладким кошачьим голосом. — Старшой ваш пусть отвалит.

— И не подумаю, — проронил Репень, не опуская самострел.

— Сам, дядя, решай, а мне мальца прирезать, что высморкаться. Добром разойдемся: нам вар, вам жизнь.

— Еще я шкуре-шмаре не кланялся, — сплюнул вожак. — Не бывать тому. Молодцы мои…

Иль рассмеялась. Тихо и неприятно, у Сумарока от смешка этого точно кость рыбья в горле встряла.

— Рать твоя почитай вся под мою руку отбежала, — проговорила, улыбаясь, — али не дотумкал ще?

Репень глубоко вздохнул, оглянулся. Скользнул озлыми глазами по своим молодцам: и впрямь, многих недоставало.

— Стерва, — выбранился.

— Ой! Перебежчики оне, а меня лаешь! — развеселилась Иль.

Подельники ее засмеялись тоже.

— Все равно убью, падаль, — Репень самострел не опустил.

— Ну так и сам сдохнешь, — отозвался за Иль могучий разбойник..

Застыли шатко, что на бревне осклизлом — кто кому первым шею продырявит, а дальше…

Вдруг — затрещало, загремело, зарычало.

Крикнул человек где-то, коротко и страшно.

Супротивники друг на друга уставились.

— Что за дичь?! — спросила Иль. — Ваши шутки?!

— То в шестом, в самом задке, — молвил могучий разбойник, — там, кажись, Лучина с ребятами…

Кивнул разбойному с меченой рожей.

— Марода, проверь!

Не успел Марода и шагу ступить, как распался торец, точно берестяной хлипец, сунулось вовнутрь, в теплое людское, черное чудище хребтом под саму крышу. Шарахнули дружно дружина да разбойник из самострелов, ан все зря.

Выхватило себе чудище человека, с ним же и сокрылось.

Молодец дюжий зарычал, бросился было вдогон — разбойница не дозволила.

— …! — сказала. — Пешня, осади!

И прибавила злым голосом пару таких оборотов, которых Сумарок сродясь от девиц не слыхивал.

Тать же покорился вожачке.

Наново загремело, заворочалось в распавшейся стене клубом, сверкнули глаза алым…

Ломанулись прочь, в одни двери, уже не разбирая, со своим али со врагом бок о бок.

Сумарок с Репнем накинули тяжелый засов, крепя защиту.

Оглянулся чаруша. Не помнил он, как сени миновали — запоздало стыдом кольнуло, что так испугался, индо память отшибло…

Прочие творили чуры, ограждались “козьими рожками”, шептали моления.

Амуланга отступила, настороженно на гостей ночных взглядывая. Ильмень ее глазами зацепила, кивнула:

— Здорово, сестрица!

— Лисица тебе сестрица, — огрызнулась Амуланга.

— Что за тварь?! — вскричал Репень. — Нешто из леса выскочила?!

Амуланга поймала взгляд Сумарока, головой покачала. Не мое, мол, изделие.

На лице Иль мелькнула растерянность, мелькнула и исчезла, сменившись хищным вниманием.

— Вот как, ребятушки, — сказала, — веселая у вас гуляночка, а пора нам до дома…

— Куда собралась?! Одна тебе дорога, на площадь под кнут!

Посмеялась Иль, плечами круглыми поиграла.

— А и не против я под кнута лечь, да где взять…

Рот улыбался, а глаза меж тем так и шарили по возку. Точно кошка дикая — такая по головам выскочит. Сумарок пристально следил. Силы неравны были, но так и сущ неизвестно по ком пожаловал.

Дружинники наново взялись с находниками браниться-лаяться, как вдруг качнулся возок, точно дерево толкнуло.

Стихли все.

— Будто скрип какой, — прошептал Василек.

Скырлы, скырлы, согласно откликнулось ему.

— На крыше! — сообразил Репень.

Головы задрали. И впрямь, ровно что тяжкое поверху бродило, когтями стучало.

Живо Сумарок вспомнил дверь разваленную — видать, доски моренные да шкура каменная не могли сберечь от того, что пришло.

— Эх, вот сюда бы мой самострел огневой, — проговорила Амуланга через зубы. — Поглядели бы, кто кого.

Над головами загудело, точно рой вился-волновался.

— Скрипи, нога, скрипи, лыковая, — разобрал Сумарок в том гудении. — И вода-то спит, и земля-то спит…

— Слышите? Слышите ли? — спросил, вслушиваясь.

— Топает, — прошептал Василек.

— Да нет же! Слова! Ровно песня какая…

Ответом стали взгляды недоуменные.

Вдруг — обрушилось тяжко, точно молотом ухнули по крыше. Затрещала та, закачался возок.

Кто-то вскрикнул, Амуланга да Иль выругались складно, друг за друга ухватились, что подружки.

— А ну, молодцы, подсадите-ка, — попросил чаруша Репня и Василька.

Василек, хоть и был точно печь белый, изготовился помочь, а вот Репень руки в боки упер, спросил с расстановочкой:

— Что, в пасть решил сущу заглянуть, чаруша?

— Велишь пождать, покуда нас что медок ковырять будут?

— Откуда ж знать мне, что не ты навел?

Иль расхохоталась, речи те слушая.

— А ну вас, треплетесь, что бабы, дело надобно делать, — Пешня отпихнул обоих стражей, легко подсадил Сумарока.

Тот ухватился за полок, утвердился ногами на широких плечах.

Прислушался.

Валко прогромыхало по хребту возка, опять вернулось.

— И по узлам спят, и по лугарам спят…

Сумарок примерился и — выбросил сечицу.

Не ведал он, рассадит ли орудие дерево с кожей, одолеет ли толщу, но сбылось по чаянию — пролетел кладенец точно игла шелк, и отозвалось горьким, гулким ревом обиженного зверя…Прошумело, будто тяжко сверзилось нечто с крыши, качнулся возок вдругорядь.

Стихло.

Сумарок потянул к себе сечицу.

— Кладенец, — ахнул Репень.

Глаза его зажглись нехорошим, жадным блеском.

Сумарок же, с плеч Пешни спрыгнув, разглядывал сечицу. Была она ровно не в руде, а в прозрачном соке древесном. Пальцами тронул — холодное, чуть липкое. Языком пальцев коснулся — горечь полынная…

Выдохнул ошеломленно, узнавая.

Так же отзывалась на языке другая кровь, не-человекова, кнутова.

— Нешто не живое? — на свой лад истолковал его замешательство Пешня.

Испуганно загомонили кругом.

— Откуда у тебя, чаруша, эдакая снасть? — справился Репень. — Не у каждого князя сыщется!

— Сам нашел, сам взял, — коротко отговорился Сумарок.

— Ой ли?! А не то скрал?!

Сумарок аж вспыхнул от досады.

Много в жизни бывало, но ни разу чаруша чужого не брал, даже когда живот к спине лип.

— По себе не суди, — сказал, глаз не отводя от лица старшого. — Или за навет спрошу.

Так и сошлись бы, верно, грудь в грудь, кабы не вмешалась Амуланга.

— Будет вам петушиться! — Крикнула сердитым голосом, еще и ногой топнула. — Что если не до смерти уходил ты его, Сумарок, что если вдругорядь вернется?

— Зачем бы ему так трудиться, за упряжкой гнаться? Чать, нелегкая заботушка!

— Может, до мяса человечьего лаком? — испуганно молвил Василек.

— Да ну, в лугар бы наведался ближний, и мяса теплого, бабьего, полны закрома, и ноги не трудить, — хмыкнул Пешня, хлопая парня по спине.

Тот аж поперхнулся.

— Или ищет чего, — задумалась Иль, глянула на Сумарока пронзительно.

Сумарок только сейчас разглядел, что глаза ее — как апрельская березовая зелень, солнцем ярким крапленая.

— Лапу свою…Али ногу, не разобрал.

— С чего взял?

— Слышал. Он, пока наверху топтался, все напевал…

— Говорю же, ты навел, чаруша!

— Слюной не брызжи, западошный, не ровен час, зубами подавишься, — бросил Пешня.

— Ах ты, тать, проблядин сын…

Вновь сороки на руки бойцам слетелись, да тут качнулась дверь, отворилась со скрипом…

Коростель ажно попятился, когда глянула ему в грудь-голову цельная стая птичья.

— Да что это у вас приключилось?! — крикнул слабым голосом.

— Долго объяснять, дядя, — блеснула зубами Иль, своим махнула, чтобы отвели от правильщика оружие. — Гадаем с ребятушками, на что сущ лютый польстился, для чего на рожон лезет…