Осколки

Джек рассмеялся.

— Я буду иметь это в виду, когда ты в следующий раз заглянешь ко мне на ужин и будешь ныть из-за «слишком сильно обжаренной говядины». И из-за того, что у меня пива нет в холодильнике.

— Пиво — это другое.

Его улыбка гасла на глазах, будто поддерживать ее стоило ему неимоверных сил. Он сжал губы в тонкую полоску — а затем обратился ко мне предельно серьезным тоном; глаза его при этом лучились гневом и страхом.

— Ты уверен, что с тобой действительно все в порядке, дружище?

— Господи, эти бинты… — добавила Кэрри.

— Не так все плохо, как кажется, — сказал я, сглатывая коричневую кашицу со вкусом овсянки и апельсина. Джек хмыкнул. Интересно, это Кэрри его научила издавать эти звуки или она от него эту манеру переняла? Две крупные слезы скатились по ее щекам, когда она наклонилась и поцеловала меня в лоб. Затем Кэрри повернулась, чтобы выйти из комнаты.

— Прошу, не говори Линде! — сказал я ей вдогонку; с меня пока достаточно проблем.

— Уже сказала, — сообщила она, — но я не думаю, что она придет. Не то чтобы тебя это волновало, конечно… — Она зарыдала еще сильнее, закрыла нос платком и убежала.

— Не хочешь ввести меня в курс дела? — спросил Джек.

Именно этого, если честно, я и надеялся избежать — покуда делу не будет придан единственно верный курс.

— Что тебе разболтал Харрисон?

— Немногое. Кэрри права — вы, писатели, довольно скупы на слова. Я только знаю о вечеринке, на которую ты ходил, и о девушке, с которой ты замутил. Мне очень жаль.

Мне вдруг показалось совершенно неправильным, что кто-то, кроме меня, выражает по поводу смерти Сьюзен сожаление.

— Как долго вы здесь проторчали?

— Заходили дважды вчера и разок — сегодня утром. У меня снова ночная смена, так что через несколько минут мне придется уйти, но я решил попытать счастья еще разок. Но лейтенант глядел на нас волком.

— Не видал тут кого-нибудь незнакомого?

— Какую-то высокую блондинку с ямочками на щеках. Она приехала в ту минуту, как только мы с Кэрри вошли сюда.

Джордан.

— Больше никого?

— Нет, а что?

— Кто-нибудь покормил моих собак?

— Это сделала Кэрри. Нашла твой запасной ключ. — Джек нахмурился. — Как-то ты не слишком охотно вводишь меня в курс.

Я подумал, что вполне могу отмазаться от расспросов, сославшись на сотрясение мозга. Мне казалось, что разговор об убийце произведет на него такое же впечатление, как разговор о контрактах с издательствами — на Харрисона. Джек имел дело с этим всю жизнь; он закалился за годы службы в полиции, но в чем-то совершенно растерял хватку, как и я сам. Перемены в нас стали столь существенными, что мы двое уже не могли общаться на определенные темы. Были такие вещи, о которых Джек упоминал мимоходом, но никогда по-настоящему не делился ими со мной; я делал то же самое. Я хотел, чтобы он был на моей стороне, когда я вернусь в строй и продолжу трясти семейное древо Хартфордов, но также я понимал, что он мало что сможет сделать, чтобы защитить меня от Смитфилда или кого-либо еще.

— Прости меня, Джек, — сказал я, на деле не чувствуя ни капельки вины. И даже не из-за того, что мне не хотелось втягивать его в свои дела, — я не ощущал перед ним вины за то, что переспал с Кэрри. Он-то интрижки на стороне заводил не раз и не два и о них рассказывал мне с молодецкой гордостью, как о каких-то личных успехах. А вот с ним я о Кэрри поговорить не мог.

Джек пристально посмотрел на меня. Хмурость исчезла, сменившись чем-то другим, похожим на стыд. Прежде чем я успел сказать что-либо еще, в палату вошла Джордан. Я повернул голову, чтобы посмотреть на нее, и перед моими глазами вспыхнула молния боли. Я слабо улыбнулся ей, и Джек оказался достаточно любезен, чтобы наскоро распрощаться.

— Мы еще поговорим позже, — сказал он. — Завтра утром.

— Завтра утром меня здесь не будет.

— Тогда свидимся у тебя дома.

— Хорошо, — сказал я. Он готов был выйти с секунды на секунду, и все же, поскольку между нами происходило что-то, чего мы не могли досконально осознать, мне пришлось добавить: — У вас с Кэрри все будет хорошо. Она — твоя судьба. — Прозвучало это ужасно неправильно.

Он прошел мимо Джордан, даже не взглянув в ее сторону. Девушка одарила меня улыбкой и сказала:

— Так и подмывает тебя спросить — «ну как дела, пока не родила?». Но это не вполне тактично, правда же? — У нее было такое же, как у ее сестры, чувство юмора.

— Сойдет. Звучит забавно, по крайней мере.

Джордан Хартфорд была одета в белые джинсы и серый свитер из толстой шерсти, все еще подчеркивающий ее спортивные формы; на смену «калифорнийской бесшабашной блондинке» пришла «королева зимнего карнавала», образ мягкий, почти эфемерный. Ветер заставил оконные стекла дребезжать, и от этого звука она чуть заметно вздрогнула. Меня бы после всего случившегося окна тоже напрягали.

Я поел слишком быстро, и больничная снедь встала в желудке комом. Из-за болевых ощущений во всем теле меня с ног до головы покрыла нездоровая испарина. Я заерзал на кровати, тщетно пытаясь устроиться поудобнее; я пока не мог сказать, что скрывалось за ее яркой улыбкой и ямочками на щеках. Моя обычно компетентная интуиция подводила меня все больше и больше, головная боль усилилась, и мир перед глазами окончательно поплыл, завихрился нечеткими водоворотами.

Джордан теперь держалась со мной совершенно по-другому; от испуганной девочки, какой она была со своим отцом, не осталось и следа. Теперь она была хладнокровной леди, отменно контролировавшей себя.

— Мне по душе твоя стрижка, — подколола она. Быстрый взгляд в зеркало в туалете показал, что у меня на голове сгорели почти все волосы. — Местами немного неровно, но мой знакомый стилист, Моррис, привел бы все в порядок. Он творит с короткими волосами настоящие чудеса.

— Что ж, черкни для меня его номер, — подыграл я.

Она хотела погладить меня по голове, но повязка остановила ее.

— Я пришла поблагодарить тебя за то, что поддержал меня на встрече с отцом. Ты вел себя очень храбро с ним. Думаю, ты заслужил его уважение.

Что-то я в этом сильно сомневался.

— Я не очень уважаю человека, который бьет собственную дочь.

— Он ужасно сожалел об этом позже. Странно, а мне от этого даже как-то хорошо сделалось. Я почти обрадовалась, когда он ударил меня, понимаешь? Словно я обрела над ним какую-то физическую власть… будто не только страх меня с ним связывал. Тебе это не кажется странным? — Она надула губы. — Как по мне — очень странно.

— Я тебя понимаю. — Я подумал о Сьюзен, проводящей ножом по собственному телу: острие лезвия вонзается все глубже и глубже, по мере того как она проделывает с собой то, что Д. Б. делал с другими. Поймите меня правильно; после такого — какие еще странности?

— Что ты делал в похоронном бюро, Натаниэль? Ты спрашивал меня о шрамах, но, насколько я знаю, у нее их не было, так почему ты пошел туда? О чем вы говорили? Что случилось с моей сестрой?

Испарина на моей коже вдруг показалась исключительно скользкой и липкой.

— Я думаю, тебе следует уехать из города на некоторое время, Джордан.

— Что?

— Держись подальше от Ричи Саттера, толстых Эрни и всех остальных, кто был на вечеринке у Сьюзен. Твой отец прав. Они тебе не друзья. — Заднюю часть ног ужасно жгло, и мне пришлось перевернуться на левый бок. Спина горела, но больше не чесалась. Меня начинало морозить и потряхивать. — Уж точно — не все они.

Джордан открыла свою сумочку и вытерла мне лицо салфеткой.

— Боже, Натаниэль, что-то ты совсем бледный. Позвать врача?

— Мне просто нужно немного отдохнуть.

Но Джордан все равно сходила на сестринский пост; старая-добрая сварливая девица проверила мой пульс и зрачки и скормила мне пару обезболивающих. Она сказала Джордан, что пора уходить, и стояла в дверях, скрестив руки на груди, пока гостья не попрощалась.