Страница 36 из 54
— Так давайте обратимся непосредственно к председателю этой юннатской станции! Что они думают по поставленному вопросу?
Вот тут я оказалась в сложном положении. Что я думаю? Да ничего! Я ж не слушала. Как их слушать вообще, пока сквозь дебри их измышлений пробьёшься…
Но заявить, что я тупо прохлопала ушами, стратегически неправильно — сразу все закивают головами, что я маленькая, и больше ни на какие заседания не позовут. А на виду быть надо — это и определённая общественная бронь, и кой-какие преференции под такое дело получить можно.
— Мысль интересная, — дипломатически ответила я. — А можно ещё раз чётко услышать, что конкретно от нас требуется?
И вот тут-то они мне и выдали.
Товарищ Андропов же заявил, что нужно сохранять национальные традиции в специальных объединениях. Традиция (особенно в сознании руководства) — это нечто, связанное с селом. А вот тут у нас как раз и подходящий объект есть сельской направленности — как удобно! Пусть они заодно и центром народной культуры будут.
— Вы что, прикалываетесь? — обалдело спросила я.
Хорошо, что Вова сегодня со мной отказался поехать (он эти заседания вообще на дух не переносит). Представляю, что мой муж-матершинник мог бы им ляпнуть. Нет, он, конечно, старается сдерживаться, но когда вот так…
Собрание завозилось. Только что они так всё здорово обсудили — и вдруг. Больше всех возбудились комсомольские вожаки. Начали активно выражать, так сказать, порицать и осуждать. И, конечно, понимающе кивать друг другу — мол, чего же ждать о детей, не понимают высоких целей партии.
Это меня так здорово взбесило, что я встала и несколько раз хорошо стукнула толстым стеклянным стаканом по полированной столешнице. Согласна, жест идиотский. В последнее время у меня чёт нервы сдают.
Зато люди настолько не ожидали подобного неадеквата, что все вдруг замолчали.
18. ВОТ ТЕБЕ И НОВЕНЬКОЕ!
В ОБЩИХ ЧЕРТАХ
— Для организации нормального этнокультурного центра, — немедленно воспользовалась паузой я, пока никто не успел раскрыть рот, чтобы начать мне выговаривать за неподобающее поведение, — требуются отдельные земельные площади, специальные профильные помещения, ставки сотрудников, в конце концов!
— Но ведь у вас уже есть хозяйство… — удивлённо начала какая-то мадам.
— Подождите! — решительно возмутилась я. Тут только скажи: «Да», — сразу сядут и ножки свесят. Всем скопом! — Вы как себе наше малокомплектное животноводство представляете? Деревянные вёдра и корыта, что ли? Вы хоть раз держали в руках орудие труда тяжелее авторучки?
— Ну, на картошку-то в колхоз мы тоже ездим! — несколько оскорбилась дама.
Да, было такое глупое общенародное развлечение: пару-тройку дней в году отработать на колхозном поле, хоть ты инженер, хоть студент, хоть токарь…
— Значит, вы способны понять, что современное экспериментальное хозяйство имеет очень мало общего с крестьянским укладом даже девятнадцатого века. У нас малое, но высокотехнологичное сельскохозяйственное производство!* Вот, кстати, у нас и поля нет! — развела руками я. — Что показывать будем?
*Это я уж для пущей важности.
Средне-такое технологичное.
Но тем не менее!
— Кому показывать? — удивился председатель собрания.
— Как — кому? — показательно подняла брови уже я. — Школьникам-дошкольникам, например… — в голове у меня внезапно завертелись колёсики, рисуя всякие возможные перспективы, переключая меня в скоростной проектный режим. — Вот, смотрите. Мы имеем, скажем, натурный макет сибирского крестьянского подворья условно конца девятнадцатого века. Полную усадьбу: дом, двор и всякие эти пристройки. Это можно сделать очень здорово, всяких самоваров-утюгов насобирать, мелкие предметы быта — и чтобы всем можно было пользоваться, вы понимаете? И сотрудники чтоб не в синих музейных халатах, а в народной одежде, по сезону. Летом — летняя. Зимой — тулупчики, душегреи всякие*. На подворье — контактный зоопарк, чтобы можно было козочку покормить, курочек посмотреть. А то у нас у половины городских детей фантастические представления о домашних животных. На лошадке в тележке прокатиться. Или вот ещё!..
*Вы не представляете,
как меня вымораживают сарафаны,
натянутые зимой поверх пуховиков…
Собрание смотрело на меня, вытаращив глаза. Они, видимо, как обычно собирались организовать что-то вроде мёртвой пионерской комнаты. Полочки с «образцами народности» и лозунги по стенам. А тут я! Но я как-то и не думала тормозить.
— Если вы нам найдёте прялку… О! Я даже знаю, у кого можно выпросить настоящую рабочую прялку!..* То мы сможем показывать полный цикл шерстяного производства. Закажем со Ставрополя пару пуховых коз с ВНИИОК — вот как раз они доятся так себе, посадим их в контактный зоопарк, можно их вычёсывать, шерсть прясть и вязать хоть, к примеру, варежки. Или ещё лучше — станок сделаем и будем показывать процесс производства тканей. И можем даже уроки мастерства проводить, что-нибудь простое, вроде половичков.
*У сестры бабы Лиды,
про которую я
«Грозам вопреки» писала.
— А что такое ВНИИОК? — осторожно спросил кто-то.
— Научно-исследовательский институт козоводства и овцеводства. Всесоюзный. Пуховые козы там шикарные, премиальные. Можно ещё показывать технологический цикл производства хлеба, начиная от зерна и до, скажем, выпечки каких-нибудь кренделей. Меленку взять ручную, чтоб дети могли покрутить, почувствовать, как это — зерно мелется. Действующий макет водяной мельницы поставить — это же интересно! Можно делать с детьми зимние пряники, украшать глазурями. Можно ржаных жаворонков печь на весенний прилёт птиц и петь заклички. Это самое простое! В Сибири за счёт дешёвых китайских товаров крестьянское подворье отличалось чуть меньшим тяготением к натуральному хозяйству, но тем не менее, спектр ремесленных умений, которыми владел среднестатистический сельский житель, огромнейший! Хотите — пояса плести, хотите — береста, корзинки из лозы, народные куклы, глиняные плошки, муфельную печь только надо…
Я немного выдохлась. В кабинете стояла гробовая тишина. Активисты и общественники неуверенно переглядывались между собой.
— Ну вот! — бодро сказал председатель и взмахнул рукой, как гибрид Ленина с Гагариным. — Свежий взгляд! А мне ещё не советовали молодое поколение приглашать. Пожалуйста! — люди зашевелились, забормотали, мол так-то оно так, но как-то это… Дядька позвенел шариковой ручкой по графину: — Тише, тише, товарищи! У кого будут какие-то дополнительные предложения — прошу, в течение недели в письменном виде Евгении Семёновне. На сегодня совещание окончено…
А меня, как Штирлица, попросили остаться.
Кабинет пустел, за столом сидел председатель, справа от длинного приставного стола, вплотную к председательскому — мадам с поджатыми губами, слева пригласили присесть меня.
А я смотрела на удаляющихся людей и думала: есть расхожий стереотип, что детей никогда не слушают. Иллюзия это. Не слушают того, кто плохо говорит, хоть ему сколько лет. Только с детьми терпение у слушателей иссякает вообще быстро — дети кряхтят, выговаривают слова невнятно, мнутся, тянутся и вообще выдают целый спектр отвращающих действий. А вот если ребёнок вдруг начинает говорить чётко, последовательно и уверенно, его слушают — да ещё как.
Дверь за выходящими захлопнулась.
— А вы, Евгения Семёновна, жаловались, что инициатив никаких нет, кроме музейных комнат да коллективов песни и пляски, — весело начал дядька. — Пожалуйста, столько инициативы, хоть ведром черпай!
— Зато, Вячеслав Егорыч, — сделала уксусное лицо озвученная дама, — те предложения не потребуют никаких ставок и прочих дополнительных вложений.
И не вызовут ни у кого никакого интереса, — подумала я, а вслух спросила:
— А вы бы хотели, чтобы весь озвученный спектр предложений реализовался за счёт энтузиазма четырёх школьников?