Страница 13 из 23
Интересно. Надо это как-то… зафиксировать в памяти.
Александр Николаевич Корсаков смущается! Это, наверное, к дождю!
– Ладненько, и что же с тобой случилось, а? Василиса Викторовна?
– Я… меня…
Теперь уже смущаюсь я. Сильно. И рассказывать всю историю при бывшем боссе мне совсем не хочется.
Потому что начать придется, наверное, с того, что случилось дома. Иначе как я объясню, что делала на улице одна? Поздним вечером?
– Так, дело ясное, что дело темное. Что ж… Александр Николаевич, дорогой мой, тут понимаешь, какое дело…
– Какое? – Корсар хмурится, ну это его обычное состояние.
– Такое дело. Девушку надо осмотреть, а для того, чтобы ее осмотреть, – доктор смотрит на меня, – чтобы ее осмотреть, ее надо раздеть!
Так он говорит, а сам подходит к Корсакову, приобнимает его за плечи – гигант, он его выше! – и ведет к двери.
– А раздевать девушек при посторонних, Александр Николаевич, – именно, при посторонних, – нельзя. Так что в смотровой остаются только медики! Это значит, что вас, Штирлиц, я попрошу!
Корсар ухмыляется.
– В кино он просил Штирлица остаться!
– А я прошу тебя выйти со мной, Саш. Сейчас придет другой доктор, женский, и поможет твоей… совершеннолетней, ясно? А мы с тобой пока лекарство примем, то самое, которое ты мне в прошлом году из Франции привез. Как там его – арманьяк?
Корсаков кивает, у самой двери поворачивается ко мне.
– Василиса, все будет хорошо, я рядом.
– Да рядом ты, рядом… не волнуйся. Все с ней будет хорошо. Ты ее сам только больше нервируешь, рыцарь плаща и шпаги…
Великан Товий выводит моего рыцаря… то есть Корсакова за дверь.
И мне почему-то опять становится страшно. Когда он рядом, я чувствую его защиту, а когда его нет…
Я опускаюсь на кушетку, закрываю глаза.
Главное, не думать о том, что было бы, если бы он стал меня раздевать, потому что… белье на мне очень красивое, но… провокационное.
Ему бы точно понравилось… Или нет?
И вообще, он сейчас там с этим доктором напробуется этого лекарства, кажется, арманьяка – название я знала, папа тоже его любил.
А как же я? Он оставит меня тут?
Насовсем?
***
Дверь закрывается, а меня снова накрывает. Голову сдавливает. Тошнота накатывает. Я всхлипываю. Ко мне подходит медсестра.
– Не волнуйтесь, все будет хорошо! Василиса, да? Меня зовут Настя. Я помогу вам раздеться.
Я не очень понимаю, зачем это все-таки им нужно, хотя платье грязное, но… Они же будут осматривать лицо? И… голову? Решаю поинтересоваться.
– А зачем мне совсем раздеваться?
– Доктору нужно будет посмотреть, что с вами. Возможно, есть внутренние разрывы.
Я не понимаю, о чем она, смотрю удивленно.
– Какие внутренние?
Медсестра тоже смотрит на меня странно, опускает глаза. Она очень молоденькая, симпатичная. Видно, ей не совсем удобно говорить несмотря на то, что она медик.
– Понимаете, так бывает. Вы можете не чувствовать, потому что у вас шок. Но… Потом надо все обработать. Возможно заражение. Это… опасно. И кровь на анализ надо сдать, госпитальную группу, ВИЧ, гепатит…
И тут я вспоминаю, что орала там, в отделении, Богиня. И до меня доходит.
– Постойте… Вы… вы думаете, меня изнасиловали?
Она не смотрит в мою сторону, опускается, чтобы снять с меня сапоги.
– Нет, что вы, не надо. Я сама могу.
Наклоняюсь и чуть не падаю – голова кружится.
– Осторожнее, Василиса, лежите, я все сделаю!
– Подождите, Настя, вы… Меня, наверное, не так поняли. Точнее, Александр Николаевич не так понял! Меня не насиловали. Правда! Никто меня там не трогал. Они… в общем-то, и не собирались. Меня просто ограбили.
Теперь девушка смотрит на меня. И женщина-врач, как раз в этот момент зашедшая в смотровую, тоже смотрит внимательно.
– Здравствуйте, доктор.
– Доброй ночи, Василиса, – она смотрит в какие-то бумаги, видимо, на меня уже и карту успели завести! Да уж, тут сервис!
– Послушайте, мой босс, то есть… Александр… Николаевич, он… его ввели в заблуждение. Он подумал, что меня… что я… Что на меня напали и надругались. Но это неправда.
– На вас не нападали?
– Нет, на меня напали, но… изнасилования не было. Правда, – закусываю губу.
Со мной иногда такое бывает, я говорю правду, а мне кажется, что все считают – я обманываю. Это неприятно и унизительно.
– Я правду говорю. Вам бы я врать не стала, доктор. Они на меня напали. Вернее, ну, я сидела… Нет, сначала я бежала, плакала, запыхалась. Привалилась к стене…
– Откуда вы бежали?
Ну вот! Чего я и боялась.
И как мне рассказать о том, почему я выбежала из дома поздним вечером и скиталась по каким-то темным сомнительным закоулкам?
– Василиса Викторовна, вас никто не собирается допрашивать. Вы расскажите то, что считаете нужным, и все.
Да уж! Это она не будет допрашивать! А когда за дело возьмется Корсаков…
Все равно он всю душу из меня вытянет!
Ладно. Почему бы и не рассказать?
Не все. Основные моменты.
Я выдыхаю.
Собравшись с силами, начинаю. С того, что поругалась с мужем. Просто поругалась. Сама на него обиделась и решила убежать. Ну да, пусть лучше я буду выглядеть слегка полоумной, чем все поймут, что меня вот так запросто муж из дома выгнал!
Правду рассказывать гораздо стыднее – я понимаю, что нет такого слова, но как сказать? Более стыдно? Наверное. В общем, просто – правду рассказывать стыдно.
Сбивчиво перескакиваю с того, как выскочила из дома – естественно, опуская деталь с подругой, которую встретила на пяточке у лифтов.
Пересказываю то, что помню, чувствуя, как слезы снова накатывают. Потому что реально стыдно врать!
Получается, что я такая дурочка голубая! Ждала мужа на ужин, обиделась на какой-то пустяк, убежала, как героиня дурной мелодрамы. Впрочем – я, наверное, она и есть. Хорошо, что доктор не спрашивает, как я могла убежать, оставив дома ребенка!