Страница 110 из 127
На несколько секунд последовало молчание, затем послышался грубый голос Рудина, говорившего по-русски. Сидевший возле президента молодой помощник из государственного департамента негромко затараторил перевод.
– Тогда Уильям, друг мой, вам придется уничтожить этот танкер: выбить у них из рук орудие шантажа, так как я не могу сделать ничего иного, кроме того, что уже сделал.
Боб Бенсон быстро метнул на президента предостерегающий взгляд: не было никакой нужды информировать Рудина о том, что Западу известна правда об Иваненко.
– Мне это известно, – произнес в микрофон Мэтьюз. – Но я не могу уничтожить танкер. Если я это сделаю, одновременно я уничтожу и себя. Есть кое-какой другой способ. От всей души прошу вас принять у себя человека, который летит сейчас в направлении Москвы. Он везет предложение, которое может оказаться выходом из данного положения для нас обоих.
– Кто этот американец? – спросил Рудин.
– Он не американец, а англичанин, – ответил президент Мэтьюз. – Его зовут Адам Монро.
С другой стороны линии на несколько мгновений последовало молчание, наконец вновь загремел грубый голос из России.
– Дайте моим сотрудникам подробную информацию о его полетном плане – высоте, скорости, курсе. Я дам команду, чтобы этот самолет пропустили, и приму его лично, когда он приземлится. Спокойной ночи, Уильям.
– Он желает вам спокойной ночи, господин президент, – перевел его последние слова помощник.
– Он, должно быть, шутит, – сказал президент. – Сообщите его людям план полета «блэкберда» и проинформируйте «блэкберд», что он может двигаться по указанному курсу.
На борту «Фреи» часы пробили полночь: и пленники, и их пленители вступили в третью и заключительную ночь. Прежде чем наступит следующая полночь, Мишкин с Лазаревым окажутся в Израиле, либо «Фрея» со всеми, кто находится на борту, будет уничтожена.
Несмотря на свою угрозу выбрать какую-то другую каюту, Дрейк в полной уверенности, что ночной атаки морских пехотинцев не будет, остался там, где и был.
Тор Ларсен мрачно следил за ним, сидя за столом напротив. Оба были измотаны до предела. Ларсен, борясь с усталостью, клонившей его голову на сложенные руки, продолжал свою партию «соло», не давая заснуть и Свободе, постоянно поддразнивая украинца и заставляя его отвечать.
Как он успел обнаружить, самым надежным способом спровоцировать Свободу использовать его немногие оставшиеся резервы нервной энергии, был перевод беседы на русских.
– Я не верю в ваше народное восстание, господин Свобода, – сказал он. – Я не верю, что русские вообще когда-нибудь восстанут против своих кремлевских властителей. Они могут быть жестокими, плохими и неэффективными руководителями, но им достаточно погрозить призраком чужестранца и они могут полностью положиться на безграничный русский патриотизм.
На мгновение могло показаться, что норвежец зашел слишком далеко в своей игре: Свобода побелел от гнева и схватился за рукоятку своего пистолета.
– Будь проклят их патриотизм, – заорал он, вскакивая на ноги. – Я сыт по горло, слыша как западные писатели и либералы повторяют избитую песню о так называемом великолепном русском патриотизме. Что же это за патриотизм такой, который может подпитываться только подавлением любви других народов к своей родине? А как же мой патриотизм, Ларсен? Как насчет любви украинцев к их порабощенной родине? Как насчет грузин, армян, литовцев, эстонцев, латышей? Им что, патриотизм запрещен? Должен быть принесен в жертву во имя бесконечной и тошнотворной любви к России? Я ненавижу их проклятый патриотизм, который на самом деле – всего лишь шовинизм, и всегда был со времен царей Петра и Ивана. Он может существовать только за счет завоевания и порабощения других, проживающих рядом, народов.
Он нависал над Ларсеном, обойдя стол наполовину, размахивая своим пистолетом, запыхавшись от истошного крика. Он взял себя в руки и возвратился на место. Направив дуло пистолета, словно указующий палец, в сторону Тора Ларсена, он сказал:
– В один прекрасный момент, которого, возможно, не так уж и долго ждать, Российская империя начнет трещать по швам. В один прекрасный день румыны вспомнят о своем патриотизме, поляки и чехи – о своем. За ними последуют немцы и венгры. Затем – прибалты и украинцы, грузины и армяне. Русская империя затрещит и развалится, также как развалились римская и британская империи, потому что в конце концов невежество мандаринов станет непереносимым. Не пройдет и суток, как я сам забью в мортиру ядро – причем ги-га-а-антским шомполом. А если вы или кто-нибудь еще встанете у меня на пути, вы умрете. И вам лучше осознать это.
Он положил пистолет на стол и заговорил более спокойным тоном.
– В любом случае, Буш согласился на мои требования и на этот раз уже не пойдет на попятную. На этот раз Мишкин и Лазарев уж точно доберутся до Израиля.
Тор Ларсен наблюдал за молодым человеком с клиническим любопытством: игра была рискованной, тот едва не воспользовался пистолетом, но едва и не потерял над собой контроль, – еще чуть-чуть и он бы подошел к нему на нужное расстояние. Нужна еще одна попытка в самое тяжелое, предрассветное время…
Срочные закодированные сообщения сновали всю ночь между Вашингтоном и Омахой, а оттуда – в множество радиолокационных станций, составлявших глаза и уши альянса западных союзников, окруживших Советский Союз электронным кольцом. Невидимые глаза следили за «блэкбердом», двигавшимся на восток от Исландии в сторону Скандинавии по своему маршруту к Москве; его изображение, словно падающая звезда, стремительно проскакивало по экранам. Получившие предварительно уведомление, наблюдатели возле экранов радаров не стали поднимать тревоги.
На другой стороне «железного занавеса» сообщения, посланные из Москвы, предупредили советских наблюдателей о приближавшемся самолете. Подразумевалось, что ни один истребитель не будет поднят на его перехват: воздушный коридор от Ботнического залива до Москвы был расчищен, и «блэкберд» продолжил полет по проложенному маршруту.
Но на одной базе противовоздушной обороны, по-видимому, не слышали предупреждения; или, услышав, не обратили внимания, а может быть, и получили секретный приказ от какого-то высокопоставленного лица в министерстве обороны, противопоставившего себя Кремлю.
В самом сердце Арктики к востоку от Киркенеса с заснеженной взлетной полосы оторвались два МИГа-25 и стали взбираться на перехват в стратосферу. Это были самолеты модификации «25Е» – более современные, лучше оснащенные и обладавшие большей мощностью, чем более ранние модели 70-х годов – «25-А».
Эти самолеты были способны лететь со скоростью в 2,8 раза больше скорости звука, взбираясь на максимальную высоту в 80 000 футов. Но шесть ракет класса «воздух-воздух», висевшие у них под крыльями, увеличивали эту высоту еще на 20 000 футов. Они взбирались вверх на пределе мощности, используя «форсаж» и покрывая в минуту больше 10 000 футов.
«Блэкберд» летел над Финляндией, направляясь в сторону Ладоги и Ленинграда, когда полковник О'Салливан хмыкнул в микрофон:
– У нас появились сопровождающие.
Монро стряхнул мечтания: хотя он и мало что понимал в технологиях, которыми был напичкан СР-71, но небольшой экран радара перед ним давал ясное представление о происходящем. Две маленькие сверкающие точки на нем быстро приближались.
– Кто они такие? – спросил он и почувствовал на мгновение, как низ живота сковала спазма страха.
«Ведь Максим Рудин дал лично разрешение. Ведь он не станет?… А что если кто-то другой?» – пронеслось у него в голове.
У сидевшего впереди полковника О'Салливана был собственный, точно такой же экран радара. Он несколько секунд подсчитывал скорость приближавшихся самолетов.
– Двадцать пятые «миги», – сказал он. – Летят на высоте шестидесяти тысяч футов и быстро набирают высоту. Чертовы русские, так и знал, что им нельзя доверять.