Страница 43 из 56
Точка зрения, согласно которой Саддам был определен как враг имела два результата. Во-первых, ссылка на Саддама означала затушевывание зла, которое может быть найдено в других частях мира. Во-вторых, формируя воображение американских стратегов, он подпитывал нереалистичные ожидания, которые приравнивали падение Саддама к "освобождению Ирака" и миру на Ближнем Востоке. Брайан Уолден, бывший британский политик, ставший политическим комментатором, в 1999 году пророчески рассуждал о последствиях таких представлений об иракском лидере, сказав:
Посмотрите, к чему привела его демонизация. Это необыкновенная история. То, что столько страданий, столько человеческих и материальных потерь мог причинить миру человек, который был не более чем бандитским вождем, просто поразительно. Вот мы стоим: со всеми нашими технологиями, с нашими компьютерами, умными бомбами и глобальной экономикой. И вот он стоит: существо почти из другого мира, руководящее разваливающейся страной, которая так и не смогла решить ни одной из своих фундаментальных проблем. И все же ему удается выйти на первое место. Почему? Потому что мы отказались принять сложности реального мира и понять их, а решили навязать событиям умопомрачительную простоту голливудского боевика. Мы уже делали это раньше и, вероятно, сделаем снова.
Действительно. И в конечном итоге именно кровавые последствия кончины Саддама Хусейна, включая его грязную казнь, показали, как воплощение злого врага в одной личности эффективно сглаживает многие из запутанных геополитических, культурных, религиозных и исторических сложностей, которые продолжение его президентства - вне зависимости от степени отвращения - не дало разразиться гражданской войне.
В конечном итоге логика демонизации в этот период западного интервенционизма связана с логикой смены режима. Например, в феврале 2011 года начались протесты против правления Муаммара Каддафи, которые привели к вооруженному восстанию и гражданской войне в Ливии . В марте Совет Безопасности ООН принял резолюцию 1973, требующую прекращения огня и уполномочивающую многонациональные силы защищать гражданское население путем военного вмешательства и установления бесполетной зоны над Ливией. Как утверждает Хью Робертс в эссе под названием "Кто сказал, что Каддафи должен уйти?", попытки добиться прекращения огня путем переговоров были "сознательно отвергнуты", поскольку смена режима была необъявленной, но едва ли тайной целью США, Франции и Великобритании. Перспектива встречи представителей режима Каддафи на переговорах лицом к лицу с членами повстанческого движения была неприемлема для западных держав, поскольку это подорвало бы их представление о нем как о человеке, с которым не следует вступать в отношения. В этих условиях ликвидация Каддафи стала главной целью для западных стран, которые, как утверждает Робертс, использовали НАТО в качестве своего доверенного лица для его преследования. Робертс продолжает: "Поскольку с самого начала вопрос был определен как защита гражданского населения от убийственного натиска Каддафи "на его собственный народ", из этого следовало, что эффективная защита требует устранения угрозы". На практике это подразумевало избрание в качестве мишени самого Каддафи до тех пор, пока он находится у власти, что впоследствии было переформулировано в "до тех пор, пока он находится в Ливии", а затем окончательно превратилось в "до тех пор, пока он жив".
Однако навязчивое стремление средств массовой информации к падению единственной цели в качестве фокуса или легитимации военной кампании часто приводит к антиклимаксу и, как в случае со сменой режима, к вакууму и/или смене целей. Например, появление бывшего президента Ирака в растрепанном виде из ямы в земле в декабре 2003 года попало в мировые новостные сети, а хаотичные пытки и смерть полковника Каддафи, часть которых была заснята на камеру мобильного телефона в октябре 2011 года, скорее ознаменовали начало новых войн, чем предвестили их конец. Смерть Усамы бен Ладена в мае 2011 года, по крайней мере, стала своего рода предписанным завершением войны США против талибов после 11 сентября, хотя, возможно, это произошло благодаря тому, что его публично не видели (и не могли увидеть), поэтому событие его смерти могло соответствовать мифическому статусу его жизни. Однако, как пишет Джонатан Малер в New York Times , несмотря на то, что ясность американского переворота в смерти бин Ладена была замутнена заявлениями о том, как именно он жил, кто знал о его местонахождении и характере его захоронения в море, "символически это принесло столь желанный момент моральной ясности, однозначной американской доблести в мутную войну, определяемую этическими компромиссами и даже временами коллективным позором". К сожалению, это был лишь всплеск тенденции падения надежного врага, поскольку, по словам Рони Браумана, "в Афганистане и Ираке, в частности, мы уже давно перестали понимать, какую войну мы ведем".
Идентификация архивного врага
По мере того как демонизация легендарного врага, доминировавшая в освещении военных действий в двадцатом веке, начала меркнуть в свете средств массовой информации двадцать первого столетия, потребовался другой враг, чтобы объяснить, почему успех был невозможен. Это не только придаст легитимность действиям западных вооруженных сил, но и оправдает потраченные на них деньги. Но если стратегия обезглавливания - будь то в отношении Саддама, Каддафи или бен Ладена - не сработала, то как планировщикам найти те "висцеральные" цели, которые могли бы поддержать войну в XXI веке? Нужен был новый враг, которого можно было бы постоянно создавать по мановению руки военно-социального медиакомплекса, "генерируя угрозы без ограничений" (Masco 2014). Преимущество партисипативного наблюдения заключалось в том, что оно позволяло создать постоянного врага. Все, что нужно было сделать, - это изучить безграничный архив данных о людях, их перемещениях и взаимоотношениях, чтобы найти цели будущего. Тотальная память, как мы ее представляем, давала возможность создавать бесконечные мишени, которые можно было бы описать как своего рода тотального врага.
Создание тотального врага означает изменение границ между мониторингом в реальном времени и потенциальной памятью с помощью таких инструментов анализа разведданных, как Palantir Gotham. Основанная в 2004 году Питером Тилем, Алексом Карпом и выпускниками PayPal, компания Palantir получила свое название от всевидящих хрустальных шаров в романе Дж. Р. Р. ТолкиенаВластелин колец. Играя важную роль в целеуказании Объединенного командования сил специального назначения США, программное обеспечение Palantir позволяет аналитикам разведки быстро обрабатывать и объединять данные, что делает возможными миссии "Найти, исправить, закончить, использовать и проанализировать", о которых мы говорили в главе 1. Она прочесывает разрозненные источники данных - финансовые документы, бронирования авиабилетов, записи разговоров по мобильному телефону , сообщения в социальных сетях - и ищет связи, которые могут быть упущены человеком-аналитиком. Затем он представляет эти связи в виде красочных, легко интерпретируемых графиков, похожих на паутину". Подобное объединение данных эффективно представляет собой аналитический инструмент для использования цифрового архива в целевых целях.
Хотя полезность этих техник слишком обещана, амбиции, стоящие за ними, очевидны. И в этом отношении изменение в генерации бесконечных целей происходит благодаря цифровой идентификации. Речь идет не о том, что вы говорите или кто вы, а скорее об идентификации по тому, что вы делаете, куда ходите и с кем общаетесь. Это поиск, как ни парадоксально, неизвестного человека. Цели ударов беспилотников не обязательно должны быть известны по имени, вместо этого их идентифицируют по так называемому паттерну жизненной активности, другими словами, по метаданным о перемещениях, сетях контактов и использовании мобильных телефонов. Атаки на этой основе известны как "сигнатурные удары". Таким образом, если идея подписи человека обычно определяется через акт подписания своего имени или имя человека, написанное его собственной рукой, то здесь она основана на подписи метаданных и их модели жизни.