Перемена

Лейла Элораби Салем

Перемена

I ГЛАВА

Поезд быстро мчался меж пологих холмов, поросших редкой, увядающей на солнце травой. Позади остались шумные улицы Вены и Дрездена — эти широкие проспекты и площади, эти узкие, петляющие бесконечными туннелями старинные переходы, и если забыть, в каком ныне веке живешь, то можно ненароком представить себе, что вдруг очутился в Средневековье: столь невероятное сочетание современности и традиций старины! Чуть облокотившись тонкой рукой в элегантной перчатке, искоса посматривая то в окно, то на спящего напротив супруга, Елизавета Андреевна вздыхала, предвкушая лицезреть новые места, вспоминая оставшиеся за спиной недели, прожитые в благородном краю северной Европы.

Елизавета Андреевна Вишевская, урождённая Калугина, была молодая, весьма привлекательная, цветущая тёплой красотой женщина лет двадцати восьми. Дочь отставного полковника и столбовой дворянки, благородная, чуткая в своём воспитании, образованная и начитанная, она являлась гордостью родителей, некогда живущих в большом поместье за пределами Санкт-Петербурга и ведущих открытый светский образ жизни. С самого рождения Елизавету окружала пышная роскошь светских приёмов, когда со всех уголков столицы съезжались благородные, полные горделивого достоинства высокопочтенные дамы и господа; в широком зале в канделябрах горели свечи, в воздухе витал аромат духов и тяжёлые запахи душистых цветов, играла музыка, отовсюду слушались смех, разговоры, мужские голоса, спорящие о чём-то, тонули в водовороте стука каблуков пар, кружащих в вальсе.

Маленькой Лизе в силу возраста было воспрещено появляться на балу, но от этого задор её детского существа ещё более усиливался, когда, пробравшись тайком к заветной двери, украдкой прячась за широким рядом высоких колонн, она наблюдала за движущимися силуэтами гостей и каждая из дам, будь та молода или стара, казалась ей необыкновенно, сказочно прекрасной в широких атласных ли, шёлковых платьях, инструктированных рюшами, воланами, пышными лентами и драгоценными камнями. Уже тогда в маленькой головке девочки зародилась томительная радостная мечта — по достижении нужного возраста покорить весь пышный свет: сначала в столице, потом в Империи и затем в мире. Мать её, Мария Николаевна, была иного склада характера: уравновешенная, стремящаяся к простому семейному очагу и разделяющая увлечения супруга лишь по чувству долга, ибо покорность пред более сильным и более величественным текли у неё в крови.

Андрей Васильевич Калугин, человек жёстких правил и устоев, женился на Марии, только пленившись её дивной красотой; тогда, у алтаря, ему было двадцать шесть лет, а ей всего пятнадцать. Робкая, несколько неуклюжая, Мария Николаевна с христианским смирением приняла на себя все тяготы да заботы о семейном гнезде. Первые дни замужества казались ей настоящим адом: как нежный цветок, вырванный из благодатной почвы вместе с корнем порывом ветра, так и она очутилась на ложе незнакомого, далёкого от неё человека, чей армейский характер проявился на следующий день после венчания. Мария Николаевна тихо плакала, когда никто не мог видеть её слёз, а супруг, преисполненный гордости, что взял в жёны одну из самых первых красавиц, большую часть времени пропадал на службе, после, заезжая домой лишь отужинать, вновь покидал молодую супругу и отправлялся с друзьями-приятелями в игорные дома.

Постепенно Мария смирилась с недостатками Андрея Васильевича, зато в истинной христианской добродетели отмечала все его достоинства. Калугин, человек внутренней благородной почтенности, по достоинству оценил истинное признание жены, её молитвами смог побороть собственный буйный нрав, став если не лучшим, но примерным семьянином семейства. Через год после свадьбы Мария Николаевна разрешилась от бремени мальчиком. Роды оказались тяжёлыми и жизнь её была в опасности. Доктор смог помочь несчастной, но предупредил новоявленного отца, что супруге необходим покой, а лучше для неё, добавил врач, отправиться отдохнуть — куда-нибудь, подальше от шумного, многолюдного города, в тихое чистое место.

Сын родился крупным, здоровым младенцем, оглашающий усадьбу ночными богатырскими криками. Мария Николаевна была счастлива за долгожданного наследника, но она всё ещё пребывала в постели и была так слаба, что не могла даже спускаться по лестнице. Через два месяца после родов, предоставив младенца на попечении кормилицы и родственников, чета Калугиных отправилась на Кавказ, славившегося своими живительными минеральными источниками. Там, посреди высоких гор и тёмных скал, где гулял привольный ветер и где так вольно дышалось, Мария Николаевна расцвела, похорошела и стала даже краше, чем была до свадьбы, только сия красота явилась не юной девицей, но молодой женщины и Андрей Васильевич, любуясь супругой и гордясь ею перед остальными, по-новому взглянул на неё и через три месяца супруги воротились обратно в Санкт-Петербург счастливые, отдохнувшие, словно заново родившиеся, что только укрепило их брак.

Минуло три года. Мария Николаевна подарила мужу дочь Ольгу, а через полтора года на свет появилась вторая дочь Елена. Матери семейства стало много тяжелее: одни роды за другими подточили её и без того слабое здоровье, а Андрей Васильевич, отдавая предпочтение сыну, не столь пёкся о судьбах маленьких дочерей. В два года сильно захворала Ольга, за ней слегла Елена. Девочки, и без того тихие, спокойные, теперь совсем превратились в бледные тени, а несчастная мать, просиживая у их кроваток денно и нощно, с горькой тоской наблюдала, как жизнь постепенно уходит из их маленьких, худеньких тел.

Перед величием смерти Андрей Викторович позволил себе пустить робкую слезу и, может статься, усмирял из последних сил громкое отчаяние у края могилы дочерей, дабы не показать перед собравшимися, а — главное — перед убитой горем женой свою тайную слабость.

Несколько месяцев Мария Дмитриевна жила как во сне: не спала ночами, отказывалась от еды, часами могла без всякого смысла бродить по большому дому по раскрытым анфиладам, а устав, заходила в тихую, пустую комнату почивших дочерей и долго там сидела, оплакивая эту страшную потерю. Её ставшее безумие прекратилось тогда только, как она узнала, что вновь ждёт ребёнка. Душа её воспарилась до небес, пережитое горе осталось где-то на дне, спрятанное-захороненное под землёй. Теперь мысли Марии Калугиной сосредоточились только на ожидании дитя, что должно вот-вот появиться на свет.

Елизавета родилась тёплым июльским днём. И что за чудесная малышка оказалась в обессиленных руках матери: небольшая, крепенькая, со здоровым румянцем, она крепко сжимала свои крохотные кулачки и казалось, что в этих ладошках держится целый мир. Наученная горьким опытом со старшими дочерьми, Мария Николаевна старалась окружить новорождённую всем самым лучшим, в ночных молитвах испрашивая Господа сохранить жизнь дочери во благо и на счастье семьи. На свои собственные средства, доставшиеся ей в качестве приданного, Калугина купила дачу неподалёку от Санкт-Петербурга. Это был уютный двухэтажный деревянный дом, впрочем, весьма просторный и красивый, расположенный в лесу, близ большой дороги, где в нескольких верстах были поместья мелких дворян да небольшая, построенная в прошлом столетии, часовня. До первых холодов Мария Николаевна проживала на даче с детьми и парой слуг, не обременяя последних чересчур многочисленными просьбами, чему те были ей весьма признательны.

В конце октября Мария Николаевна и дети воротились домой. К недоумению её, Андрей Васильевич встретил родных довольно прохладно, не выразив ни чувства радости, ничего, только проговорил сквозь усы, глядя куда-то поверх головы супруги:

— Вы рано вернулись, моя дорогая, обычно люди остаются на дачах до первого снега.

— В лесу теперь значительно холоднее, нежели в городе, и я опасаюсь за детей, ибо не хочу, чтобы они простудились и заболели, — как всегда, чуть покорным тоном произнесла Мария Николаевна, едва сдерживая выступившие на глаза слёзы.