Страница 37 из 43
На нас оглядываются прохожие, и Люба с визгами кидаю ко мне, когда я раскрываю руки для объятий!
Она со слезами и хохотом обнимает меня, отрывает от земли и пару раз кружится. Парочка из прохожих останавливается.
— Сын?! — криком спрашиваю я, когда она меня отпускает.
— Сын! — отвечает она и теперь аж ревет.
Вновь стискивает меня в объятиях.
— Да, у меня сын! — к нам присоединяется басом Ярик. — Я буду отцом! У меня будет сын! Сын!
Прохожие буквально разбегаются от его хохота, и через пару секунд уже он стискивает меня в своих медвежьих объятиях:
— Сын!
— Сын, — покряхтываю я. — Сын… Целый сынище…
— Сынище!
Отступает с дикими глазами, пятится и тихо спрашивает:
— А Глеб…
— Глеб в офисе.
— Понял!
Чмокает Любу, которая с улыбкой всхлипываети утирает слезы, и торопливо идет прочь, а затем бежит по дорожке между кустов и молодых деревьев:
— Люб, я к Глебу! И не только ему! Всем скажу! Всем!
— Иди сюда, — приобнимаю Любу и усаживаю на скамью. — Ты же моя хорошая… Я так рада за тебя. За вас.
— Вот мой черед спрашивать, — шмыгает она и шепчет, вглядываясь в мои глаза, — где же ты была все это время? А? — опять текут слезы. — И как же твоему мужику с тобой повезло.
— А твоему с тобой.
— Я же с одиночеством своим смирилась… — всхлипывает.
— Ну, видишь, у жизни на тебя другие планы, — беру ее за руку. — И слушай, где гарантии, что мы бы в юности подружились.
— А ты, что, в юности стервой была?
— Не то, чтобы стервой, — пожимаю плечами. — Жизненного опыта было мало.
— А я вот стервой была.
— Да ну?
Серьезно кивает и вздыхает:
— Я же Ярику яйца выкручивала лет с пятнадцати, — она смеется. — Я бы на его месте себя давно в одно место послала. Серьезно. Такой сволочью была, Нин. Ой, — отмахивается, — смотрит вдаль. — Лучше не вспоминать.
— Что-то я тебе не верю, — закидываю ногу на ногу. — В сволочь не поверю. Поверю в дикую, своенравную деваху. Две косы, платье до колен и два ведра на плечах.
— Это я, да, — Люба смеется и разворачивается ко мне. — А ты отличница, но с огоньком.
— Да? — вскидываю бровь.
— Вряд ли бы Глеб запал на зануду.
Мимо пробегает решительно-мрачный Ярик и рычит:
— Не в ту сторону! Я же не там припарковался! Етить-колотить! — оглядывается и орет. — Люб, там ларек с твоим любимым мороженым! А еще белок видел! Но вы их не кормите! Это же крысы, только дупловые!
Глава 49. Всякое бывает
— Мальчики?! — Взвизгивает Аленка. — Опять мальчики?! И опять два?!
Она полна возмущения и гнева. Узистка водит по моему животу прохладной насадкой и указывает на экран:
— Мальчики, — улыбается, — вот один краник, вот второй. А вот сердечки. Вот ручки, ножки…
— Краники?! — голос Аленки становится выше, и она возмущенно смотрит на меня. — А как же девочка?! Нам нужна девочка! Мам! Не нужны нам мальчики с их краниками! У нас уже есть два! Теперь четыре будет?!
Я стараюсь не улыбаться, потому что тогда я точно не сдержу в себе смех, потому что Марк и Арс тоже не знают, что сказать. Смотрят на экран УЗИ, хмурятся, вертят головами, пытаясь разглядеть те самые “краники”.
— Блин, два пацана, — шепчет Марк и шмыгает. — Это же… — переводит на Арса взгляд, — теперь наша головная боль.
— Думаешь? — Арс вскидывает бровь.
— Ну, были бы девочки, то Аленка бы была для них примером.
— Так себе ты пример.
Марк переводит взгляд на Глеба, который не мигая смотрит на экран узи. Стоит как бледная статуя.
— Пап… — тянет Марк — Скажи ему.
— Арс, не будь занудой, — шепчет Глеб.
— Чему ты научишь, как воровать садовых гномов? — Арс хмыкает.
— Да я уже давно ничего не ворую!
— Девочку, мам, — Аленка наклоняется и заглядывает мне в глаза. — Девочку… Ну, блин!
Марк смеривает Арса взглядом и говорит:
— Зато ты, Аленка, останешься одной девочкой.
Аленка оглядывается.
— Я бы вот хотел быть одним единственным мальчиком, — скрещивает руки. — Тогда бы я был особенным, а особенной останешься ты. Была младшенькой, теперь одна единственная девочка.
Аленка щурится на Марка.
— Куча пацанов, а ты девочка, — он завистливо фыркает. — Это нечестно.
Арс удивленно приподнимает бровь, впечатленный хитростью Марка.
— Одна девочка? — Пленка продолжает щурится и шепчет, — а девочек любят больше… — задумчиво жует губы, а затем вновь смотрит на меня. — Ладно, пусть будут мальчики. Я буду особенной.
Глаза разгораются детским самодовольством. Она распрямляется, немного вскидывает подбородок и оборачивается на Арса и Марка:
— А вам не повезло.
Отходит от кушетки, преисполненная девочковой гордостью.
— Еще два сына, — Глеб выдыхает и переводит на меня обескураженный взгляд. — А мальчики у нас… — он сглатывает. — Громкие.
— Это же мальчики, — хмыкает Аленка.
Узистка закусывает губы, пряча улыбку и протягивает мне салфетки.
— Так, — Глеб шагает к двери. — Идем на выход. Мне надо воды выпить.
А потом оглядывается на меня и шепчет:
— Мы и тебя с водой будем ждать.
— Да можно сразу с ведром воды.
— Могу устроить.
— Я шучу.
— Я и шутки сейчас совсем не совместимы, — Глеб опять сглатывает. — Попросишь слона, слона найду.
— И куда нам еще слона? — тихо спрашиваю я.
— Да без понятия, но вдруг нужен?
— Не нужен.
— Все, пап, пошли, — Арс толкает Глеба в спину.
— Мам, — Алёнка оборачивается, — может, ты пони хочешь? А? Поник классные. Не хочешь, нет?
— Пошли, — Марк тащит ее за Глебом и Арсом. — Вот хитрющая, но тебе еще учится и учится.
— У тебя?
— Можно и у меня.
— А он у меня учится, — смеется Арс.
Когда дверь закрывается, я медленно выдыхаю и вытираю живот от пятен густого прозрачного геля.
Рука трясется.
Я уже чувствую, как малыши шевелятся, и скоро их танцы станут активнее и сильнее, а я все никак осознать не могу, что скоро рожу еще двоих.
Еще и пацанов.
— Я же тебе тогда говорила, что все будет хорошо, — узистка улыбается. — А какой ты был испуганной, злой и растерянной. Дети у тебя замечательные, муж…
— Почти бывший муж, — сажусь, откладывая салфетки в сторону, и прячу округлившийся живот блузкой. — Сегодня забираем свидетельство о расторжении брака.
— Чего? — узистка вскидывает бровь, зависает на несколько секунд и шепчет. — Не поняла. Чего, блин?
— Сегодня он станет мне бывшим мужем, — пожимаю плечами.
— Чего? — недоуменно повторяет узистка. — Тогда какого черта… Вы в разводе такие милые? Что за бред?
— Да я сама себя странно чувствую, — вздыхаю. — Но мы потом опять поженимся. Должны, — с беспокойством смотрю на узистку, — я же его тогда точно убью, если вздумает обмануть. Не должен же.
Накатывает очередная волна тревоги, и я хочу заплакать. Пожалеть себя, что я теперь в разводе.
Я так надеялась, что в этот раз меня обойдет стороной моя плаксивость, но ничего подобного.
— Я теперь разведенка, — шмыгаю я. — Беременная разведенка с тремя детьми. И по щекам текут слезы.
Я знаю, что Глеб никуда не денется и что развод у нас фиктивный. И я в курсе того, что он меня любит, но вот накрыло желанием поплакать и пожаловаться.
— Ясно…
— Это гормоны, — шепчу я и сглатываю. — Меня то тошнит, то я плачу, — губы дрожат, — вот он со мной и развелся, — закрываю глаза и выдыхаю, — вы меня не слушайте… Мне так стыдно… Стыдно и грустно…
— У меня сестра такая, — узистка встает и шагает к столу, — рыдала над крабовыми палочками из-за того, что они не из крабов, а из рыбы, которая ни в чем не виновата.