Китайские мифы

Сегодня Китай кажется единым целым, однако даже на протяжении большей части правления Восточной Чжоу (770–256 гг. до н. э.) он все еще представлял собой совокупность уделов. Существовавшие там местные мифы переходили из поколения в поколение благодаря устной традиции, но помнили о них только до тех пор, пока государство не приходило в упадок[7]. Меньшие царства поглощались более крупными, и наконец царство Цинь в 221 году до н. э. объединило страну и положило начало имперской эпохе, которая продолжалась две тысячи лет и завершилась только в XX веке.

Китай — огромная страна размером почти с Европейский континент и с сопоставимым разнообразием языков, обычаев, ландшафтов, климатических условий. На севере лежат засушливые равнины Хуанхэ с сухой зимой и жарким летом. На юге, в тысячах километров оттуда, — тропики. На западе возвышаются горы с истоками великих Хуанхэ и Янцзы, которые текут на восток и впадают в Желтое и Восточно-Китайское море соответственно.

Согласно классическим текстам, до эпохи Чжоу правили Ся и Шан, однако отделить факты от мифов в этот период очень сложно[8]. Здесь стоит вспомнить о принципе эвгемеризации (термин образован от имени древнегреческого мифографа Эвгемера) — восприятии мифов как истории, которую помнят неидеально. Подход китайцев, однако, был отличен от греческого: они не мифологизировали свою историю, а историзировали мифы. Самые первые наши письменные источники относятся к эпохе Хань (202 год до н. э. — 220 год н. э.), которая стала «мостом» между древним и имперским Китаем и при которой расцвел образованный класс писцов. Живший в то время ученый Сыма Цянь (около 145–86 гг. до н. э.), признанный отец китайской историографии, начинает свои «Записи историографа»[9] («Ши цзи») со ссылки на мифы времен Ся и Шан и пытается согласно конфуцианскому обычаю историзировать эти древние предания. Проблема, таким образом, становится двоякой: надо не только искать источники, предшествующие эпохе Хань, но и тщательно оценивать, несколько заслуживают доверия гораздо более доступные ханьские труды.

Выдающийся политик и философ Конфуций (551–479 гг. до н. э.) достиг неувядающей славы как создатель доступного для понимания учения, которому легко следовать. Он был не только рационалистом, но и агностиком в самом современном смысле этого слова. Не веря в богов[10], описанных в устных преданиях, он тем не менее осознавал некое богоподобное присутствие и верил в «Небо» (тянь), бывшее чем-то вроде слова Божьего для христиан — моральным кодексом, который нельзя нарушать.

Конфуций (551–479 гг. до н. э.). Рисунок тушью, эпоха Юань.

Музей императорского дворца, Тайвань

Конфуций считал образцом морали времена Западной Чжоу и был убежден, что соблюдение правил позволяет создать идеальное общество. Правитель и министры для этого должны быть праведны и благожелательны, иначе страна скатится к упадку. Философ жил в период Вёсен и Осеней, полный междоусобиц и захватов небольших государств более крупными. Надежду он видел только в возрождении уклада и ритуалов Западной Чжоу — упадок этого государства, по его мнению, произошел исключительно вследствие некомпетентности и слабости ее последних царей. Праведный правитель, по Конфуцию, получал «мандат Небес» («Тянь мин») и должен был позаботиться о том, чтобы и наследники его были высокоморальны, в противном случае Небеса передадут мандат новой династии. Такая философия давала некоторое оправдание бунтарям, если они стремятся восстановить порядок, существовавший до порчи нравов.

Конфуций придавал большое значение семье и общим предкам. Почитание предков важно и в современном Китае. Дома нередко есть специальное святилище, обычно в выделенной для этого комнате, а в начале апреля на праздник Цинмин, который часто называют Днем поминовения усопших, вся семья вспоминает ушедших родственников.

Акцент Конфуция на важности семьи отчасти выразился в концепции сыновней почтительности. Преданности и служению родителям посвящена очень популярная книга «Двадцать четыре образца сыновней почтительности» («Эр ши сы сяо»), составленная, вероятно, во времена империи Юань. Она начинается с истории о легендарном императоре[11] Шуне. С ним плохо обращалась мачеха, а отец чуть не убил его, но он тем не менее оставался невероятно почтительным сыном и был избран в качестве достойного преемника императором Яо, считавшим собственного сына не вполне достойным престола.

В данном случае почтительное поведение оказывается вознагражденным. Второй образец — император Вэнь-ди[12] времен Хань (правил в 180–157 гг. до н. э.), который заботился о матери все три года ее болезни. Он не раздевался, чтобы служить ей день и ночь, пробовал все ее лекарства, проверяя их безопасность. Другие истории тоже повествуют о реальных исторических личностях. Восьмилетний У Мэн спал рядом с кроватью родителей, чтобы комары кусали его, а не их. Ван Сян лежал обнаженным на замерзшем пруду, чтобы поймать карпа — любимое блюдо своей черствой мачехи. Ван Пу во время грозы всегда бежал к могиле матери. Она при жизни очень боялась грома, и он хотел ее успокоить. Среди других историй — «За сто ли носить на спине мешки с рисом», «Продать себя в рабство, чтобы собрать деньги и похоронить отца», «Радовать родителей наивными играми», «Без устали кормить свекровь своим грудным молоком», «Мыть ночной горшок матери» и «Вкусив кала, сокрушаться, узнав о тяжелой болезни отца». В последнем случае сыну посоветовали пробовать кал больного отца: если он окажется горький, прогноз благоприятный, а если сладкий — дела плохи. Если не считать императора Шуня, герои этой книги не получают за свою преданность какой-то особой награды. Достаточно самой возможности отблагодарить родителей за все, что они сделали, и принести им счастье.

Учение о добродетелях древних правителей и важности соблюдения ритуалов не нашло большого отклика во времена Конфуция: правителей тогда больше заботили практические вопросы междоусобных войн. Популярность этого философа, не сумевшего при жизни убедить власти следовать своим идеям, росла постепенно, начиная с периода Сражающихся царств времен Восточной Чжоу (476–221 гг. до н. э.).

Конфуцианство стало влиятельным благодаря утверждению сословия писцов[13] во времена Хань (202 год до н. э. — 220 год н. э.), которое господствовало в Китае еще в начале XX века. При той же династии начинает разделяться и мифология. Одной формой языка — письменной — владели только конфуцианские элиты. Другую, разговорную, использовало все население страны[14]. Конфуций недолюбливал художественную литературу любого рода, даже аллегорическую[15]. Мифам он предпочитал историю, рассказы о подлинных деяниях реальных людей. Этот подход повлиял и на его последователей. Уже во времена Хань они придали историчность многим мифам, подстраивая их под свой образ мыслей. Легендарный Желтый император (см. ниже), например, стал восприниматься как действительно существовавший когда-то правитель.

Пусть конфуцианство и не поощряло веру в богов, оно не возбраняло им поклоняться и считало это скорее вопросом индивидуальных предпочтений. Люди в Китае продолжали строить храмы, рассказывать предания о богах и других сверхъестественных существах, проводить ритуалы и фестивали в их честь, а конфуцианцы сторонились всего этого — по крайней мере напоказ. Большая часть населения тогда не умела читать и писать, и рассказы о богах, призраках и духах — божественных существах, веру в которых не одобрял Конфуций, — продолжала существовать в виде устной традиции.

7

Далеко не все мифологические сюжеты связаны с правящим домом и его успехами. Сохранность многих нарративов никак не связана с благополучием государства — наоборот, порой его успехи приводят к вытеснению и забвению наиболее архаичных сюжетов родового и общинного цикла.

8

Особенно это касается времени баснословного Ся — письменности тогда не существовало, и первые упоминания об этом государстве отстоят от предполагаемой даты его падения без малого на тысячу лет.

9

В русском переводе памятник известен как «Исторические записки». Благодаря героическим усилиям Рудольфа Всеволодовича Вяткина (1910–1995) русский язык — первый из западных, на котором в 2010 году стал доступен полный перевод этого замечательного текста. Второй полный перевод, на французском языке, появился в 2015 году.

10

Атеизм Конфуция крайне неочевиден. Известно, что он воздерживался от разговоров о сверхъестественном — вероятно, полагая себя не специалистом в этой области (как и, например, в огородничестве).

11

Несмотря на то что ряд мифических правителей формально делят с императорами поздней древности и средневековья титул ди, стоит подчеркнуть, что, когда Цинь Ши-хуанди принял этот титул в качестве обозначения верховного монарха, он почти исключительно был зарезервирован за божествами — верховный бог эпохи Шан, прообраз чжоуского Неба, именовался Шан ди, «Верхний ди». Таким образом, именование Шуня императором не вполне адекватно — скорее уж имя Цинь Ши-хуанди стоило бы переводить как «Циньский начальный августейший теарх». В придуманном им титуле были воедино слиты именования двух категорий сказочных владык древности — Трех августейших (хуан) и Пяти теархов (ди).

12

Пояснения требует закрепившаяся к китаеведении манера именовать императоров их посмертными, храмовыми именами. Императора Вэнь-ди («Просвещенный император») звали Лю Хэн, и о своем посмертном имени он почти наверняка даже не подозревал. Настоящие имена императоров было строго-настрого запрещено упоминать, и, как ни странно, этот запрет повлиял на современную научную традицию.

13

Правильнее было бы говорить о сословии профессиональных бюрократов и интеллектуалов — в традиционном Китае эти слова были синонимами.

14

Стоит отметить, что никакого единого разговорного языка не существовало — китайцы говорили (и продолжают говорить) на десятках диалектов, порой отличающихся друг от друга гораздо сильнее, чем европейские языки.

15

Тем не менее в числе преподаваемых им Пяти канонов был и «Канон стихов» («Ши цзин») — прекрасный сборник придворной и народной поэзии.