Страница 39 из 42
— Иди сюда, — он мягко тянет меня к себе.
Я перебираюсь к нему на колени. Обнимает меня, и я кладу голову на его плечо. Вдыхаю такой родной запах пряной кожи и мха, и мне кажется, что сейчас наши разорванные нити наших душ вновь переплетаются.
— Я бы без тебя умер, Ада, — шепчет он и покачивает меня. — Я просыпался среди ночи и искал тебя рукой на второй половине кровати в каком-то полубреду… Я люблю тебя, Ада.
— И я тебя люблю, — всхлипываю и сую в зубы крекер. Вздрагиваю в его объятиях. — Я тоже просыпалась по ночам. и долго не могла заснуть… А еще мне мерещился твой голос, как ты зовешь меня.
В тишине похрустываю крекером, сглатываю и кладу ладонь на солнечное сплетение Матвея, чтобы услышать его сердце.
Тук… тук… тук…
Меня кусает холодный страх, что мы могли потерять друг друга из-за лжи и жестокой игры чокнутой стервы.
Потерять и остаться несчастными с обломанными крыльями на цепях разочарования.
— Я должен был быть сильным для тебя, Ада, — в шепоте Матвея проскальзывает хрипотца, — но я оказался на деле слабым идиотом. Тупым, доверчивым…
— Не говори так, — я отстраняюсь и вглядываюсь в его глаза. Обхватываю его лицо ладонями. — И сейчас я тебя не жалею, Матвей. У меня нет к тебе жалости, и никогда ее не было. Был страшно за тебя, когда я все поняла. И больно. Очень больно.
А затем я его целую. Я чувствую соль своих слез.
— А ты вкусненькая, — шепчет Матвей и поддевает кончиком языка мою верхнюю губу. — Солененькая.
Я издаю короткий тихий смешок, а затем едва слышно спрашиваю:
— А о чем ты хотел со мной поговорить?
— О том, что зову тебя обратно замуж, — улыбается. — И о том, что хватит уже гулять на свободе, Ада. Я начал нервничать. А то вокруг грузчики, риелторы, соседи… А еще какие-нибудь одинокие отцы первоклашек.
— Таких у меня нет, — смеюсь я.
— Или какой-нибудь молодой физкультурник.
— У нас два физрука и оба немолодые, — шепчу я.
— Ты просто можешь погладить мое мужское эго и сказать, что никто со мной не сравнится, — Матвей хмыкает. — Что я самый крутой альфа-самец.
— Никто с тобой не сравнится, — шепчу в его губы, — и ты самый крутой альфа-самец.
На меня накатывает волной жара, и у меня сбивается дыхание, когда рука Матвея скользит по моему бедру и ныряет под край халатика.
— Стены тут действительно тонкие, — шепчу я.
— Я подозревал.
Я его хочу. Как в юности. Со смесью смущения, страха и проникающим в каждую клеточку голодом.
Я встаю, закрываю дверь кухни, щелкаю замком и под темным немигающим взглядом торопливо снимаю трусики.
— Но согласись, защелка на двери кухни — очень продуманно, — решительно седлаю удивленного Матвея и расстегиваю его ширинку.
Он тоже возбужден. Шумно выдыхаю, сжимая в пальцах естество:
— Ты по мне соскучился?
— Очень, — Матвей жадно въедается в мои губы.
На выдохе приподнимаюсь и принимаю его без остатка. Обвиваю его шею руками, выгибаюсь в спине и прижимаюсь к нему.
Сливаюсь с ним в одно целое в медленных покачиваниях, наслаждаясь каждой сладкой секундой тихой близости, в которой нет похоти, а есть нежность и желание врасти друг в друга.
Нас накрывает волна удовольствия, но мы не кричим и не стонем. В тягучих и пронизывающих судорогах мы судорожно выдыхаем, всматриваясь друг другу в глаза, и вновь целуемся. Матвей стискивает мои бедра, а я поджимаю пальцы ног в затихающих спазмах.
Смакуем друг друга, не торопимся и глотаем наши прерывистые выдохи.
— Моя… — шепчет в шею Матвей, прижимает к себе крепкими объятиями.
— Мой, — кладу голову на его плечо.
Вслушиваюсь в его дыхание и звуки подтекающего крана. Я не стану хозяйкой на это кухне, но она останется в моей памяти.
— Я надеюсь, что ты меня сейчас не выгонишь, — тихо отзывается Матвей, — ведь тебе удалось соблазнить меня кроватью.
— Я еще думаю, — смеюсь я, — нужна ли тебе еще одна эмоциональная встряска от беременной жены?
— Тогда я точно сегодня буду выть от тоски.
— Так уж и быть, — трусь щекой о его шею, — оставайся, но с тебя завтрак.
Глава 56. Мы тут одни
Обнимаю сквозь сон Матвея, и он неожиданно такой пушистый, лохматый и слюнявый. Облизывает мне все лицо, что-то ворчит и даже поскуливает.
Я открываю глаза.
Перед моим лицом замирает шкодливая морда Барона, который взволнованно облизывается и яростно бьет хвостом по одеялу.
— Барон! — взвизгиваю я.
И это лохматое чудовище начинает скакать по кровати, подвывать, зарываться под одеяло, а потом опять прыгает.
— Нельзя! Фу! Пошел отсюда!
Пытаюсь его спихнуть, и вместе с ним сваливаюсь с кровати, запутавшись в одеяле.
Барон в полном восторге.
Опять лижет мое лицо, ловко уворачиваясь от моих рук, и верещу:
— Помогите! Фу! Нельзя! Да господи!
— Барон, — раздается строгий голос Матвея.
Лохматый и придурочный пес резко от меня отскакивает, замирает, настороженно глядя на Матвея, который стоит, скрестив руки на груди.
Тихо поскуливает, медленно садится и тяжело вздыхает.
— Ты наказан.
Барон уши прижимает и нерешительно елозит хвостом по полу.
— Нет, и не смотри на меня так.
— Пап! У тебя что-то горит! — кричит Лиля.
— Доброе утро, — торопливо говорит Матвей, ласково улыбается и выбегает, — сильно горит?!
— Ага!
— Да е-мае!
Остаемся наедине с Бароном, который медленно разворачивается ко мне.
— Ты наказан! — повторяю интонации Матвея, и Барон опускает морду. — Да блин… Какой же ты манипулятор!
Встаю, зло сдуваю локон со лба и поправляю пижаму:
— Никогда бы не подумала, что собаки такие… — Барон поднимает жалостливые глазки на меня, — милые сволочи…
— Лиль, Барона прогуляешь?
— Да, я уже иду за ним.
Через несколько секунд в комнату заглядывает Лиля:
— Привет.
— Забери этого пушистого негодяя, — шепчу я и сердито щурюсь на Барона, который высовывает кончик языка. Смотрю на Лилю. — Откуда он такой взялся?
Лиля смеется:
— Ты такая сейчас забавная.
—Я серьезно! — вскидываю на Барона руку. — Ты посмотри на него!
— Бароша, гулять, — Лиля зевает.
Бароша подскакивает, как в попу ужаленный, и вылетает из комнату, потеряв ко мне всякий интерес.
— А вот это уже обидно, — охаю я. — Вот так просто переключиться! Сразу видно, что мужик!
— Мааа, — Лиля со смехом уходит.
Вслушиваюсь в ее легкий и беззаботный смех, и закрываю глаза. Мы могли быть лишены этого утра на съемной квартире с уродливыми обоями.
Счастье — очень хрупкое, тонкое, и его всегда надо выгрызать зубами.
А еще в счастье надо верить. Даже тогда, когда кажется, что все разбилось на мелкие осколки.
Да, сама жизнь может столкнуть в пропасть, но она же может послать те случайности, за которые можно зацепиться.
И нашей случайностью стал Барон, который выскочил под колеса машины.
Будь тогда Матвей равнодушен к сбитой собаке и если бы не было в его потоке черного безумия искры сочувствия, то не готовил бы он сейчас завтрак.
— Черт! Черт! Черт! — доносится из кухни приглушенный голос Матвея.
Собираю волосы и торопливо выхожу из комнаты.
— Мы ушли! — Лиля надевает шапку и вместе с восторженным Бароном выскакивает из квартиры.
Просачиваюсь на кухню. А она вся в горьком дыму, в котором улавливаю нотки ванили. Матвей сует сковороду под струю воды и бубнит неразборчивые ругательства под нос.
— Кулинаришь? — смеюсь через кашель и бегу к окну, которое решительно распахиваю.
— Тут плита идиотская, — фыркает он и разворачивается ко мне. — Ей без разницы единичка или шестерка стоит. Херачит будто ее в аду собрали!