Кесарь

Запорожцы беспорядочно покатились назад, и… Никто не пытался атаковать их кавалерией – ибо в этот раз гетман вывел вперед и панцериев, и крылатых гусар в надежде, что кесарь попытается отогнать реестровых казаков контратакой детей боярских или рейтар. Нет, кесарь не попытался… Совершенно отчаявшийся Жолкевский, коему изменила выдержка, был готов послать в самоубийственную атаку гусарию, в надежде, что она опрокинет наемников у противоконных рогаток! Видимо подзабыв, что именно проходы в линии заграждений московитов наиболее пристреляны…

Но польный коронный гетман не успел отдать рокового приказа: его срочно вызвали в королевский шатер на военный совет. Уверенный, что на совете его подвергнут критике и снимут с должности командующего, Станислав ворвался внутрь, разъяренно взъерошив усы – но дерзкие, обличительные речи в сторону интригующего против него Сапеги-младшего застыли в горле, когда он увидел скорбные лица собравшихся.

- Что случилось?!

Все молчали несколько мгновений, прежде, чем Ян Петр негромко заговорил:

- Прокопий Ляпунов, следующий с юга с рязанскими служивыми людьми, в последний момент обошел Москву не с востока, а с запада. Теперь его отряд находится в нашем тылу.

Станислав удивленно поднял брови – но прежде, чем он что-либо успел сказать, Сапега продолжил. Еще более глухим и надтреснутым голосом…

- Увы, это не все. Самозванец…

Тут голос тушинского «гетмана» дрогнул – видно вспомнил, что еще недавно величал этого самого самозванца «царем»!

- Самозванец, покинув Калугу при нашем приближении, вновь вернулся в нее, выбив гарнизон полковника Лещинского. Однако же, как только объявился Ляпунов, часть донских казаков и ратников лжедмитрия пошли против «царька». Говорят, что Скопин-Шуйский послал в стан самозванца своих лазутчиков, надеясь переманить колеблющихся на свою сторону, обещая помилование. Их якобы схватили и хотели казнить – но тут под Калугу явился отряд какого-то стрелецкого сотника, вначале заявившего готовность служить «царевичу Дмитрию»… Но после гласно назвавшего себя посланником кесаря – лично видевшим, как Дмитрия убили в Москве четыре года назад! Также он гласно заявил, что от лица Скопина-Шуйского дарует прощение всему прежнему воровству, коли кто из раскаявшихся готов послужить Отечеству и помочь Ляпунову разбить нас… Короче, у Прокопия теперь не менее семи тысяч детей боярских и казаков, и он уже заходит к нам в тыл.

- Что польный коронный гетман предложит, исходя из указанных обстоятельств?

Впервые голос подал король Сигизмунд – и Жолкевский, уже успевший немного прийти в себя и остыть, с непритворной горечью ответил:

- Ваше величество, да простятся мне эти слова… Я не могу победить Скопина-Шуйского на столь сильной позиции, как и выманить его за надолбы. Притворное отступление… Этот полководец не позволит себя обмануть. Пока я не вижу возможности победить и не имею в голове плана, как прорваться за надолбы и опрокинуть московитов, не потеряв при этом все наше войско. И если кто готов принять на себя командование, я тотчас уступлю свое место этому человеку…

Как и ожидал Станислав, никто из присутствующих не вызвался предложить свою кандидатуру – что невольно придало гетману уверенности.

- Однако у нас по-прежнему остается в строю шляхетская кавалерия, четыре с половиной тысячи крылатых гусар, целый полк панцериев! Этот кулак прорвется сквозь войско Ляпунова, не заметив сопротивления его казаков – конечно, если рязанцу хватит глупости встать у нас на пути. В чем я все же сомневаюсь… Таким образом, наше войско сумеет отступить, сохранив в строю большую часть всадников – и в принципе сохранив армию для войны со Швецией в принципе.

На мгновение прервавшись, Жолкевский закончил свою речь:

- С московитами же… Я напомню о своем прошение и предупреждению к вашему величеству об опасности этой войны, ее отрицательном значение для Речи Посполитой. Если будет угодно все же меня услышать – то я предлагаю заключить с Шуйскими мир. И оставить наконец, игру с поддержкой самозванцев…

Побледневший круль промолчал. Ответом униженного Сигизмунда, в полной мере осознавшего опасность положения войска, со всех сторон окруженного врагом и отрезанного от баз снабжения, стал едва заметный кивок.

Как бы то ни было, это означало согласие!

Великий князь Михаил наблюдал с невысокого пригорка за тем, как удаляется с поля проигранного боя польская рать - с гордо развивающимися над головами шляхтичей знамёнами! Ну и пусть покажут гонор напоследок, пусть сохранят лицо... Два дня бесплодной для противника битвы - и спешное отступление, кое иначе как бегством на деле назвать нельзя. Так что...

Так что он это сделал. Прогнал опасного ворога. Защитил Русь! Сегодня ей уже никто не угрожает. А завтра...

Завтра Господь управит, как быть.

Кесарь Михаил вновь коснулся Креста, коим благословил его на битву старец Иринарх. Видно, пришло время наконец-то вернуть его в Борисоглебскую обитель...

Эпилог.

Вот, братцы, и подошла к концу история "Орла и Ворона", вот и закончились приключения бравого ротмистра (да уже полковника!) и стрелецкого головы... Закончились ли, спросите вы? Ведь история обоих офицеров армии Скопина-Шуйского, ровно, как и его самого, вроде и не оборвалась, и последнюю главу можно расценивать как запятую, а не жирную точку...

Ну, значит, точку я поставлю в эпилоге.

И начну с того, что книга должна была закончится иначе. С точки зрения моего соавтора Сергея - "упругостью временного потока", то есть согласно теории, по которой любое изменение исторических событий обратимо. И если условные попаданцы спасли Мишу от отравления в Москве, то смерть все одно забрала бы его - ядом или пулей убийц, или случайно нашедшей кесаря Михаила вражеской пулей на поле боя, или даже артиллерийским ядром. Ага, как адмирала Корнилова в Севастополе... Или застреленного там же снайпером адмирала Нахимова. Или адмирала Макарова, чей корабль подорвался на мине! Генерала Кондратенко, бывшего душой обороны Порт-Артура, генерала Ватутина, попавшего в засаду бандеровцев...

Даже ничем не выдающегося адмирала Витгефта, чья смерть, однако, полностью изменила ход морского боя в Жёлтом море и серьёзно повлияла на события Русско-японской войны! Короче, список можно продолжать и продолжать - но да, смерть вождя на поле боя, явление далеко не единочное в нашей истории.

И собственно говоря, эта версия развития событий уже нашла отражение в серии: так "Орёл" своими на первый взгляд, успешными действиями под Смоленском подталкивает короля к походу на Москву - и враги объединяются, получив значительное преимущество на поле боя. А Дмитрий Шуйский, не имея возможности тихо отравить племянника на одном из пиров, заключает союз с иезуитами и посылает за головой Михаила Васильевича боевиков ордена...

С моей же точкой зрения на все исторические события, как предопределенные нашими поступками, нашим ежедневным выбором между добром и злом, благодетелью и грехом, вы итак все отлично знакомы.

Правда, гораздо легче обсуждать Первую Мировую и Гражданскую войны с той точки зрения, что люди утратили веру и отошли от Бога, что христианское учение перестало быть их духовным стержнем - достаточно почитать "Жизнь Арсеньева" и "Тёмные аллеи" Бунина. За что, в итоге, и получили искупительные скорби... Ещё легче рассуждать о том, что Великая Отечественная стала величайшей искупительной скорбью для русского народа. Народа не просто отвернувшегося от Господа, но и молчаливо поддержавшего гонения на священство и монашество, на верующих. Поддержавшего, наконец, разрушение храмов, осквернение святынь...

И последствия нашествия Батыя можно объяснить тем, что до 1237 года Русь уже утопала в крови междоусобиц, в коих принимал участие едва ли не весь народ русской земли... И наоборот, татарское иго удалось сбросить лишь тогда, когда народ стал полностью един.