Кесарь

Тем более, что доктор, судя по всему, подлинный. Да и то – почему бы иезуиту не обучиться-то в Салерно, в Италии?! Орден славится своей образованностью, понастроив коллегий по всей Европе…

- Это Господь рассудит, кому жить, а кому уже пора отправиться на Его суд… Отче Сергий, как рана медиуса? Есть шансы?

Откровенно испуганный и ошарашенный травник ответил не сразу – и вместо него заговорил сам лже-доктор:

- Пуля перебила хребет, ногу уже не чувствую… Бесполезно все, полковник, отхожу… Но и тебе – тебе осталось недолго…

Последним усилием заставив себя криво улыбнуться окровавленным ртом, иезуит вдруг с силой откинулся на пол, громко стукнувшись затылком об струганные доски – и как видно, потерял сознание от удара. Невольно подивившись такой стойкости и упертости, я коротко обратился к Лермонту, указав на медиуса:

- Окажите последнюю милость, добейте… Да близко не подходите, а том может прикидывается – и полоснет по ноге отравленным клинком! Такая змея ужалит, даже будучи смертельно раненой… И никого больше не впускать кроме тех, кого знаешь лично, Джок! Это понятно?!

Насупившийся Лермонт, едва не проворонивший иезуитов, молча кивнул – а я обратился к супруге «Орла»:

- Рада, напомни – как выглядел Антоний?

Но обомлевшая девушка с остекленевшими от ужаса глазами только и смогла вымолвить:

- А-а-нтоний?

- Понятно…

Круто развернувшись, я покинул горницу, уже в сенях услышал удар клинка – и тихий вскрик. Добили… Остался последний вражина – увы, не менее опасный, чем все его «братья».

Между тем, ситуация за стенами избушки здорово накалилась – со стороны толпы, обступившей стрельцов Жеребцова, доносятся злые крики:

- Князя! Пусть князя покажут!

- Желаем видеть Михаила!

- Кесаря! Кесаря!!!

В ответ раздался зычный голос воеводы Давыда Жеребцова:

- Други! Братья по оружию!!! Все вы меня знаете, вместе кровь проливали еще под Калязином… Так вот я вам слово даю – и на том крест целовать буду, что нет заговора в немецком войске! А князь – великий князь жив!

- Так пусть выйдет к своим ратникам!

Среди несколько притихших русских воев раздался одинокий голос – и как мне кажется, слегка со странным говорком голос; я запомнил направление, где он раздался – но не рискнул лезть во вновь забушевавшую толпу:

- Что с князем! Отвечай, Давыд Васильевич!

- Покажите великого князя!

- Где князь?!

И снова все тот же голос из толпы:

- Убили князя, убили!!!

- Убили?!

- Отдайте нам тятей!!!

- Бей немцев! Они за стрельцами прячутся, рейтары-то!!!

- Бей!!!

Опять этот заводила; я уже понял, что последний из иезуитов близко – но тут толпа буквально поперла на стрельцов, а воевода, не удержавшись, ринулся навстречу ратникам:

- Ах вы псы! На дыбу зачинщиков!!! Землю у меня жрать будете!!!

Опережая кровопролитие, что начнется с минуты на минуту, я громогласно воскликнул:

- Вот он! Смотрите, вот он!!! Князь вот он!!!

- Князь?!

- Где князь?!

- Покажите князя!

- Слава Михаилу Васильевичу!!! Слава кесарю!!! СЛАВА-А-А!!!

Вновь надрывно ору я, подавая знак вставшим позади стрельцов рейтарам – и те, смекнув, что от них требуется, заголосили вместе со мной, а следом крик подхватили и стрельцы Жеребцов… Заслышав мой голос, воевода – знакомы всего одну ночь, а знаем друг друга словно всю жизнь! – замер, так и не добравшись до смутьянов. Да столь же громогласно закричал:

- Слава кесарю!!!

Такой клич ратники Скопина-Шуйского не могли не подхватить – и вскоре закричало все воинство, сотрясая окрестности громогласным ревом! Не смолкавшим минут пять, не меньше… Наконец, чуть образумившаяся толпа прокричалась и успокоилась – а я, заранее взяв у финского рейтара кирасу, да поддев ее под тягиляй, сам вышел вперед, за строй стрельцов:

- Други!!! Слово о кесаре желаю молвить!!!

- Говори!

- Пусть говорит!!!

Очередного клича провокатора разобрать в общем шуме я не смог – но вышел именно с той стороны, откуда доносился его голос… Вскинув руки, призывая людей замолчать, я дождался, когда все вопли, наконец, смолкнут:

- Братцы, князя сегодня ранили – и все ваши «головы» да старшины были в его шатре. Они все знают! Но князь жив!!!

- Молчат!!! Молчат!!!

- Никто не сказал!

- Жив?

- Жив!!!

- Так почему все молчат?!

- А молчат потому, что приказано было не распускать слух, покуда доподлинно не узнаем, кто убивцев послал!

Я вновь взял слово, невольно подавшись спиной к стрельцам, отступая от напирающей толпы – да пытаясь разглядеть среди ратников человека, активно пробивающегося вперед… Впрочем, на подобное теперь решится только самоубийца.

Или отчаянно храбрый провокатор, коий будет до последнего раскачивать конфликт...

- Вернитесь к своим «головам», спросите у них о том, что случилось в шатре князя – и кто убил татя, поранившего кесаря отравленным клинком! Но я уже сейчас вам все обскажу – это я убил! И уже изловил всех, кроме одного вора! Двух лихих людей, прикинувшихся лекарями, так и вовсе живьем взяли – уже сегодня запоют в руках катов, все выдадут!!!

Толпа вроде притихла – но я заметил какую-то возню среди обступивших меня ратников…

- Потому не верьте зачинщикам, не просто так кричат! Среди них – последний-то тать и есть!

Ну давай, давай – вот он я, твоя наживка, твой живец… Убийца твоих братьев по ордену! И последний шанс спровоцировать толпу, бросить на воев Жеребцова – пальнув в меня с криком «бей немцев», да толкнув пару ратников прямо под бердыши стрельцов … А уж там, коли зачнется бой, все еще можно улучшить момент, чтобы ворваться к Михаилу в избу!

Конечно, на такое решится только отчаянной смелости – и одновременно с тем фанатично настроенный человек. Но как я понял по событиям последней ночи – иезуитам не занимать ни того, ни другого… Нам еще повезло, что с «первого захода» они сделали ставку на отравленное вино, а в шатре «страховал» только один убийца. Видимо, не хотели привлекать к себе внимание и надеялись, что сработает именно яд…

Вот он!

Действительно смазливый, с высоким лбом и аккуратно постриженной бородкой иезуит (скорее всего, именно «Антоний») целеустремленно пробился сквозь толпу, следуя именно в мою сторону. В свете нескольких ярко пылающих костров, разведенных рейтарами, мне удалость рассмотреть его сосредоточенное лицо – да обещание скорой смерти, застывших в темных глазах…

Я рванул пистоль из-за пояса – и обступившие меня вои невольно шарахнулись назад, толкнув рвущегося ко мне «Антония»… Последний уже вскинул пистоль, опережая меня как минимум на пару секунд – но грохот выстрела иезуита заглушил его чересчур поспешный крик:

- Бей немцев!

Голос ассасина сорвался от напряжения – а пуля зацепила мой бок по касательной, лишь вырвав клок ткани из тягиляя, да звякнув о кирасу. Ведь в момент выстрела руку иезуита невольно отвели в сторону, едва не сбив его с ног… Вскрикнул раненый рикошетом стрелец – а я, опустив пистоль (Антоний уже рванул назад, пытаясь растолкать людей), насколько возможно громко завопил:

- Держи убивца! Это он, тать – уходит!!!

…Н-да, иезуит переоценил свои силы; спровоцированный моими откровениями, он действовал слишком рискованно, необдуманно, полагаясь лишь не везение. Впрочем, у него был шанс – по крайней мере, до выстрела точно был… Но и я недооценил то напряжение, что фрязи сумели закрутить в душах ратников – не дав «Антонию» пройти и десяток шагов, вои повалили его наземь, и начали ожесточенно топтать отчаянно закричавшую жертву!

Так что когда мы со стрельцами сумели пробиться сквозь толпу, чтобы растолкать вошедших в раж воев, моим глазам предстало лишь кровавое месиво из тела итальянца, буквально закатанного в толщу спрессованного снега…

Н-да… Прошло уже пять дней с тех пор, как состоялось покушение на Михаила Васильевича. Великий князь, слава Богу, идет на поправку; он пришел в сознание и начал отдавать приказы уже на второй день после покушения. И естественно ему доложили все подробности несостоявшегося убийства… А также о том, кто в Москве за всем стоит.