Офицер. Сильные впечатления

— После обеда я сидел у Артемушки, — вспоминал Гоша. — Ему позвонил господин Зорин. А тому, кажется, позвонили коллеги из Си-Эн-Эн. Мы ведь всегда все узнаем последними…

— Не всегда! — запротестовал Петюня и снова почесался. — Маша присылает такие горячие репортажи, что обжечься можно!

— Ну, Маша! — уважительно отозвался Гоша. — Ее я, естественно, в виду не имел.

Далее Гоша рассказал, что по первой информации, полученной от Си-Эн-Эн, стало известно, что в пригороде Грозного какая-то съемочная группа попала под обстрел и что есть раненые.

— Никому и в голосу не могло прийти, что случится что-то подобное, — воскликнул Гоша. — Нас попросили подождать, не пороть горячку, пока не выяснится все подробно.

Господин Зорин позвонил в отдел новостей и распорядился, чтобы Артем не отходил от телефаксов — на тот случай, если сюда новая информация поступит раньше.

— В тот день был просто какой-то обвал информации. Я разгребал горы бумаги, стараясь выловить что-нибудь о событиях в Грозном. Мы с ума сходили от неизвестности, — сказал Петюня и снова полез за платком. — Мы понятия не имели, где вы, что с вами!

Маша прикрыла глаза и мгновенно воспроизвела в памяти всю цепочку событий того дня.

— Когда военные подавили огневые точки боевиков, засевших на холмах, — начала рассказывать она, — за останками Ромы подогнали бэтээр. Останки завернули в брезент, который уже был измазан чьей-то кровью, и погрузили внутрь. Наш оператор настоял, чтобы ему позволили ехать вместе с Ромой. Бэтээр шел с танковой колонной. Я сидела в командирском «газике». Я уже оправилась от первого шока и, приехав в Грозный, сразу бросилась в главную комендатуру, чтобы получить связь с Москвой. Один полковник провел меня к телефону, но сначала я зашла в какую-то кладовку и сняла куртку, которая сплошь была забрызгана кровью. Мне дали другую. Мальчик-связист почему-то долго не мог соединиться с Москвой. Вернее, с Москвой-то он сразу соединился, но вот там возникли какие-то вопросы. Полковник взял трубку и долго что-то объяснял, а потом ждал ответа. Я сидела, как оглушенная, и не понимала ни одного слова. Потом я разозлилась и вышла на улицу. Здесь я наткнулась на группу французского телевидения, и французы, обрадовавшись, что перехватили меня, предложили связь по спутнику. От них я узнала, что корреспондент Си-Эн-Эн, которому удалось что-то узнать по своим каналам, уже успел передать своим какую-то информацию… Поэтому-то сначала наш господин Зорин и получил неточные сведения.

— А у меня есть фотография Ромы, — вдруг сказала Ирунчик, вытирая слезы. — Он подарил ее мне после вашей прошлой командировки. На ней он снят с какой-то старухой на фоне сгоревшего дома.

— Он увидел эту старуху, когда мы проезжали по улице, — объяснила Маша. — Она осталась одна, ее дом сгорел. Но она не хотела уезжать. Рома ходил к ней каждый день и просто разговаривал с ней… Но в последний наш приезд он ее не нашел, и никто не знал, куда она делась. Точнее, и спросить-то, в общем, было не у кого, потому что во всем районе только она одна и оставалась…

Маша подняла глаза на своих друзей и увидела, что все они, как один, размазывают по щекам слезы. Глядя на них, и она зарыдала. У нее не хватило духа рассказать им, что, не найдя эту старуху, Рома сказал ей, что у него плохое предчувствие. Он так загадал — если они приедут и с ней, со старухой, все будет в порядке, то и с ними ничего не случится. В этом смысле он был суеверным, как настоящая женщина. Три дня он бегал, пытался найти свою старуху, а на четвертый день его убило.

— А когда привезли запись с твоим репортажем, я уже не выходил из монтажной, — сказал Гоша. — Нужно было, чтобы материал пошел в очередной эфир… Все работали не покладая рук. Бедняга Артемушка сидел у себя в кабинете, прижав к каждому уху по телефонной трубке. Информация все продолжала поступать, и начальство требовало постоянного отчета.

— Потом пришел Зорин, и на мониторах стали прокручивать твой репортаж, — продолжал Петюня. — Когда мы увидели первые кадры, то просто онемели от ужаса. Даже Зорин упал в кресло и не мог пошевелиться. А Артемушка бросил свои телефонные трубки и зарыдал, как ребенок.

— А когда материал уже прошел в эфир и программа закончилась, никто не хотел расходиться, — сказал Гоша.

— Я узнала позже всех, потому что была в гримерной, — сказала Ирунчик. — Пришел Гоша, все рассказал, и мы вместе пошли в отдел. Все сидели бледные и молчали. Потом Зорин поинтересовался, кто сообщит родителям Ромы о смерти сына. Артем молча поднялся и ушел к себе в кабинет звонить. Оказывается, он дозвонился не только родителям, но даже сумел разыскать телефон того приятеля Ромы…

Нельзя сказать, что Маша почувствовала большое облегчение, узнав обо всех этих подробностях, но все-таки на душе стало чуть светлее.

— Ты действительно в тот момент стояла рядом с ним? — прерывающимся голосом спросил Петюня.

— Действительно. Только я ничего не видела. Когда я повернулась к нему, все уже было кончено.

Больше добавить было нечего.

Маша обернулась и увидела молоденькую ассистентку, которая прибежала сказать, что Артем пришел и просил, чтобы Маша зашла к нему в кабинет. По-видимому, она застала часть их разговора, и на ее лице был написан священный ужас. Во-первых, она поняла, что такое журналистская семья, а во-вторых, что репортерская профессия, возможно, не совсем то, к чему стоит так рьяно стремиться.

— Сейчас иду, — кивнула Маша и вместе с неразлучной троицей направилась в отдел новостей.

— Надолго ты к нам? — спросила Ирунчик.

— Наверное, скоро опять туда? — добавил Петюня.

— Она иначе не может, — сказал Гоша. — К острым ощущениям привыкают, как к наркотикам.

— Разве я не обыкновенная женщина, ребята? — проворчала Маша. — Разве и мне не хочется мира и спокойствия?

— Нет, вы не обыкновенная женщина! — истово пропищала ассистентка, поспешающая за ними сзади. — Вы потрясающая женщина!

— Ты думаешь, одно другое исключает? — с любопытством оглянулась на нее Маша.

— Конечно!

— А как там сейчас обстановочка? — поинтересовался Петюня, подсмыкивая на ходу свои широченные штаны. — Напряженность растет? Я записал твой последний репортаж на видак и прокручиваю дома.

— А у меня он прокручивается в голове, — сказала Маша. — И я не могу нажать на «стоп».

— На днях в Москве начинаются трехсторонние консультации по вопросу перемирия и дальнейших мирных переговоров, — торопливо сообщил Гоша. — Только что-то не очень во все это верится. Чечня — это для нас второй Афганистан! — авторитетно заявил он.

— Нет, Гоша! — горячо воскликнула Маша. — Это не так!

— А как же?

— Вот это я и пытаюсь понять… — хмыкнула она.

— Это ваш кавказский сюжет! — снова подала голос ассистентка.

Если Господь Бог существует, то он должен обладать большим чувством юмора. Иначе бы он не изрекал такие важные вещи устами леденцовых ассистенток в сетчатых колготках.

Именно так. Это был старый кавказский сюжет, который до Маши пересказывали другие люди. Теперь она пересказывала его на свой лад. И не просто пересказывала. Она сама была его героиней.

Когда Артем увидел Машу на пороге своего кабинета, то немедленно бросил телефонную трубку и отложил бумаги. Радостно улыбнувшись, он поднялся ей навстречу и, нежно взяв под руку, усадил в кресло.

— Неужели ты пришла с утра пораньше, чтобы сказать, что соскучилась по мне? — воскликнул он и, обернувшись к ассистентке, с умилением взиравшей на эту сцену, попросил:

— Принеси-ка, милая, нам кофе, что ли.

— Мы только что из буфета, — сказала та, сделав ударение на слове «мы».

Артем поморщился.

— Мы действительно только что из буфета, Артемушка, — улыбнулась Маша.

— Ну тогда, — сказал он, обращаясь к ассистентке, — просто оставь нас одних.

Надув губки, словно ребенок, которого взрослые выставляют за дверь, когда начинается самое интересное, девочка повиновалась.