Неудержимость V

Я был в своей комнате, отец Мирон, как обычно, после очередной драки, развел всех по своим комнатам. Тупые брат с сёстрами, никак не оставят меня в покое! Вот и в этот раз, задирали меня, что я им не родной! Да кто им сказал это? И чего, что у меня уши длинные и волосы белого цвета? Кровь-то такая же, красная. И отец говорит, что он мой папа. Я залез на высокий стул и, встав в нём на колени, открыл большущую книгу, энциклопедию алхимии, став увлечённо читать. Да, мне было четыре, но я уже умел читать. Так и провёл остаток дня, пока свет за окном совсем не пропал, сделав это занятие бесполезным. И я ловко спрыгнув со стула, решил проверить, что делают остальные. Тихо приоткрыв дверь, я выглянул, проверяя коридор и двери в нём. А затем осторожно вышел из комнаты и покрался к лестнице вниз, чтобы лишний раз не привлечь к себе внимания и тем более не попадаться на глаза другим, особенно Стаку. Этот мальчишка первым же нападёт на меня. При любой возможности норовит только и подставить. Да что я ему сделал-то? Раньше было всё по-другому, ещё год назад он со мной дружил, а теперь и братом-то перестал называть.

Спустившись вниз, я увидел, что дверь в кабинет отца приоткрыта. И приблизившись к ней, различил голоса. Внутри были папа с мамой, и кто-то ещё третий. У незнакомца был глубокий, но добрый голос, и я заглянул в проём, увидев, как отец, стоит возле стены и быстро закрывает маленький проем. Я не чётко различил, но мне показалось, что у стены был рот, что захлопнулся, когда папа вложил в него сумку с золотым узором, а затем папа ещё и прикрыл его картиной. Папа часто любил смотреть на эту картину, на ней была изображена ночь, но он почему-то говорил, что на ней его старый друг. Но тут меня заметила мама и нежно сказала: “Эй, малыш. Ты чего вышел из комнаты?”. А папа, вдруг сменив строгость на милость, тоже ласково добавил, позвав меня: “Анри. Ты, как обычно, неведомым образом уже знаешь, что и где происходит. Заходи. Ты как раз вовремя.”.

Я медленно протиснулся через проём и с интересом взглянул на нового старика. Лысый дед с бородой, внимательно смотрел на меня одновременно и колючими, и мягкими глазами. И он сразу понравился мне и не понравился. Не знаю. Одет он был в серую одежду, как у рабочего. Папа же, взяв меня на руки, посадил себе на колени и заговорил: “Вот, Анри, знакомься. Это Мастер Бадук. Он будет твоим учителем на некоторое время. Вот только школа находится вне города и тебе придётся пожить в ней. Недолго. Мастер научит тебя, как постоять за себя. И ты тут же вернёшься. Договорились. Ты же смелый, парень? Ты же хочешь стать настоящим воином? Верно?”. В подтверждение папиных слов, что я смелый воин, я твёрдо кивнул. Не надо ему знать, что я боюсь. И уезжать из дома не хочу. Я взглянул на маму, но она отвернулась, пряча от нас что-то сладкое, что она ела. А дожевав и утерев рукавом лицо, она повернулась к нам. Видно, это было что-то кислое, мама ещё немного покривилась, но всё же улыбнулась мне. А я ей, показывая, что я совершенно не боюсь. Лысый дед научит меня и я буду ещё лучшим воином.

Странно только, что родители отправили меня сразу с Мастером, не дав мне взять с собой мои игрушки. И дед оказался очень злым. Он ехал на осле, всегда неправильно сидя на нём, не свешивая ноги, а скрещивая под собой, а я шёл за ним. Ему очень часто не нравилось, что я отстаю или хожу в туалет. Он говорил, что я очень медленный, и пытался ударить меня веткой, которой иногда тыкал осла. Но ни разу не попал по мне, лишь однажды, промахнувшись, ударил ей осла, что тут же взбрыкнул и чуть не скинул деда. Но тот, немыслимым образом, подпрыгнув и перевернувшись через голову, приземлился на ноги и рукой ударил осла по голове, отчего тот заснул. И дальше он уже пошёл пешком, оставив спать осла там, где тот и лёг. И больше он уже не был таким недовольным, что я не успеваю идти. Правда ночью, он сказал мне, что если я засну, то ударит меня, как и осла. И я не спал всю ночь, охраняя деда.

Школа оказалась очень далеко, мы шли несколько дней, отчего я понял, почему папа сказал, что мне надо там пожить какое-то время. Каждый день, как в городе, в такую школу не походишь. А ещё она оказалась очень высоко, выйдя из города, мы всё время поднимались в горы. Но, в итоге, я забыв, сколько дней мы шли, мы всё же пришли. А дальше началась непонятная учёба. Я всё время с утра до ночи убирал пустые каменные комнаты других людей, да драил котлы на кухне. И ещё нескоро я смог запомнить имена многих людей. Меня никто не бил, но разговаривали строго. Главное было выполнять всё, что говорили. Тогда старики одобрительно кивали, а дяди даже могли сказать “спасибо”.

Через год наконец появился Мастер Бадук. Если честно, я думал, что он умер ещё в тот день, когда мы пришли в школу, ведь, как только мы добрались, я так больше его и не видел. Бесстрастно оглядев меня, он кивнул мне и ушёл. Но после этого моя учёба поменялась: я стал меньше убирать. Сначала появились новые дяди, что стали говорить мне, чтобы я голым бегал и прыгал по палкам и пенькам. Затем появились дяди, которые начали кидать меня в холодное озеро, запирать в каменной комнате, да и, в целом, делать очень странные вещи. Например, чтобы я всё время ходил только в одних штанах и даже босяком. А однажды один из них сказал мне, чтобы я держал всю ночь три горшка с водой. А другой, чтобы я побегал через костёр, стараясь наступить в него ногами. Но самое странное – это то, что в меня всё время начали кидать камни. Они летели всё время и непонятно откуда. Могли даже, когда мне говорили поспать, прилететь мне спящему в лоб или в тело. От многих я уворачивался с легкостью, но бывали и такие, что очень сильно били, когда попадали. Один раз такой даже лоб мне разбил. Тогда меня в первый раз наказала, правда не из-за того, что камень попал в меня, а из-за того, что я подхватил этот камень и он попал в того, кто его кинул в меня. На моё удивление дядя долго плакал, а Мастер Бадук долго и громко смеялся, поэтому я неделю убирал какашки в подвале. Но, если честно, так себе наказание.

Я давно потерял счёт дням и не мог точно сказать, сколько уже учился в этом монастыре. Все дни смешались в единообразии, уборка, тренировка, чистка котлов, тренировка. Но в один из дней я внезапно стал ходить на тренировки с другими ребятами. Меня прозвали “Уши”, логично, за длинные уши. И вот с этого времени я начал в действительности учиться, опять же не тому, как сам считал, чему должны учить в школе. Но что я знал о жизни? Притом, что это была специальная школа, которая называлась Монастырь. Учили считать, читать и писать, хотя я уже умел читать и до этого, но тут хотя бы книжки были интересней. Как папа и говорил, они были про великих воинов, что учились до меня в Монастыре. Это вселяло в меня необъяснимое чувство того, что я сам хотел стать, как и они, великим, сильным и непобедимым. Но они рассказывали не только о силе, но и о справедливости, честности и порой смирении. На самом деле, смирение было самой непонятной для меня вещью. Вот не понимал я, почему порой надо терпеть, когда можно дать сдачи. Тем более, когда ты прав. Но учителя говорили мне, что я слишком рано начал задумываться об этом, и давали мне другие книги, в которых были непонятные истории про то, что я должен говорить спасибо камню. Но хотя бы целовать его не заставляли. Хоть я и замечал, как многие дяди делают это. Вот идёт по коридору, идёт, и вдруг стену поцелует, или ступеньку погладит. После этого я стал больше присматриваться к окружающим меня людям. Дяди-то ладно, но вот мои друзья из класса тоже начинали делать эти странные вещи. У некоторых даже появились, по секретам, что они мне говорили, каменные куклы, а у некоторых и настоящие каменные воины, с которыми те стали разговаривать, если вдруг не с кем было поговорить. Однажды даже Мастер Бадук, что внезапно появился, как он любил это делать, дал мне странную статуэтку. Ведь у всех были либо бесформенные булыжники, либо каменные воины, а мне Мастер вручил, я даже и не знаю, что это. Однозначно, то была фигура голого человека, но очень странного. У него была огромная грудь, что больше были похожи на шарики, руки и ноги не мускулисты, как у дядь, а о круглом заде и, вовсе, говорить нечего. Лицо только, я мог точно сказать, было похоже на мамино. И волосы, как у неё, длинные. Поэтому, обмотав фигуру лоскутом ткани и оставив открытым только лицо, я стал думать, что это мама. И тоже, как и все, стал разговаривать с ней.