Страница 19 из 74
— Действительно, зачем мне столь нерентабельный актив? — с напускным легкомыслием вопросил хунган, но по моим сенсорам буквально ударило его злобой.
Пытается обидеть меня? Зря, у меня к его потребительскому ко мне отношению уже выработался иммунитет. К тому же я не знаю значения слова «нерентабельный».
— Я отпускаю тебя на верхний берег Детаит в обмен на технику привязки призрака к предмету.
Я вскинула на него недоверчивый взгляд, но серые глаза полыхали решимостью и мрачным торжеством. Быстро он успокоился. Уже успел просчитать, как ему извлечь из моего скандала выгоду?
Впрочем, своего я добилась, поэтому махнула рукой, зовя хунгана за собой. В операционной выдвинула из часов потайной ящик, вытряхнула из него дагерротип и протянула Тешу, плавящемуся от порочного любопытства. Подозреваю, что, если бы оно не подстегивало Теша, свободу так легко я не выторговала бы.
— Фотографии пост-мортем, — пояснила я. — Предполагаю, что их запретили, потому что из них вылезают призраки запечатленных.
— Феноменально, — прошептал хунган, держа в руках снимок, как величайшую ценность.
Меня перекосило, но он уже не обращал на меня внимания. Зато его настойчиво требовал Эрик, который наверняка подслушал наш с Тешем скандал.
— Не бросай меня, — прошептал он, хотя хунган все равно не мог его услышать.
У меня защипало в носу, но я напомнила себе, что в няньки к мертвым аристократам не нанималась. И вообще, если бы не я, он до скончания времен скитался бы по помойкам Тагарты вокруг останков своей сестры. По моим меркам я и без того превысила лимит добрых дел, а благотворительностью я не занимаюсь.
— Теш позаботится о тебе, — только и смогла выдавить я через ком в горле. Ага, «позаботится» в своей бесподобной манере, как и о прочих его коллекционных игрушках. Я обернулась к хунгану. — Что с ним будет?
Я рассказывала Тешу о своем обещании призраку, что он встретится со своей погибшей семьей. Но теперь, наверно, не стоит надеяться, что моя просьба будет исполнена?
— Развоплощу, как мы и договаривались. Уверен, для этого будет достаточно просто уничтожить дагерротип.
Надо же. Не знаю, был ли это жест доброй воли или очередной продуманный план, призванный сделать меня ему обязанной. Но на душе полегчало. А уточнять «когда именно?» у меня не хватило духу.
— Ты и раньше избегала меня после каждых наших и без того нечастых встреч, — пристально изучая дагерротип, вдруг равнодушно заметил Теш. — Почему? Ведь я не ограничивал твою свободу, давал тебе защиту…
Да, все так. За одним исключением. Несвободна я была от него. И беззащитна перед ним же.
Я вспомнила день пять лет назад, когда он впервые вошел в мою клинику. С тремя белыми орхидеями. Я тогда заказала у «Калаверы» особенно крупную партию седативных, чтобы приглушить садизм, проявившийся после войны, а он решил узнать личность щедрого покупателя. Процесс «узнавания» на именах не остановился.
Я на тот момент ничего не соображала, к тому же шока добавило осознание, что мои способности положительно реагируют на касания какого-то вуду. А он не стал изображать джентльмена, которым не является. Ему очень понравилось мое состояние безвольной механической куклы, с которой он сам решает, что делать. А я до сих пор в ужасе, что не помню свой первый раз.
Вспомнила, как однажды пришла в клинику, а там он рисует странные знаки на стенах. Знаки, которые, по его словам, должны были защищать меня от одержимости, но которые я не знала и разрешения на нанесение которых не давала. А я не могу его остановить, ведь мне совсем нечего ему противопоставить.
Вспомнила, как он хвалился мне подчиненным, одержимым демоном. А ведь одержимость высшими духами не лечится. После дележки тела с ангелом или демоном эндоплазма необратимо травмируется и впоследствии не может функционировать без подпитки чужой духовной энергией. Дроу таких людей называют личами, возводят в ранг святых и добровольно отдают себя им в жертву в качестве кормушки. Согласно енохианству они называются вампирами и подлежат заключению в психбольницах. Но Тешу плевать на все, если эксперимент интересен.
Вспомнила, как он отчаянно пытался вселить в меня Эрика. Как его клинит на своей вере, и он несколько раз пытался меня изнасиловать.
И ответила ту правду, которую не желала признавать все эти долгие пять лет, подменяя ее фальшивой, выдуманной в попытке защититься страстью. Ведь эти эмоции так похожи.
— Я боюсь тебя, Теш.
Вообще-то это обвинение, но ему оно, кажется, польстило.
— Ты же понимаешь, что подполье не простит тебе ухода на другой берег Детаит? — он обласкал взглядом прихваченную с собой пачку ассигнаций. — Чтобы скрыть сделку с мастером Дедериком, я распущу слух, что ты просто сбежала.
Заодно избегая праведного гнева других гангстеров за то, что продал лучшего мехадока столицы. Очень удобно. После такого слуха меня в квартале Красных фонарей вряд ли будут ждать с распростертыми объятиями. Ну да плевать.
— Я все равно страшнее? Обидно, — без тени обиды оскалился Теш.
Но обида одного — вина другого. А вина — очень удобный рычаг давления для опытного манипулятора. Ставлю свой мехаскелет, что сейчас мне будут предъявлены «санкции» за желание покинуть «семью». Причем непременно такие, которые призваны потешить его уязвленное самолюбие.
— Ты исчерпала лимит моего к тебе расположения, Генри. Но мои двери для неучтенных экстрасенсов, нуждающихся в помощи, всегда открыты.
Что и требовалось доказать. Ему любопытно, на что я буду готова, лишь бы вымолить хотя бы защитную сигилу. Ведь куда ж я денусь со своими способностями-то. Знаю же, что от него другого ожидать и не стоило, но на душе все равно стало гадко. Главное, чтобы он сейчас не потребовал вернуть подаренную подвеску-веве обратно, иначе участь моя станет совсем плачевной.
Все равно плевать. Что угодно сделаю, если такова цена за красивую жизнь. Бороться мне не привыкать. А криминальные лидеры никогда не были пределом моих мечтаний. В конце концов, я дочь инженеров, а не простых токарей, пусть и скрываю это. И я всегда была достойна большего!
Я подхватила всегда собранный «тревожный чемоданчик» и выскочила наружу, смаргивая слезы. Шатаясь и хромая из-за растянутой лодыжки, прошла пару улиц и, не выдержав, сползла по стене на грязную мостовую. Уперла локти в колени и возвела глаза к светлеющему, затянутому рваными облаками небу.
Противостояние с Тешем высосало все силы. Я чувствовала себя такой же потерянной, как и в первый день дезертирства с войны. Из груди будто неаккуратно, с корнем выдрали что-то важное, кажущееся жизненно-необходимым.
Скоро начнется неизбежная ломка. Появится ощущение, что я совершила ошибку, нестерпимо захочется вернуться. Но это надо будет просто перетерпеть. Это правильно. Ведь что война, что Теш — тяжелые наркотики. От зависимости от которых надо избавляться. Прав старина Петер Шестопал: «главное вовремя высунуть».
К тому же я уже поняла, что мы с Тешем слишком разные, чтобы ужиться. Он считает экстрасенсорику даром, я — проклятием. Он терпеть не может мои плебейские привычки, я не признаю его аристократические замашки. Он чересчур деспотичен, я слишком эмансипирована. Я все понимаю. Но желания впечатать кулак мехаскелета в стену и разрыдаться это не отменяет.
— Гаечка? Генри! Что случилось⁈ Он тебя обидел? Отпустил? Что значит, «не совсем»? Чертову мать, ничего не понимаю! Вставай, застудишься! Пошли! Двигай задницей, я сказала! Вот так, молодец. Пей. Глотай, сказала! Умница. А теперь рассказывай.
Очнулась я в квартирке Полли, которую она снимала в Доходном квартале. Рвано тикали настенные часы в узком коридоре, над столом в кухне подмигивала голая лампочка. Кран протекал и капли с глухим стуком шлепались на дно раковины. На подоконнике с независимым видом вылизывался Бандит, освещаемый лучами уже почти взошедшего солнца.
Я обнаружила, что сжимаю в трясущихся руках недопитую стопку разбавленного спирта и, поморщившись, отставила отраву. Судорожно вздохнула, до боли сжала в кулаках волосы, приходя в себя, и констатировала очевидное: