Кружева лжи

— Так ты не против, если я останусь… ненадолго?

Ответом Вита обняла Снежану.

— Спасибо…

— Ладно. — Виталина отпустила подругу. — Поехали. С замками помогу, а то знаю, ты так будешь мямлить в трубку, что ни один специалист не приедет. Тебе уверенности не хватает. Но ничего. Я с тобой поделюсь своей. Хотя, если говорить об уверенности, то навалом её не у меня, а…

— У Ангела… — прозвучало одновременно.

— Может, её поэтому и убили? — предположила Вита. — Из-за излишней самоуверенности. У Ангела романтика намечалась: стол, конфеты, виноград, вино Бастардо. Ужин на двоих, похоже. Может, она не на того мужика запала?

Снежана сглотнула.

— Вино… град?

— Ну да.

— А какой? — спросила с замирающим сердцем.

— Обычный Кишмиш. Надеюсь менты разберутся и как можно скорее найдут этого подонка.

— По-полицейские, — поправила Снежана, вспоминая последний романтический ужин. Она сама его устроила. На столе был виноград Кишмиш и вино Бастардо. Марк обожал это сочетание.

— Менты… полицейские — одни тараканы. Сейчас вызову такси. Блины убирать?

Снежана кивнула. В голове ворочалась одна и та же мысль: «Неужели ужин предназначался Марку? Выходит, он солгал, и между ним и Ангелом было нечто большее?»

В квартиру Снежана входила осторожно, так, будто шагала по минному полю. Почти не дышала. О Марке старалась не думать. Вита ждала в коридоре.

Снежана первым делом направилась в ванную комнату за любимым гелем: аромат клубники и мелиссы всегда успокаивал. Открыла дверь и оцепенела. Страх щупальцами обвил тело, схватил за шею. Снежана хотела закричать, но не смогла. Коврик с дельфинами, единственный предмет интерьера, не поддававшийся ЕГО критике, потому что дельфинов ОН тоже любил, был осквернён самым жестоким образом.

— Тараканы всемогущие… — прошептала подошедшая Вита.

На коврике лежала тапка с вышитой мордой бульдога, а из-под неё торчала пустая мятая коробка детского яблочного сока.

— Это… это же Мишины тапки, да? Я… я позвоню в полицию, ты только не бойся! Всё будет хорошо!

Снежана знала: хорошо уже точно не будет. 

Глава 14

Рукавица Владимир Андреевич нервничал. Что-то не сходилось. Он не мог понять, что именно до того момента, пока не позвала жена. Увидев Лизу в воде, испытал безотчётный страх, а, успокоившись, пригляделся и вдруг понял: дело в лице Васильевой. Он лично осматривал труп вместе с Резниковым, а затем увидел фотографию на столе её матери.

— Я хочу, чтобы моя девочка всегда была рядом, — всхлипывала несчастная Светлана Ильинична, показывая снимок. Хватаясь за сердце. — Знаете, мне ведь её всегда не хватает…

Чуть позднее, вызвав машину скорой, и, погрузив, полуживую женщину, Рукавица обратился к Чуриной с просьбой сообщить всё, что та знает о жизни Васильевой. Виталина рассказала, что та была достаточно скрытной натурой.

— О мужчинах она вам не рассказывала?

— Нет. Но… но мне кажется… она легко заводила… отношения. Порхала. Как… бабочка, — всхлипывала Чурина.

Полезную информацию у неё получить не удалось.

Привыкший обращать внимание на детали, Владимир Андреевич долго и пристально изучал фотографии. Сначала ту, что стояла на столе, затем выброшенную в ведро. Одинаково счастливая улыбка, но при этом мёртвое лицо. Будто Васильева не жила, а так, существовала, всё время ожидая чего-то сокрушительного и неотвратимого. Будто она скрывалась за весёлостью. Не страдай он в юности романтизмом и тягой к лирическим стихам, решил бы перед ним скрытная женщина, не более. Но он страдал и довольно долго, поэтому видел в глазах Васильевой затаившийся страх.

Смущало и ещё что-то в её образе. Объяснить Рукавица не мог. Пока не взглянул на жену в ванне.

— Пить захотелось, а вылезать неохота. Принеси холодного чая, — попросила Лиза.

Он замер.

— Вов?

— Лиз, если женщину утопить, тональник расползётся? Сойдёт? Что-то изменится?

— Чего? Вопросы у тебя дебильные. Жду чай.

— Погоди со своим чаем. Это важно. Вот ты сейчас в тональнике?

Жена обиженно кивнула и тут же добавила:

— Морщины, знаешь ли, с годами не уменьшаются.

— Я не о том, — замолчал.

— Ты хочешь провести эксперимент? — ужаснулась Лиза.

— Ради дела.

Жена смерила его гневным взглядом и ушла под воду. Тональник остался на месте. Как Рукавица не присматривался, изменений не заметил.

— Мне встать под лупу? — поинтересовалась с ехидством.

— Не надо.

В тот момент Владимир Андреевич и решил послать на квартиру убитой за фотографиями. Он мысленно пинал себя за то, что сразу не взял снимки и не попросил Резникова. Поначалу убийство казалось ему понятным. Рукавица почти не сомневался: день-два и преступника поймают. Подозревал мужчину с фотографии. Теперь возникли сомнения.

Когда его сотрудник Ярослав Гольцев сообщил о содержании того самого подозреваемого, Рукавица обрадовался, но, допросив того, разочаровался и… почувствовал азарт. Несовместимые эмоции дали подтверждение новой мысли: дело Васильевой вовсе не такое обыденное.

Рукавице стало любопытно, чтобы сказала о преступлении Селивёрстова, но он решительно отогнал от себя желание с ней связаться.

Год назад они не сработались. Однако её тень до сих пор блуждала где-то рядом с его авторитетом. Ничего не поделаешь, его сотрудники работали с Александрой дольше и доверяли ей больше, чем ему. Но Владимир Андреевич отступать не собирался. В конце концов, Селивёрстова страдала буквально манией к распутыванию криминальных путаниц и была эмоционально неустойчива, а он всегда, в любой ситуации сохранял разум и уравновешенность, воспринимая работу работой, а не игрой.

Ареев Марк Давидович ему не понравился. Он не походил на звезду экрана, как предположила Лиза, увидев снимок, но при этом вёл себя столь же дерзко. Подобное поведение казалось безрассудством. И хотя тот не был похож и на убийцу, Ареев вызывал в Рукавице антипатию, что было недопустимо. Непрофессионально.

Подозреваемый путался в показаниях, но при этом не сообщал ничего конкретного, много повторялся и нервно бегал взглядом по стене, будто пытался найти ответы там. Те не находились.

Его поведение выдавало сильнейшее волнение, граничащее с паникой. Грубость, вероятно, выступала защитным механизмом. Причин такому поведению могло быть множество, и Рукавица собирался выяснить их все.

— Повторим ещё раз, Марк Давидович, не упуская деталей.

— Я знаю, как вы любите закрывать дела любой ценой. Со мной этот трюк не сработает. Повторяю, я ходил на квартиру Васильевой за собственной зажигалкой!

— Которую оставили в ящике стола убитой. Или в шкафу? А, может, на антресоли? Вы искали повсюду: наверно, крайне ценная зажигалка.

— Да! Мне её подарили! Я ей дорожу!

— Так сильно, что, потеряв одну, сразу приобрели другую? — Рукавица кивком головы указал на карман рубашки. Из него аккуратным синим прямоугольником торчал предмет спора.

— Что вам надо, б. ть?

— Правду, Ареев. Расскажите, почему вы убили Васильеву и за чем явились после.

Спокойный тон следователя бесил Марка.

— Я не убивал её! — заорал он, треснул коленом по внутренней части стола. Скривился.

— Возможно, — согласился Рукавица. — Но между вами что-то было. Расскажите.

— Не было у нас отношений!

— Я не говорил про отношения. Быть может, у вас была общая тайна? Секрет от Римской Снежаны?

— Не трогайте Снежинку! — В глазах мелькнул страх. — Хотите посадить меня, сажайте. Вам всё равно насрать на правду!

— Я пока правды не услышал.

— Я её не убивал… — повторил уже спокойнее. — Вот правда.

— Допустим. Объясните тогда, что вы делали в квартире?

— Искал зажигалку, — устало произнёс Марк.

— Хорошо. Я отлучусь ненадолго, а вы отдохните и обдумайте сложившиеся обстоятельства, — притворно добрым тоном предложил Рукавица. — Никто на вас давить не собирается. Я не зверь. — Улыбнулся и вышел.