Другой близнец

В один такой день в доме, переполненном чужими людьми, он увидел знакомое лицо. Того самого частного детектива-«последнего бойскаута», спасшего Мию. Он был страшно рад его видеть, к тому же хотел лично поблагодарить за его тогдашнюю помощь. Неизвестно, как всё закончилось бы, реши он заняться самодеятельностью.

— М.можем ли мы п…п-переговорить где-то с глаз-зу на глаз? — спросил тот после обмена любезностями.

Единственной комнатой, где никого не было, была комната Рика. Они зашли туда. Мужчина принес с собой сумку, которую положил на бывшую кровать брата. В сумке оказались деньги.

— Но я думал, агенты конфисковали их?

— Только п-половину, — ответил тот. — К…к-когда ко мне п-пришли те федералы, я тут же р-распорядился, чтобы эту ч-часть с…спрятали в другом м-месте, прежде ч. чем они добрались до д-денег.

— Не стоило так утруждать себя, — он горько улыбнулся. — Не думаю, что моя мать захочет прикоснуться к этим деньгам, не то, что использовать их. А мне они не нужны.

— Так или и-иначе они в-ваши. Сделайте с н-ними всё, что за-захотите.

Он не долго думал, что делать. Той же ночью, вытащив на середину их заднего двора мангал для барбекю, он сжег их.

Трибунал кончился для него хорошо. Ну, во всяком случае, так ему сказал адвокат. Ему светила тюрьма, а его «всего лишь» преждевременно уволили, разжаловав.

«…Когда мы говорим о самоволке, мы все автоматически подразумеваем дезертирство, а дезертирство означает предательство. В военное время или в ходе боевых действий такой поступок карается смертной казнью», — сказал тогда судья.

«За всю свою карьеру военного судьи я повидал много оступившихся солдат, дезертиров в том числе. И у всех у них были свои веские причины так поступить. Но ваш случай, лейтенант Хадсон, особенный. Вы встали перед тяжелым выбором: быть верным своей семье или своей присяге. Не думаю, что кто-то из присутствующих здесь солдат и офицеров сможет сказать нам, что бы выбрал он, попав в подобную ситуацию. Даже я. К тому же Вы остались единственным мужчиной после смерти отца и брата, что делает Вас априори ответственным за семью и заботу о ней. Да, Вы предали государство, но не поступи Вы так, ваша семья могла понести еще одну невосполнимую потерю, а виновные могли избежать наказания. По этой причине Вы не сядете в тюрьму, как этого желает обвинитель. Я приговариваю Вас к досрочному увольнению, разжалованию и лишению всех привилегий и пособий…»

Все вокруг него радовались этому решению, а его самого охватила какая-то отрешенность. Люди поздравляли его с успешным окончанием, хлопали по плечу, а он лишь механически их всех благодарил. Это чувство продлилось у него долго, сменив себя апатией. Он чувствовал себя неполноценным, словно разбитым на куски. Армия много значила для него, он никогда не задумывался о том, чем займется, когда выйдет в отставку. Он ничего не хотел делать со своей жизнью, много времени проводя перед телевизором в гостиной родительского дома и в ресторанах быстрого питания, поедая всякую дрянь. Спустя два таких месяца к нему с серьезным разговором подошла мать, предложив поступить в лётную школу на коммерческого пилота. Он тут же ухватился за эту идею, хотя не был уверен до конца, что хочет пойти по стопам отца. Но ему было стыдно за себя, за своё безделье, за то, что практически в двадцать шесть он живет в родительском доме с матерью, которая вновь начала встречаться с Ливаем.

Этот старый плут Ливай. Нет, он не был против их отношений, просто он до сих пор не забыл ему ту историю, хотя он же сам хотел знать правду.

Именно Ливай позвонил ему два дня назад, попросив приехать домой пораньше, приготовить дом к празднику.

«Не всё же твой матери убирать и готовить еще праздничный обед», — сказал он ему. — «К тому же, она, наверное, будет уставшей после перелета, а так ты сделаешь основную часть работы по дому, как хороший сын».

При последних словах он выгнул бровь. Не то, чтобы в просьбе мужчины не было смысла, просто, прозвучало это всё как-то наставительно. Словно он — подросток, а Ливай — его отчим, пытающийся воспитывать.

Вот он и приехал сегодня утром, чтобы «как хороший сын, освободить мать от грязной работы по дому», обнаружив дома Мию. Он уже в тот момент понял, что Ливай сделал это специально, а её слова лишь подтвердили его догадки. Чертов купидон.

Огромного труда ему стоило сохранять рядом с ней внешнюю отрешенность, когда внутри бушевал пожар эмоций. Дурак. Она поступила так лишь из-за матери. Дурак он и есть. Нужно было тогда заставить её озвучить причину, а не сдаваться без боя. С матерью он бы как-нибудь нашел общий язык.

Лишенный всё это время её прикосновений, он обнимал Мию так крепко, словно пытался восполнить все эти месяцы разлуки, прижавшись щекой к её макушке. Постепенно та расслабилась в его руках. Она перестала плакать, её дыхание выровнялось. Прижимая всё это время ладони к себе, она коснулась ими его груди, упираясь. Бен ослабил хватку и чуть отстранился.

Их взгляды встретились. И то, что Бен прочел в её глазах, заставило его сердце подпрыгнуть и совершить кульбит: она боялась верить — полное отражение его эмоций.

Судорожный девичий вздох. Проблеск надежды во взгляде. Одновременно они потянулись друг к другу, не прерывая зрительного контакта, пока их губы не соприкоснулись. Оба замерли на мгновение, словно они не целовались, а шли по минному полю. Затем еще одно осторожное, еле ощутимое прикосновение губ. И еще одно.

Они целовались неторопливо, нежно касаясь лиц друг друга, боясь спугнуть этот момент. Мия подумала в ту секунду, что если это сон, то она убьет любого, кто посмеет разбудить её сейчас. Их поцелуи были лишены страстного пыла, но Бену все равно стало нестерпимо жарко в своей куртке, так что по спине уже вовсю стекал пот. Он попытался освободиться от неё, не отрываясь от губ Мии, но потерпел поражение. Она отстранилась. Очевидно, его елозящие движения разрушили всё волшебство их действий. Но он ошибся. Мия помогла ему избавиться от мешающей части гардероба, а затем вновь поцеловала, уже более взросло, обхватив своими мягкими руками его шею. Одним движением он прижал её вплотную к себе, углубляя поцелуй, зарывшись свободной рукой во влажные волосы.

Вдруг она переместила руки на его грудь, и резко отстранилась.

— Погоди, — выдохнула она. — А как же Карэн?

— Нет никакой Карэн, — ответил он, глядя ей прямо в глаза. — Я соврал.

Мия пристально всматривалась в его лицо, отслеживая признаки лжи.

— Прости, — он накрыл её щеку своей ладонью. — Я… Я хотел оттолкнуть тебя, поэтому соврал и сказал первое попавшееся имя.

Она не сводила с него своего прожигающего насквозь взгляда.

— Ну ладно, не попавшееся, — он понимал, что обязан быть откровенным с ней, ведь Рик не был ей верен. — У нас была интрижка, но давно, еще Р… — не хотелось произносить имя брата в такой чувственный момент. — Еще Рик был жив.

Взгляд Мии смягчился, он ощутил, как её мышцы расслабились.

— Я никогда не предам тебя, Мия. Я клянусь. И я никогда больше не сделаю тебе больно, — произнес он, взяв её лицо в руки, а затем, как бы в подтверждение своих слов, накрыл её рот своим.

Из-за трения тел, верхняя часть её халата распахнулась. Не удержавшись, он посмотрел вниз, сказав себе, что сразу же вернет халат на место. Во рту Бена стало сухо, когда он понял, что на Мии ничего нет. Его палец нечаянно коснулся кожи её ключиц, заставив девушку резко вздрогнуть, а Бена отдернуть руку.

«Она забыла каково это. Прикосновение мужчины».

Бен напрягся. Глаза выдавали его страх: он боялся, что напугал её. И, может, головой Мия и понимала, что не нужно бросаться с места в карьер, и наверное, стоит пока повременить с физической близостью, особенно после всего, через что они прошли, но она отчаянно, до дрожи в пальцах хотела его всего себе, в себе, и сейчас. И несмотря на страх в его взгляде, она видела и ощутила бедром его желание, но он не собирался и, может, даже не хотел торопить её.