Эскиз нашей любви

– Нет, я о другом. Ты все так же хочешь, чтобы я стал твоим первым, – сосредоточенно глядя в альбом, он облизывает губы, – татуировщиком?

– Я хочу, чтобы ты стал тем, кого я вижу как можно реже.

– Врушка.

Отставив чай, складываю руки на груди и откидываюсь на спинку дивана. Я знаю, что ответила грубо, но что еще делать, если этот парень так упрям и продолжает свои издевки. Мне же и так неловко, неужели непонятно?

– Это будет очень больно? – интересуется Келс, ерзая в кресле. – Кстати, ты же дашь мне обезболивающее?

– Нет.

Этот короткий ответ мгновенно заставляет Келси побледнеть.

Закончив, Кэмерон кладет альбом на стол, разворачивает его к нам.

– Это всего лишь набросок, я добавлю остальные детали вручную.

Эскиз выполнен простым карандашом, на листе изображены два пышных розовых бутона; один из них чуть перекрывает другой, а каждый лепесток так четко прорисован, словно он настоящий. Как за пару минут можно нарисовать такое?

– Бутоны перекроют сердце. Здесь, – Кэм водит карандашом над рисунком, – нарисуем пару листков, и тогда имени точно не будет видно. Все сделаем в ярких красках: штрихи, тени, блики. От «Чендлера» и следа не останется. Посмотри, и если устраивает, можем начинать.

Я даже удивлена тем, как резко Кэмерон сменил игривый тон на серьезный, полностью погрузившись в работу.

– Мне нравится, – говорит Келс, с улыбкой глядя на эскиз. – Очень нравится.

– А тебе? – спрашивает меня Кэм, вертя карандаш в руках.

– Как по мне, – опираясь на подлокотник и придирчиво осматривая эскиз, протягиваю я, – довольно неплохо.

Ладно, это идеально, но он этого не услышит. А то вдруг вздумает снова предложить свою первую помощь. Но он только усмехается.

Мы переходим в рабочий кабинет, где Зейн уже набивает кому-то татуировку на спине.

Пока Кэм обрабатывает кожу Келси и переводит на нее рисунок, я изучаю интерьер. Зал в темно-синих тонах, а в глаза сразу же бросается несколько массивных черных кресел, обтянутых пленкой. Отдаленно напоминает пыточную. На одной из стен расположились черно-белые фотографии татуировок, а другая увешана зеркалами различных форм; атмосферно, но мрачновато в отличие от первого зала с яркими диванами.

Кэмерон готовит машинку и надевает на провода одноразовые защитные рукава. Облизнув пересохшие губы, Келси тяжело дышит и широко распахнутыми глазами внимательно следит за каждым его движением. Как только она видит, как Кэм распаковывает иглы, то вдруг пугается, сжимает кулаки и всем своим видом показывает раскаяние. Кэм на секунду включает машинку, и, услышав жужжащий звук, Келси со стоном опускает майку.

– Знаете, я передумала.

– Уже сдаешься? Да брось, мы же даже не начали.

– Можешь просто быстро зачеркнуть имя Чендлера и все?

– Прости, милая, – Кэмерон снимает черные нитриловые перчатки и выключает круглую лампу дневного света, – но я таким не занимаюсь. Либо перебиваем, либо ищи другого мастера. С моего кресла с такими партаками не встают.

– Келс, – зову я, – ты не можешь ходить с Чендлером на животе.

– Я согласен, – отзывается Зейн с другого конца зала. – Твоя тату выглядит как ошибка пьяного купидона.

– Энди, – она смотрит на меня, прерывисто дыша, – что мне делать?

– Как думаешь, – подавшись вперед, я сжимаю ее ладонь, – разве пара уколов с краской сравнятся с той болью, что причинил тебе Макс?

Келси немного раздумывает, а потом в ее глазах появляются уверенность и злость на Максанса.

– Набей мне самые цветные и болезненные розы в мире, – цедит она сквозь сжатые зубы. – Может, эта татуировка выбьет из меня всю оставшуюся дурь.

Кэмерон нажимает ногой на рычаг, и кресло плавно опускается, а Келс, готовясь терпеть боль и страх, крепко зажмуривается. Кэм тяжело вздыхает, предчувствуя, что сеанс будет трудным. Склонившись над Келси, он хмурит брови.

– Слушай, твоя сестра сказала, что этот парень предал тебя. Ты уверена, что хочешь стереть любую память о нем, пусть и такую кошмарную?

– Конечно, хочу.

– Тогда расслабься. Сейчас я сделаю контур, а потом начнем закрашивать, договорились?

– Догово… Погоди, а цветную делать больнее, да?

– Да, – уверенно отвечает Кэмерон, и я злюсь на него за то, что он не успокоил Келси. – Я буду набивать новую татуировку поверх старой, а для этого придется задеть рубцовую ткань. Поэтому не стану врать тебе, милая: да, будет больно.

– А я слышала, – опустившись на стул, скрещиваю руки на груди, – что это не больнее комариного укуса…

Кэмерон склоняет голову набок, всматриваясь в мое лицо. Я рада, что между нами находится кресло, потому что создается впечатление, что, если бы не оно, Кэм подошел бы вплотную, в очередной раз нарушая мое личное пространство.

– Все зависит от степени болевого порога, – он опускает взгляд. – Ты как предыдущую набивала?

– Пьяно, – шепчет Келс. – Очень пьяно.

Вздохнув, она разжимает напряженные пальцы и поднимает край майки.

Когда Кэмерон набирает краску из маленького колпачка, происходящее кажется мне интересным, но когда он склоняется над животом Келси, а затем раздается приглушенное жужжание, мне самой становится страшно за нее.

Она терпит и, прикусив губу, героически молчит.

– Ну как, – спрашивает Кэм, вытирая лишнюю краску салфеткой, – жива?

Она кивает, но гримаса мучения на лице говорит об обратном.

– Я все хотел спросить, почему «Чендлер» в сердечке? Не достаточно было просто дурацкого имени?

– Сначала я хотела написать: «Келси + Чендлер = навсегда», причем на интимном месте, но меня переубедили.

Кэмерон прекращает бить и выпрямляется. То же самое делает и Зейн в другом конце зала. Парни обмениваются недоумевающими взглядами, а затем смеются.

– Вы, – спрашиваю я у Зейна, поворачиваясь на стуле, – часто перебиваете такие татуировки?

– Постоянно, – отзывается он, возвращаясь к работе. – Популярнее имен бывших только рисунки членов.

– Серьезно? Кто добровольно набивает себе такое?

– На полном серьезе, идиотов хватает, – отвечает Кэм. – Однажды к нам пришел парень, у которого на заднице было написано: «Я имел маму Брэдли», а Брэдли – это его лучший друг. Келси, ты там как, жива?

– Жива. А как там мой живот? Много крови?

Кэм цокает языком.

– Ни капельки.

– Ты врешь. Энди, он врет, лучше посмотри сама.

Подаюсь ближе, чтобы проверить, но все действительно в порядке: плавные темные линии и очертания лепестков там, где Кэмерон уже успел прорисовать контур.

– Да нет там ничего, не паникуй.

На какое-то время мы замолкаем, увлеченные процессом создания тату. Кэмерон изредка поглядывает на меня, слегка улыбаясь, и при каждом его взгляде в моей голове вновь возникает та неловкая ситуация на парковке. Кажется, Кэм на каком-то подсознательном уровне заставляет меня испытывать эту неловкость снова и снова при каждой встрече взглядом.

– Не смотри на меня так, – ерзаю я на стуле и хватаюсь пальцами за мягкое сиденье.

– Как «так»? – жужжание затихает. Легким движением головы он смахивает челку со лба. – Как будто хочу сделать тебе татуировку?

– С насмешкой, – отвечаю я, опуская взгляд на почти законченный контур, – будто застал меня за чем-то неприличным.

– В чем твоя проблема? – спрашивает он, возвращаясь к работе.

– У меня нет проблем.

Если честно, меня уколол этот вопрос, но виду показывать я не хочу.

– Если я смотрю на тебя как-то по-особенному, то, может, только потому, что ты мне интересна. Я же говорил о своей слабости к фригидным пьяницам.

– Я не говорила, что ты смотришь по-особенному. Я сказала, что ты смотришь с насмешкой.

– Или ты видишь только то, что хочешь видеть. В чем причина? Низкая самооценка, или парень сердце разбил?

– Не угадал.

Мной овладевает раздражение: да кто он такой и почему пытается копаться в моих проблемах? Он – просто татуировщик, а не психолог.

– То есть с самооценкой у тебя все в порядке?