Страница 5 из 10
Наконец, Алкивиад решил пригласить Сократа отужинать с ним, чтобы напоить его. Сделать это ему не удалось (никому и никогда это не удавалось, сколько бы Сократ в себя ни вливал), однако Алкивиад «после ужина болтал с ним до поздней ночи, и когда он собрался уходить», Алкивиад «сослался на поздний час и заставил его остаться». Потом, по словам Алкивиада (согласно Платону), «он лег на соседнее с моим ложе, на котором возлежал и во время обеда, и никто, кроме нас, в комнате этой не спал…» (Платон, «Пир», 127е). Под покровом ночи Алкивиад подкрался к Сократу и «обеими руками обнял его». Однако Сократ все еще не испытывал желания, и под конец они проспали вместе всю ночь в объятиях друг друга, «как если бы (он) спал с отцом или старшим братом» (Платон, «Пир», 219d). В соответствии с нравами того века умение Сократа совладать с напором такого миловидного юноши, как Алкивиад, рассматривалось как почти сверхчеловеческая сдержанность.
Сократив был аскетом — об этом говорят как его внешность, так и исторические свидетельства других людей. К тому же его жизнь едва ли можно назвать легкой. Он постоянно был убит горем и грыз себя, так как отказывался работать. Он с завидным упорством посвящал все свое время от бога данному ему делу — разъяснял афинским гражданам всю глубину их невежества. Но он, похоже, получил крохотное наследство от своего отца, к тому же за ним хорошо присматривали его влиятельные друзья, которые часто кормили его. Наверное, Сократ умел прекрасно развлекать других во время обильных застолий. Непрерывно рассуждая, он охотно засиживался в гостях до самого рассвета, да и перепить он мог кого угодно. Эти встречи с обильными угощениями обычно представляли собой мальчишники, однако однополых проказ на них не бывало. Иной раз приводили гетер (куртизанок), и Сократ, похоже, находил в этом усладу, получая свою долю все равно чего, лишь бы оно доставалось бесплатно, — сверх закуски и выпивки.
Согласно Диогену Лаэртскому, часть своего" времени Сократ уделял тому, что вел непринужденные беседы во время занятий с группами молодых учащихся. Все это проходило в лавке некоего Симона-сапожника, у межевого камня Агоры.
У края Агорыдо сих пор есть Хорос с надписью «Я — межевой камень Агоры». Камень стоит рядом со стеной небольшого древнего жилища. В ходе недавних раскопок у этой стены отрыли множество рассыпанных сапожных гвоздей и чашу V в. до н. э. с написанным на ней именем «Симон». Таким образом, чудом была обнаружена та самая лавка, в которой учительствовал Сократ.
Несколько лет тому назад, когда я был в Афинах, я посетил это место и измерил его. Оказалось, что в основании — квадрат. Всего каких-то четыре на четыре шага. Можно себе представить, какая теснотища царила внутри: то Симон колотит молотком, то входит или выходит случайный посетитель, навлекая на свою голову какое-нибудь остроумное замечание. Учительство при таких обстоятельствах требовало, вероятно, смекалки и умения владеть аудиторией — два качества, которые философы, похоже, с тех пор порядком порастеряли. Сократ был талантливейшим лицедеем. И что бы там о нем ни говорили, ему всегда удавалось устроить «шоу». Можно сказать, что Сократ и поныне остается великой разновидностью комедианта от философии.
Чему же конкретно учил Сократ на этих занятиях? Одно из наиболее часто приводимых высказываний его таково: «А жизнь без (такого) исследования не есть жизнь для человека» (Платон, «Апология Сократа», 38а). Это в большой степени — отношение человека, живущего умственным трудом, хорошо чувствующего время. Греческие города-государства, вероятно, были первыми об-. ществами, которые произвели нечто похожее на t интеллектуальный средний класс, обладающий (благодаря демократии) некоторой степенью независимости и возможностью (благодаря рабству), иметь досуг. У греков было достаточно времени, чтобы следовать за полетом собственных мыслей, куда им заблагорассудится, и приходить к самостоятельным выводам. Самобытная мысль любого порядка требует праздности- этот факт остается вне поля зрения тех добросовестных, но часто посредственных людей, которые вынуждены зарабатывать себе на жизнь.
Сократ считал, что истинной самостью человека является его душа (псюхе). До него философы в свое время утверждали, что душа — это вечное «дыхание жизни» в нас, которое «спит в то время, когда тело действует, но бодрствует, когда тело спит», — нечто вроде бессмертного подсознания, мало отличающегося оттого, о чем пишет в своем учении Юнг. Сократ рассматривал душу как сознательную личность: как некую сущность, которая может быть умной или глупой, хорошей или плохой, — то есть как нечто такое, за что мы. нравственно в ответе. Он считал, что следует стремиться к тому, чтобы сделать нашу душу как можно лучше, дабы она могла уподобиться Богу.
Однако зачем? Сократ доказывал, что все люди стремятся к счастью. Достигают они этого или не достигают — все зависит от состояния их души. Лишь добрые души достигают состояния счастья. Причина, по которой люди поступают нехорошо, в том, что вещи, к которым их влечет, только кажутся хорошими, но наделе отнюдь не хороши. Если бы люди только знали, что является хорошим, — они бы всегда вели себя как подобает. И тогда бы не было конфликтов ни внутри нас самих, ни в обществе. Наверное, один лишь философ мог столь простодушно уверовать в это. Легко утверждать, что все мы обладаем неким туманным неисследованным понятием добра. Ведь стоит нам только задуматься о нем, сводя его к частностям реального мира, как мы обнаруживаем, что начинаем расходиться во мнениях — и в личном смысле, и в общественном. Хорошо ли тратить время на размышления о философии? Хорошо ли лишать женщин права голоса?
Греки жили в небольших городах-государствах, а это вело к поискам согласия. Афины, могущественнейший из всех греческих городов-государств, насчитывал в то время 42 тысячи свободных взрослых мужчин. Кроме того, греки свято верили в умеренность. (На святилище Аполлона в Дельфах, где пророчествовала пифия, было вырезано в камне еще одно известное изречение: «Ничего сверх меры».) Представление Сократа о добре, по всей вероятности, можно расценивать как результат стечения его личных обстоятельств, а также влияния его эпохи. Все население Афин тех времен — включая женщин, детей, иноземцев и рабов — составляло, видимо, около 250 тысяч человек. Но считало ли большинство населения Афин, лишенное прав, что причина всех их несчастий в плохом состоянии их душ, — это уже другой вопрос.
В возрасте 50 лет Сократ женился на Ксантиппе. Известны дошедшие из прошлого рассказы сторонников мужского шовинизма о боевой и задиристой Ксантиппе, однако не надо забывать, что ведь и жизнь с Сократом была не сахар. Представьте себе, что выживете с человеком, который целыми днями ходит по улицам и ведет философские споры, не стремясь заработать ни копейки. После попоек со своими дружками он является, когда бог на душу положит (при этом снова без денег), и его, как и всех других философов, поднимают на смех соседи. (Почти четверть современных афинских приколов из обширного собрания анекдотов и древних шуток, дошедших до нашего времени, изображают философа как никчемную, падшую личность.)
Считается, что Ксантиппа была единственной, кто мог совладать в споре с Сократом. Тем не менее, как это часто бывает при таких «бурных» отношениях, имеется свидетельство одного человека, что Сократ и Ксантиппа были очень близки. У нее от него было 3 сына, но ни один из них, похоже, ничему выдающемуся от отца не научился. (Все как один утверждают, что сыновья Сократа прожили совершенно обычную жизнь.) Ксантиппа, несмотря на свое постоянное недовольство мужниным поведением, похоже, прекрасно понимала, каким незаурядным человеком был ее муж. Она, не колеблясь, оставалась рядом с Сократом, когда нужда шла за ним по пятам, и глубоко страдала после его смерти.
Когда Сократу было 65 лет, Пелопоннесская война наконец окончилась позором и унижением для Афин. Лисандр, победоносный вождь Спарты, приплыл в Пирей, чтобы проследить за учреждением правительства, настроенного лояльно к Спарте. Так в Афинах воцарилось правительство тридцати тиранов. Началась эпоха устрашения: повсюду проходили аресты, творился неправый суд, собственность политических противников конфисковывалась. Многие из тех, кто разделял идеи демократии, бежали из Афин, однако Сократ остался. Впрочем, несмотря на его индивидуализм, Сократ не был демократом. Демократия как форма правления находилась в те времена еще в процессе становления и часто отступала от тех принципов, к которым мы привыкли сегодня. В Афинах даже военачальники избирались народным голосованием — причем этот метод оказался менее действенным, чем наш сегодняшний принцип выдвижения командиров из рядов кадровых офицеров. Демократов часто бранили за неудачные военные действия, в результате чего Афины были поставлены на колени. Однако у Сократа были философские причины для критики демократии, согласующиеся с его этической теорией. Он утверждал, что большинство людей чувствуют себя несчастными, ничего не зная об истинном благе. В результате людям приходится выбирать правителей, которым свойственно такое же неверное представление о благе. Именно это и стало причиной того, что Сократ остался, подвергнув себя опасности. Ведь он искренне верил, что есть лишь одно истинное благо и обнаружить его можно только вооружившись его собственным методом. Когда Платон стал развивать эти идеи в своем утопическом сочинении «Республика», то вариант идеального общества, который он предложил, в конечном счете оказался настоящим тоталитарным кошмаром. Вслед за Платоном (и Сократом) как коммунистическая, так и нацистская идеологии были убеждены, что существует только одно истинное благо, которое можно постичь лишь с помощью их философского мировоззрения.