Страница 2 из 75
С кухни доносится грохот и тут же — вопли Перл:
— Прости! Рука нечаянно соскользнула!
Я прячу улыбку, когда в дверном проеме за спиной мамы возникает голова моей одиннадцатилетней сестренки. Она впивается зубами в дольку очищенного от кожуры грейпфрута. Перл — моя миниатюрная копия: те же черные волосы до плеч и физиономия эльфенка, но глаза у нее папины, светло-карие, и выражение у них куда более покладистое. Правда, когда ее взгляд встречается с моим, в них загораются озорные огоньки.
— Мама, помоги! Я рассыпала коричневый сахар.
— Не ушиблась?
Мама устремляется к Перл.
— Переломов нет!
Наверху появляется папа:
— Все в порядке?
Ступеньки скрипят под папиными ногами, когда он начинает спускаться по лестнице, одетый в толстовку с эмблемой любимых «Кливленд индианс». Под мышкой у него «Уорлд джорнал» — газета на китайском языке, посвященная буквально всему на свете — от глобальной политики до десятилетнего китайско-американского чемпиона мира по шахматам и поступившего в Йель вундеркинда, издавна отравляющего мое существование.
— Возьми швабру, пожалуйста, — просит меня мама.
— Нет, я уже взяла, — сообщает Перл. — Смотри, сахар в основном просыпался на салфетку. Он чистый.
Ни крупицы не пропало. Вот уже пять лет мы с сестрой прикрываем друг друга, и Перл в совершенстве овладела этой наукой. Я одними губами говорю ей спасибо и протискиваюсь мимо папы, прижимая руку к животу, по-прежнему пряча конверт.
— Извините, мне пора бежать.
Едва касаясь ногами пола, я мчусь по лестнице. Почти достигнув верхней площадки, задеваю плечом семейное фото.
— Эвер, мне нужно тебе кое-что сказать. — Мама никогда не отпустит просто так — кому и знать, как не нам с Перл. — Нынешним летом…
— Прости, мам, я жутко опаздываю!
Я захлопываю за собой дверь, взметая страницы старых контрольных работ на столе и заставляя покачиваться розовые пуанты, подвешенные за ленты на столбике кровати. В моей комнате есть кровать, комод и куча танцевальных принадлежностей: туфли-джазовки у шкафа, флаг нашей команды в углу, спортивный купальник, колготки, юбки.
Я прислоняюсь спиной к двери и прижимаю письмо к трепещущему сердцу.
Возможно ли это?..
Я подала заявление в Тиш подчинившись порыву, тайком. Родители терпели мое увлечение танцами только потому, что шкальный консультант по профориентации заверил их, будто для поступления в колледж необходимы разносторонние интересы. Погребенный под завалами заявлений в медицинские вузы, Тиш стал выстрелом наугад. Когда пришло письмо с предложением об условном зачислении, я решила, что так отвечают всем кандидатам: «Спасибо, но попытайте счастья в другом месте».
У меня еще две минуты до того, как мама выломает мою дверь.
Дрожащими пальцами я вскрываю конверт.
Глава 2
Десять минут спустя я уже подбегаю к стадиону за школой. Небо заволокло тяжелыми грозовыми тучами — по словам телесиноптика, это отголоски тайфуна, бушевавшего в Азии. Трава под ногами сырая. Футбольный матч в разгаре, оранжевые футболки «Чагрин-Фоллз» идут в отчаянную атаку на синие майки «Солона» — школы-соперника. В другой раз я бы остановилась и понаблюдала за игрой, но сегодня у меня одна задача — поговорить с Меган, моей лучшей подругой с пятого класса. Она поступила в балетную студию Зиглера, где я танцевала с четырех лет, и вместе со мной все шесть лет была участницей нашей флаговой группы, насчитывающей двенадцать членов, а также чирлидерской команды.
Меган вытаскивает из багажника своей черной «камри» черно-золотые флаги. Она уже одета в наш костюм — черный гимнастический купальник с прозрачными кружевными рукавами, мерцающими на свету, и такую же юбочку, струящуюся по длинным, стройным ногам. У Меган тело танцовщицы — она похожа на ожившую скульптуру Дега. Приближаясь к ней, я чувствую знакомый укол зависти. Я предпочла бы все лето дополнительно заниматься биологией, лишь бы не выставлять напоказ свои ляжки, но это цена танцев, и я готова ее платить.
— Меган!
— Эвер, ты все-таки улизнула!
Она машет мне рукой и поправляет ярко-голубую сумку, соскальзывающую с узкого плеча. По ее пальцам струятся рыжевато-каштановые волосы.
— Привет, Меган, — задыхаясь, говорю я.
— Переодевайся быстрее. — Подруга сует мне в руки мою сумку, которую я оставила в ее машине на прошлой тренировке, чтобы та не попадалась маме на глаза. — Стадион понадобится Стайкмену для какого-то собрания. У нас всего час.
— Меган! — Я хватаюсь за свою сумку, как за спасательный круг. — Меня приняли в Тиш.
Древки с грохотом падают на асфальт, а Меган визжит так громко, что ее, наверное, слышно на Манхэттене. Меня окутывает вихрь кудряшек и аромат розмарина.
— Как? Когда?
— Только что.
Я дрожу, словно несколько дней ничего не ела. Я сунула письмо под подушку, но черные строки навечно отпечатались в моем мозгу: «Мы рады зачислить Вас на танцевальное отделение…»
— Они, видимо, прислали и мейл, но я после окончания учебы и не подхожу к компьютеру. А ответ надо дать до следующей пятницы. Прямо не знаю, что делать.
— Родителям ты, естественно, не сообщила?
У меня трясутся руки.
— Я спустилась по водосточной трубе прежде, чем они успели ко мне прицепиться.
— Эвер! — Меган берет меня за плечо и тянет к школе. — Надо бы тебе прекратить занятия. Если сломаешь ногу — как тогда будешь танцевать? А вдруг ты надолго сляжешь?
— Я не собираюсь ломать ногу.
Меган хмурится.
— Значит, Тиш. Ты туда хочешь?
— Не знаю. Даже притом, что это кажется абсурдным, правда? Мне ведь прямая дорога в медицинский. Ты же знаешь, как моя мама относится к танцам — практически как к проституции: вертеть задом большого ума не надо. В любом случае Тиш мы позволить себе не сможем. Узнай мои предки, что я подала заявление и меня приняли…
— А финансовая помощь?[3]
— Этого недостаточно. В письме упоминалось про стипендию.
— Ее выплачивает Тиш?
— Нет, Творческая ассоциация[4]. В следующую субботу, после того как выступим на параде, мне нужно будет пройти прослушивание в Кливленде. В час тридцать.
— Номер балетный? Джазовый? — Меган так яростно вцепляется в меня, что даже больно.
— Какой угодно.
— Как насчет нашего танца? Ты сама его поставила — это же что-то значит, верно? Хорошо бы показать дуэт!
— У меня больше ничего и нет!
Меган хмурится, напряженно размышляя.
— Нам придется ехать с городской площади на такси. Вот черт! — Она толкает меня в сторону душевой. — А теперь нам действительно пора тренироваться. Иди переодевайся!
Через пять минут мы уже сидим спина к спине на траве. Я поднимаю стеклопластиковое древко, чтобы образовать с Меган треугольник в исходной позиции. Внутри меня, как мед, разливается знакомое тепло: предвкушение чеканного ритма.
Низкие ноты духовых.
Мы разгибаемся, словно распускающиеся цветы. Выпрямляем ноги. Черные полотнища флагов, прорезанные молниями, сливаются воедино в лучах восходящего солнца. Мы становимся рядом, разворачиваем флаги в противоположных («Черт, не туда», — извиняется Меган) направлениях, салют в обе стороны, разворот, медленное вращение, еще одно, потом быстрее, пробуждение.
Тут музыка взрывается — и мы тоже.
Я делаю пол-оборота. Вихрь, поднимаемый зеркальными движениями Меган, треплет мои волосы. Черно-золотой винил хлопает у меня над ухом, когда я подбрасываю свой флаг в небо и делаю двойной пируэт, ноги топчут газон, черные пряди волос хлещут меня по лицу. В воздухе разносится аромат травы, и я так остро ощущаю его, — танцуя, я с небывалой полнотой воспринимаю все вокруг.
Меган врезается в меня, древки флагов скрежещут.
— Прости! — кричит она. — Что дальше?
Меган всегда заранее продумывает следующий шаг. Мне никогда не приходится этого делать. Тело само знает, какую фигуру исполнить, с какой энергией и темпом двигаться в пространстве.