Поручик Ржевский и дама-вампир

Знахарка меж тем говорила:

– Я спрашиваю: «Отчего ж не вспомнит?» Она мне: «Многих баб роды портят. Были красавицы – стали коровы. Ежели и со мной так будет, то лучше смерть. Барин совсем забудет, а я люблю его».

«Лучше смерть?» – насторожился Ржевский, а знахарка, не видя его лица, опять усмехнулась:

– Значит, ты тот барин и есть?

– А Полуша где?! – вскричал поручик, вскакивая на ноги.

– Что ты горланишь? – заворчала знахарка. – Я слепая, а не глухая. А где Полушка твоя, тебе видней.

– Это почему?

– Потому что уговорились мы с ней на вчерашний день. Вчера она должна была ко мне прийти, но не пришла. Я уж подумала: «Слава Богу, передумала дурёха». А на сегодня я ни с кем не уговаривалась. Повезло тебе, барин, что ты меня застал. Я хотела на целый день в лес уйти, но нога разнылась. Пришлось воротиться.

Ржевский было обрадовался всему услышанному, но опять вспомнил Тасеньку и её недоверчивый взгляд, когда она вела расспросы.

– А может, ты врёшь, ведьма? – строго спросил поручик, снова усаживаясь на лавку.

– В чём же соврала?

– В том, что Полуши вчера здесь не было. Может, она приходила? Может, по твоей милости ей плохо стало? Может… – Ржевский собрался с духом и продолжил: – Может, умерла она, а ты её зарыла где-нибудь неподалёку, а теперь мне зубы заговариваешь?

– Я старуха немощная, – ответила знахарка. – Где мне силы взять, чтоб яму вырыть? Даже тело утащить подальше и то не смогла бы. Корзинку еле тягаю.

– А может, есть у тебя какой-нибудь леший в помощниках?

Знахарка в который раз усмехнулась.

– Барин, я кто, по-твоему? Баба-яга костяная нога? – Она приподняла край сарафана и показала обычные старушечьи ноги в онучах и лаптях. – Как мне с лешим договориться? Я, когда за травами да кореньями хожу, он не всегда даёт, хотя это малость. А вот яму вырыть – услуга большая. Как же я буду просить? Да он ни за что не согласится.

В этих рассуждениях Ржевский увидел нестыковку.

– А как ты по лесу одна ходишь, без провожатого, если слепая?

– А ты поживи здесь с моё – все деревья на ощупь знать будешь, – ответила старуха. – Да и не совсем я слепа. Свет от тени отличаю. Цвета вижу.

Поручик задумался, что бы такое ещё спросить, чтобы вывести старуху на чистую воду, но тут вмешался Петя. Судя по всему, он уже успел избавиться от вонючего клопа, и даже слышал часть разговора.

– Но как вы здесь живёте совсем одна? – спросил Петя, входя в избушку. – У вас даже огорода нет. Что вы едите?

– Еду мне из деревни носят, – ответила знахарка. – В плату за лечение. Денег я не беру, но цену назначаю – говорю: «Принесёшь мне еду столько-то раз. А не принесёшь, лечение впрок не пойдёт». Потому я и забочусь, чтоб от моего лечения не помирали. Кто ж мне тогда еду носить станет! Живу – не голодаю. А лишнего мне не надо. Кто от лишнего отказался, тому и лишений терпеть не придётся.

– Это же слова Канта! – воскликнул Петя. – Дословно: «Кто отказался от излишеств, тот избавился от лишений».

– Опомнитесь, юноша, – сказал ему Ржевский. – Вы даже с ведьмой готовы Канта обсуждать?

– А что с юношей? – оживилась старуха. – Бесноватый?

– Да вроде того, – ответил поручик. – Помешанный. На книжках одного немецкого мудреца помешался. Поминает его к месту и не к месту. Слово мудреца то и дело в свой разговор вставляет. И не замечает, что надоел всем до чёртиков.

– Умному человеку Кант не может надоесть… – начал было Петя.

– Тебя как звать, болезный? – спросила старуха с особенной жалостливой интонацией, и «бобрёнок» вдруг оцепенел.

– Пётр, – ответил он прежде, чем Ржевский успел вмешаться. Увы, Петя не знал, что ведьма может навести порчу, если назвать ей имя.

– Поди сюда, раб Божий Пётр, – сказала знахарка, всё так же сидя на табурете и выставляя вперёд руки.

Как только Петя оказался в пределах её досягаемости, она схватила его за одежду, а затем заставила наклониться, притянула его голову к себе и начала что-то горячо нашёптывать в правое ухо, а затем в левое.

– Эй! Ведьма! Ты что делаешь? – всполошился Ржевский. Он ринулся к Пете и пытался оттащить, но тот как будто прирос к полу, а старуха шептала всё горячее и громче.

«Колдовство! Как есть колдовство!» – думал поручик, изо всей силы дёргая Петю за пояс, но с таким же успехом можно было пытаться сдвинуть с места молодой дуб. Гнётся, но не сдвигается.

Наконец старуха отпустила голову своей жертвы, Петя выпрямился и рассеянно сказал:

– Пойду, воздухом подышу. Что-то голова кружится.

– Ты что сделала?! – напустился поручик на знахарку.

– Теперь он свои мысли в узде держать будет, – ответила та и добавила: – Я и тебя могу полечить.

– От чего? – не понял Ржевский. – Болезней, которые богиня Венера посылает, у меня нет. Я проверялся.

– Разум твой вылечу. Ты же и сам вроде помешанного. За бабами бегаешь, всё никак остановиться не можешь. Вот я тебе и помогу остановиться. Только скажи, как звать тебя.

– Нет! – Ржевский даже отшатнулся. – Не надо меня лечить!

– Не хочешь – как хочешь. Хотя все твои беды от этого. Не был бы ветреником, Полушку сейчас не пришлось бы искать.

– Теперь в любом случае искать придётся, – ответил поручик.

– Идти за тридевять земель в тридесятое царство, – нараспев проговорила знахарка.

– Чего?

Старуха пояснила всё так же непонятно:

– Ты, добрый молодец, проверь, не утащил ли твою красну девицу Кощей.

– Что за Кощей?

– Почём мне знать. – Знахарка пожала плечами. – Но ежели красна девица пропала, то обычно Кощей виноват.

Ржевский не знал, как это истолковать. Смеётся ли над ним старуха или пытается помочь? Он на всякий случай вновь напустил на себя строгость.

– Я проверю. Но помни, ведьма: если не найду красну девицу, то вернусь и тогда совсем по-другому с тобой поговорю.

– Нечего меня пугать, – проскрипела знахарка. – Я тут буду. Стара я слишком, чтобы в чаще по шалашам да землянкам прятаться. Кости ноют без тёплой печки, так что никуда я от своей избушки не денусь.

* * *

Как только Ржевский вышел из избушки, к нему обратился Петя:

– Ну что, Александр Аполлонович? Что сказала знахарка?

– А ты разве сам не слышал?

– Нет, я, честно говоря, не слушал. Я вытаскивал из рубашки некое зелёное и ужасно вонючее насекомое.

– Лесного клопа.

– Наверное. Но что сказала знахарка? Полуша к ней приходила?

Получалось, что Петя не помнил, как заглянул в избушку, и что ведьма над ним поколдовала, поэтому Ржевский, подумав, решил никому не говорить о случившемся. В том числе самому Пете.

Поручик, взяв «бобрёнка» с собой к ведьме, в некотором роде принял на себя ответственность за него. И не уследил. Но последствий могло и не наступить.

«Может, ничего», – думал Ржевский. Забот и так хватало, и поручику совсем не хотелось, чтобы его попрекали просто из-за того, что старуха чего-то там над Петей пошептала. «Может, обойдётся. Может, старуха вовсе не умеет колдовать, а только думает, что умеет. Ну, пошептала. И что?»

Петя не выглядел странным или заколдованным, если не считать того, что не помнил событий, произошедших в последние несколько минут. Значит, были неплохие шансы, что последствий у шептания не будет, а если и будут, то сами собой пройдут. А раз так, то незачем кому-то что-то говорить и зря волновать людей.

Размышляя таким образом, Ржевский следовал по лесу за мальчишкой-провожатым, а Петя шёл позади поручика и молчал.

Наконец они достигли деревни и вернулись на двор Ивана Щербины. Тасенька встретила их у ворот.

– Как Полуша? – спросила она.

– Её там не было, – ответил Ржевский. – Ведьма… то есть знахарка… сказала, что Полуша должна была к ней вчера прийти и не пришла. У меня нет оснований думать, что знахарка солгала. Она слепая древняя старуха и, если бы Полуша у неё в избушке умерла, у старухи не хватило бы сил спрятать тело. А помогать ей некому. Одна живёт.