Непокорный

— Вау, — говорит Кингстон, бросаясь на помощь женщине. Он кладет руку на грудь Хейса, как бы удерживая его. — Ничего страшного. Дерьмо случается. — Кингстон отшатывается и стряхивает «Дайкири» со своей руки. — Не беспокойся об этом, хорошо?

Ненавистный взгляд Хейса все еще направлен на женщину, даже когда ее слезы черными струйками текут по лицу.

Джордан подбегает к ней и, нежно взяв за руку, уводит подальше от глазеющей толпы.

— Как насчет того, чтобы мы привели тебя в порядок и взяли тебе новую выпивку.

Всегда предсказуемый мудак, Хейс наблюдает за женщиной, пока та не исчезает, и только тогда перенаправляет свой гнев на Кингстона.

Он проталкивается мимо своего младшего брата к своему близнецу, которого, кажется, все это слегка забавляет.

— Дай мне свою рубашку.

— Что? — Хадсон хихикает.

— Посмотри на меня, — говорит Хейс. — Я весь в гребаном коктейле или как там это… — Он теребит ткань и принюхивается. Выражение его лица искажается от отвращения. — Пахнет весенними каникулами во Флориде. Господи.

— Эй, по крайней мере, он красный. — Я не пытаюсь скрыть свою радость по поводу унижения Хейса. Самое время ему попробовать на вкус свое собственное лекарство. — Цвет сезона.

— Заткнись. — Он дергает галстук.

— Почему бы мне не заехать ему в челюсть? — Кингстон обнимает меня сзади и целует в макушку. — Или я буду держать его, и ты сможешь пнуть его по яйцам, Би.

Я смотрю на него снизу вверх, и он пользуется этим и целует меня в губы.

— Может быть, в другой раз.

Он пожимает плечами.

— Все, что захочешь, детка.

— Дэниел Маркис здесь. Он увидит меня в таком виде и подумает, что я грязный пьяница. — Хейс расстегивает две верхние пуговицы на своей рубашке. — Мне нужно поговорить с ним сегодня вечером и посмотреть, смогу ли я заключить сделку по…

— Это вечеринка.

Его взгляд летит к моему.

— И что?

— И сейчас Рождество.

Он пожимает плечами и смотрит на своих братьев.

— Что я упускаю?

— Она намекает, что это общественное, а не деловое мероприятие. — Выражение лица Александра подразумевает, что он раздражен тем, что Хейс не замечает очевидного.

— Твоя рубашка, — говорит он Хадсону. — От этого зависит контракт на тринадцать миллионов долларов.

— Ладно, ты, упрямый ублюдок, — говорит Хадсон и передает свой напиток ближайшему официанту. — Пойдем, переоденемся.

— Но тогда твоя рубашка будет в розовых пятнах, — говорит Александр Хадсону.

— Мне не на кого производить впечатление. — Он сверкает красивой белозубой улыбкой. — Кроме того, как сказала Габриэлла, цвет сезона, да?

— Тупица, — рычит Хейс и топает в сторону туалетов.

Хадсон хватает меня за руку и сжимает.

— Сожалею о нем. Его действительно тяжело полюбить.

— Держи свои руки при себе, или ты их потеряешь, братан. — Кингстон притягивает меня в свои объятия, подальше от прикосновений своего брата.

Как раз в этот момент к нам присоединяется Джордан, одна.

— Бедная девушка. Хейс действительно здорово поработал над ней. — Александр протягивает ей свежий напиток, который взял у официанта. Она благодарит его и делает большой глоток. — Она была изрядно пьяна, все твердила и твердила о том, что Хейс — дьявол.

— Она не ошибается, — признает Александр.

— Точно, — соглашаюсь я.

— С ней все будет в порядке. Я принесла ей воды и кофе и нашла тихое местечко, где она могла бы посидеть и протрезветь.

— Ночь только начинается, — говорю я и тяну Кингстона за руку. — Давай потанцуем.

Он приподнимает бровь.

— Я думал, тебе нужно выпить больше, чем одну рюмку, прежде чем начать лапать меня на танцполе?

— Я не лапаю. — Я тяну его к музыке. — Я контактная.

— Ты лапаешь.

— Тебе это нравится.

Кингстон разворачивает меня и снова притягивает в свои объятия.

— Мне это очень нравится. И я люблю тебя.

Я провожу рукой по спине его пиджака и сжимаю его задницу.

Кингстон закрывает глаза и притягивает меня вплотную к своему телу.

— Мы уезжаем через тридцать минут.

— Договорились.

Кингстон

Я нахожусь в своем любимом месте в мире.

Лежу на спине, обнаженная Габриэлла оседлала мои бедра, мои руки на ее груди, а мой стояк утопает в теплой, влажной хватке ее тела. Нет места, где я нахожу больше покоя, больше красоты или больше вдохновения, чем прямо здесь, глядя на женщину, которую я полюбил с того дня, как увидел, как она пересекает оживленную улицу Манхэттена.

Я потираю большими пальцами круги вокруг ее напряженных сосков, пока она медленно поднимается и опускается на меня.

— Я поменял свое мнение, — говорю я, тяжело дыша.

— Что? — Мои слова, кажется, выводят девушку из оцепенения. Она моргает, глядя на меня сверху вниз. — …Поменял свое…

— Мнение. Да. — Я засовываю большой палец ей в рот и смотрю, как она сосет его, прежде чем опускаю его обратно к ее соску.

Девушка стонет и дергает бедрами. Это ощущение посылает волну удовольствия по моему позвоночнику, и я шиплю от этого ощущения.

— Я больше не хочу переезжать.

Она замирает.

— Не хочешь?

— Нет.

— Почему нет? — Ее плечи опускаются.

Я перекатываю ее на спину и продолжаю движение с того места, где она остановилась.

— Я больше не хочу жить над тем местом, где работаю.

— Хорошо. — Девушка слегка хмурится, и я целую эти сексуальные губы с опущенными в обиде уголками. — И куда ты пойдешь?

— Мы. — Я меняю угол, чтобы попасть в это сладкое местечко глубоко внутри.

Она ахает.

— Вопрос в том, куда мы пойдем.

— Почему ты так много говоришь?

Я опираюсь локтем о кровать и ускоряю темп.

— Я могу выполнять несколько задач одновременно. Я тут подумал, что нам следует обзавестись собственным жильем. Вместе. Я сдам эти квартиры в аренду, и мы сможем начать в собственном доме, который мы выберем вместе.

— Ты, — она тяжело дышит, ее тело напрягается, готовится, так близко к освобождению, — говоришь, что… выселяешь меня?

— Хм… — Я думаю об этом. — Думаю, что да. Но вместе…

Ее язык проскальзывает мне в рот, и девушка переворачивает нас обратно, так что я оказываюсь на спине. Она не отрывает свой рот от моего и жестко скачет на мне, лишая меня голоса, способности мыслить, стирая все когнитивные мысли и не оставляя ничего, кроме нарастающего удовольствия, которое туго обвивается вокруг моего позвоночника.

Я кончаю первым. Прямо над краем, я иду по спирали. Падаю. Свободное падение, от которого мой желудок начинает восхитительно кружиться.

Габриэлла откидывает голову назад, выгибает спину и следует за мной. Я с ошеломленным благоговением наблюдаю, как она разваливается на части. Она падает мне на грудь, утыкаясь лицом в мою шею, ее дыхание на моей коже. Я мог бы оставаться так с ней навечно.

— Итак, — выдыхает она, — что ты говорил?

— Мы должны найти дом вместе.

Она кладет локти мне на грудь и подпирает подбородок руками.

— Ты никогда не успокоишься с этой совместной жизнью, не так ли?

— Нет.

Габриэлла прищуривает глаза.

— Ты упрямый человек, Кингстон Норт.

— Ты любишь меня за это, верно?

Она вздыхает и снова опускается мне на грудь.

— Люблю. Очень.

— И что? Что думаешь? Если мы начнем поиски сейчас, пройдут месяцы, прежде чем мы что-нибудь подберем, а может, и дольше.

Легкая дрожь пробегает по ее телу, и я пинаю себя за то, что не подумал о том, насколько ей может быть холодно. Я беру одеяло и натягиваю его на наши тела, убедившись, что подоткнул его вокруг нее.

— Я соглашусь при одном условии.

Это напоминает мне о том, как я заставил ее пообещать, что она уделит мне час той ночью на лодке. Взяла бы она сейчас свои слова обратно, если бы могла? Стал бы я предлагать? Если бы знал, через что нам придется пройти, чтобы оказаться там, где мы сейчас, связанные тела, признания в любви и будущее, рискнул бы я отказаться от всего этого, чтобы спасти ее от той ночи? Теперь моя очередь дрожать.