Страница 3 из 21
Окончание его обучения в академии, венцом которого была защита диссертации. Алексей Федорович блестяще справился с этой задачей, получив высшую оценку и предложение издать ее отдельной книжкой, на что он дал согласие. А 9 ноября семнадцать ответственных членов его организации пришли к Клейгельсу, чтобы представить ему устав; ему и самому приходилось часто бывать в департаменте полиции, чтобы ускорить его прохождение по бесконечным бюрократическим инстанциям. Обыкновенно утверждение уставов тормозится годами, его же при даче взяток некоторым лицам был утвержден через три месяца, хотя и в очень искаженном виде.
11 апреля 1904 года в районе Выборгской стороны, по Оренбургской улице в доме № 23, состоялось открытие «Собрания русских фабрично-заводских рабочих г. Петербурга». Около полутораста человек собралось на церемонию, и после речей ораторов-рабочих начались музыка и танцы. Алексей Федорович с тревогой всматривался в ближайшее будущее, но вскоре его страх прошел. На первом же вечере присоединились к организации 73 человека и сделали взносы. К концу первого месяца было уже триста членов. Несмотря на повторные отказы с его стороны, он был выбран представителем.
Наконец-то у него была твердая почва под ногами для осуществления своих планов. И Алексей Федорович всецело отдался организации и развитию союза, присутствовал на всех собраниях, образовал массу рабочих кружков для изучения истории промышленности и политических вопросов. Несколько профессоров взялись помогать ему в этом деле. Но все внимание его было обращено на то, чтобы деятельность свечного заводика, чайных и сбор взносов стояли вне всяких подозрений и в то же время находились в руках самих рабочих.
Ему часто необходимо было ходить к управляющим фабрик и в мастерские, чтобы добиться какого-либо улучшения в условиях труда или как-то сгладить возникшие недоразумения, или во что бы то ни стало найти кому-либо подходящее рабочее место. Часто предприниматели, которым не нравилось его вмешательство, обращались с ним очень грубо. Его дом, к великой радости, Lise, далеко за полночь был полон рабочих, их жен и родных. Одни приходили, чтобы поговорить об общем деле, другие – чтобы получить помощь, третьи, наконец, чтобы пожаловаться на своих мужей или отцов, которых он должен был убеждать. И хотя у него не было ни минуты покоя, это было счастливейшее время его жизни.
Самый лучший день был суббота, когда члены тайного комитета и еще несколько верных людей собирались у него, чтобы потолковать об общем деле. Рабочие снимали свои пиджаки, а он – свою рясу, и тем не менее было душно. Они говорили до рассвета, так что некоторые шли от него прямо на работу. Алексей Федорович сознавал, что теперь его жизнь обрела и наполнилась смыслом, время беспрерывных исканий прошло. О себе ему некогда было и думать.
Дело шло великолепно, и, открывая собрание, он говорил рабочим, что основание союза станет эпохой в истории рабочего движения в России и если они напрягут все усилия, то станут орудием спасения для себя и для своих товарищей.
Иногда ему приходилось навещать нового градоначальника Фуллона, заменившего Клейгельса, чтобы просить его содействия для достижения некоторых уступок со стороны работодателей. Фуллон отнесся сперва недоверчиво к нему и к его делу.
– Все это хорошо, – сказал он, – но революционеры будут приходить на ваши собрания и говорить там.
– Пускай приходят, – сказал Алексей Федорович, – мы их не боимся, мы действуем открыто.
И при этом он прибавил, что организация, которую он представляет, нуждается в большем, чем сочувствие генерала; мы нуждаемся в том, чтобы градоначальник верил, что если он встретит в нашем обществе кого-либо из ранее заподозренных, значит, эти люди сами поняли, что лучше примкнуть к законному образу действий. Фуллон был простодушен и добр, и ни в его натуре, ни в его предыдущей карьере не было ничего полицейского. Раньше он служил в Варшаве и так ладил с поляками, что немедленно был вызван в столицу. Чтобы обеспечить свое дело, Алексей Федорович обратился к генералу Скандракову и агенту полиции Гуровичу с просьбою ходатайствовать перед Фуллоном. Мало-помалу Фуллон стал благосклоннее к нему, и Алексею Федоровичу все же удалось получить от него обещание, что ни один рабочий из союза не будет арестован, так как это подорвало бы в корне доверие к делу и вынудило бы его отказаться от него. Насколько была важна поддержка Фуллона в критические моменты, стало видно в последующие месяцы деятельности «Собрания…».
Тем временем параллельно с работой представителем он искал подходы получить приход при психиатрической больнице имени Святого Николая Чудотворца. Там находился его брат Иван. Митрополит Антоний ничего не имел против, но вот окончательное решение было за попечительским советом больницы. Тогда Алексей Федорович взялся за дело очень рьяно, и первое, к чему он приступил, – это то, что выпросил рекомендательные письма у митрополита Антония и епископа Сергия – ректора академии, потом каждому члену попечительского совета он преподнес дорогие подарки. И их согласие было получено, и теперь он получил возможность видеться с Иваном. Следующей задачей он поставил перед собой вызволение Ивана из этого лечебного заведения.
По пятницам, субботам и воскресеньям Алексей Федорович исповедовал и творил литургию. Когда Иван Федорович впервые увидел своего брата, то у него затряслись руки и выступили слезы на глазах, он что-то быстро зашептал и подошел к Алексею Федоровичу для исповеди. Но как таковой исповеди не получилось, время, что отпущено на покаяние в грехах, отнял рассказ о том, что, чтобы спасти его голову от смерти, Катерина Ивановна заплатила двести тысяч, сама же померла от чахотки десять лет назад. Он страстно просил Алексея Федоровича вызволить его отсюда, говоря: «Хоть перед смертью вольным воздухом надышусь». Естественно, Алексей Федорович обещал ему приложить все силы для его вызволения.
Закончив богослужение, Алексей Федорович направился в «Собрание…». Он недавно посылал на Путиловский завод несколько своих доверенных рабочих для агитации, и вот явились на их собрание пятьдесят рабочих с этого завода с просьбой их также организовать. Алексей Федорович до того был рад, что оставил должность представителя в основной их организации, а стал представителем нового отдела. В конце июня тысяча девятьсот четвертого года нарвский отдел союза насчитывал более семисот членов.
Одновременно с этим Алексей Федорович написал на имя Николая II ходатайство о помиловании Ивана Федоровича. Также преподнес дорогие подарки старшему врачу О.А. Чечотт, всему попечительскому совету с прошением о написании характеристики его брату Ивану Федоровичу, что было сделано достаточно быстро. Эти два документа были отправлены для ознакомления и одобрения министру внутренних дел Вячеславу Константиновичу Плеве, с которым был знаком Алексей Федорович, и потому эти два документа не были положены им под сукно, а достаточно скоро с одобрением отправлены адресату. Рассмотрение было также недолгим, и освобождение Ивана Федоровича было назначено на двадцать седьмое июля тысяча девятьсот четвертого года, а на следующий день произошло убийство Плеве эсером, студентом Егором Созоновым, бросившим бомбу в карету министра внутренних дел. Назначенный на эту должность виленский генерал-губернатор князь П.Д. Святополк-Мирский был умеренным либералом.
Задержись одобрение на освобождение на день, и все, не видать бы воли Ивану Федоровичу. А так в тот же день за ним пришел Алексей Федорович, и они вместе поехали к нему домой. Надо сказать, что Lise была не в восторге, когда увидела Ивана Федоровича у себя в квартире, но промолчала. Его поселили в комнате Екатерины Осиповны, которая скончалась, когда Екатерине Алексеевне исполнилось шестнадцать лет. Заметив негативное отношение к брату со стороны Lise, Алексей Федорович подыскал ему двухкомнатную меблированную квартирку на Невском проспекте не далеко от Александро-Невской лавры за девять рублей в месяц.