Страница 13 из 21
– Я, я… – волнительно произнесла Ева Александровна.
– Ну-ка, давайте смелее, можете мне спокойно исповедоваться, хотя при нынешнем положении это слово вряд ли подходит. Но я жду от вас объяснений. Согласитесь, что вот так подъехать ко мне прямо под ноги с горячим желанием броситься мне на шею, и только глубокое уважение, которое вы питаете ко мне, вас остановило это сделать… Все это требует, чтобы вы рассказали мне всю подноготную не до конца осуществленного своего поступка. По-моему, вы в глубоком отчаянии, и я последняя ваша надежда. Разве не так? – спросил Алексей Федорович, глядя в ее раскрасневшееся лицо.
– Вы проницательны, отец Алексей, – вымолвила, не поднимая своих глаз, Ева Александровна.
– Распрекрасная особа, вы, видимо, посланы мне Богом во испытание. Да тут и проницать-то нечего, вы уж поверьте мне, на вас и так все написано, бери и читай, – сказал Алексей Федорович.
– Я когда выписалась из больницы, меня на поруки взял мой бывший муж, господин Шуберт, и отвез к отцу. Он принял меня холодно, даже не поздоровался со мной. Мама же пыталась меня утешить и приободрить, но почему-то из этой затеи ничего не вышло, и я так в молчании и прошла в свою комнату и заперлась. Тут же бросилась на кровать и разрыдалась, а потом, чуть успокоившись, принялась писать вам письмо, которое вы и получили. Только дождаться вашего ответа мне было не суждено. Отец, молчавший три дня, сегодня поутру заявил, чтобы я собирала вещи и уходила к своему бывшему мужу господину Шуберту. К нему у меня, естественно, возвращаться не было никакого желания, наши брачные отношения строились на удовлетворении его низменных потребностей, я была вроде постоянной гулящей девки, которую он приобрел в свое услужение. Все это мне было противно. Я терпела сколько могла, но больше в этот им созданный ад я не вернусь, уж лучше уличной девкой стану, тем более опыт у меня уже имеется.
– Нет, на улицу я вас не выгоню, – тут же отреагировал Алексей Федорович, – вот только куда вас поселить: я сплю в своем кабинете, Екатерина Алексеевна в комнате покойной Екатерины Осиповны, а в спальне Lise нельзя, потому что я не хочу оскорблять память о ней.
И тут хлопнула входная дверь и из передней уже скоро показалась вся сияющая от счастья Екатерина Алексеевна.
– Вот и я, папа, платье потрясающее, я буду словно Золушка в нем на балу, – сказала она, подошла к Алексею Федоровичу и поцеловала его в щеку.
– Я рад, дочка.
– Ты меня не представишь? – спросила Екатерина Алексеевна.
– Прости, это моя любимая дочь Екатерина Алексеевна, а это Ева Александровна, она поживет у нас какое-то время. Вот только куда ее поселить, ума не приложу.
– Это поправимо, я перееду в мамину комнату, надеюсь, я не оскорблю память о ней, я же все-таки дочь ее, а ваша гостья пусть занимает мою. Так приемлемо?
– Ты просто умница, а то мы тут сидим гадаем и, кажется, без тебя зашли бы в окончательный тупик, – сказал обрадованно Алексей Федорович.
Дневник Николая II: Завтракали многочисленным обществом: д. Владимир, только что возвратившийся из Берлина, т. Михень, д. Алексей, д. Сергей, Элла и Борис (деж.). Гулял с ним. После чая много читал. Обедали вчетвером.
ПОРЫВ ОБНАЖЕННОЙ ДУШИ
Иван Федорович вышел на мостовую и спешно заискал глазами извозчика, который бы доставил его в Кронштадт, несмотря на то что навигация уже закончилась, а лед в заливе еще не такой толстый, чтобы по нему можно было проехать без опасения провалиться. Долгое время никто из извозчиков не решался пускаться в дальнюю поездку, но вот перед Иваном Федоровичем остановились сани с запряженным черным конем, а на козлах сидел молодой человек. Иван Федорович уже без особого энтузиазма сказал, что ему необходимо попасть в Кронштадт. Молодой человек оглядел его с ног до головы и предложил, сделать это за двадцать пять рублей. Радости Ивана Федоровича не было предела, он хотел было даже расцеловать его за согласие.
– Садитесь, сейчас поедем ко мне. Сегодня мой отец с похмелья не смог выйти на работу. Заболел. Возьмем его кобылу еще и отправимся в Ориенбаум, там расседлаем лошадей и поедем верхом, – сказал молодой извозчик и встряхнул поводья, лошадь сдвинулась с места.
Дорогой Иван Федорович узнал, что его спасителя зовут Пантелеймон, ему двадцать шесть лет и отцу он помогает с восемнадцати лет, мать умерла от чахотки, когда ему было двадцать лет. Семья у них большая, у него два старших брата и две маленькие сестры-близняшки.
Запрягая кобылу, Пантелеймон поинтересовался у Ивана Федоровича целью его поездки в Кронштадт.
– Там же одно отрепье и пьянь обитает, а их «посадскими» называют еще, как в усмешку.
– Там отец Иоанн еще проживает, вот к нему-то я и еду.
– Понятно. Тогда усаживайтесь покрепче и поудобней. Пора в путь! – Сказал Пантелеймон и сам резво уселся на место извозчика, тронув поводья. – Но, родимые, пошли давай, – скомандовал он, и сани двинулись со своего места.
Ехали довольно быстро. Пантелеймон сказал, что до Кронштадта нужно успеть до темноты, потому гнал лошадей не жалея их. До Ораниенбаума добрались, когда солнце уже склонялось к горизонту. Пантелеймон, как только встали на почтовой станции, быстро распряг и оседлал лошадей.
– Как, барин, скакать не разучились?
– Вот уж и не знаю, надо попробовать, – растерявшись, ответил Иван Федорович.
– Так вас с почином значит?
– Ну да, так оно и есть.
– Не беда. Я вперед поеду, а вы на кобыле, она более спокойная, метрах в пяти, за мной и постарайтесь ехать след в след.
Через два часа после того, что они вступили на ледяную корку и пошли цепочкой на остров, они благополучно – если не считать, когда у лошади Ивана Федоровича поехала передняя нога, – прибыли в Кронштадт. Там в специально организованном под почтовое отделение «отца Иоанна» (так как к нему приходили мешки писем) они встали на постой, заплатив за эту возможность по пяти рублей с человека и лошади.
Переночевав на сене, они встали рано, около шести утра, и пошли в ближайший трактир перекусить. После этого отправились на улицу Посадскую, дом 21, в квартиру номер 13. Подойдя к парадной, Иван Федорович и его спутник увидели столпотворение народа (около пятидесяти человек). Позже они узнали, что люди, которые собрались около парадной, ведущей в квартиру отца Иоанна, ждали, когда он выйдет и будет раздавать милостыню. Дав указание молодому извозчику ожидать его среди этого скопления народа, Иван Федорович вошел в парадную двухэтажного дома. Оказавшись около искомой квартиры, он позвонил в колокольчик. Ему открыла молодая особа с покрытой головой.
– Слушаю вас, – процедила она.
– Я хотел бы увидеть отца Иоанна, – как-то растерявшись, сказал Иван Федорович.
– По какому вопросу?
– Исповедаться хотелось бы у него.
– Отец Иоанн уже давно дома не исповедует. Идите в собор и там, если, конечно, вам повезет, вы и облегчите свою душу. Когда в последний раз вы участвовали в этом таинстве?
– Лет в двадцать пять, если память мне не изменяет.
– Да, коротко этим дело не решишь. Ждите здесь, я сейчас спрошу, сможет ли вас принять отец Иоанн, – сказала незнакомка и, прикрыв дверь, исчезла в передней. Прошло не более трех минут, и она снова появилась. – Вам разрешено зайти, отец Иоанн примет вас, но только помните, что его нельзя задерживать, поскольку его и другие, более важные дела ждут, – сказала незнакомка и впустила его в квартиру.
Иван Федорович сразу вошел и скоро разделся, а затем девушка проводила его к кабинету, и он робко постучал в дверь.
– Заходите, – донеслось из кабинета. Вероятно, заключил Иван Федорович, это его пригласил войти отец Иоанн, и он, осмелев, открыл дверь и увидел небольшого роста, худощавого, с маленькими бегающими живыми глазами старичка. – Проходите и садитесь рядом со мной, – сказал отец Иоанн и придвинул стулу к своему креслу. – Так вы на исповедь пожаловали, мой друг?