Метамодерн

Метамодернизм – это философское и культурное движение, возникшее в начале 21 века как реакция на постмодернизм. Метамодернизм стремится объединить постмодернистские и модернистские идеи и идеалы, создавая новую, более целостную и гармоничную культуру. Выставка «Больше нет модерна: заметки о метамодернизме», прошедшая в Музее искусства и дизайна в Нью-Йорке в ноябре 2011 года, стала первым значимым событием, связанным с метамодернизмом в мировой культуре. Она привлекла внимание не только специалистов, но и широкой публики, которая смогла ознакомиться с основными идеями и концепциями метамодернизма. В марте 2012 года галерея Тани Вагнер в Берлине провела первую в Европе выставку, посвященную метамодернизму, кураторами которой были Робин ван ден Аккер и Тимотей Вермюлен. Эта выставка стала еще одним важным шагом в развитии метамодернизма и привлекла большое внимание критиков и искусствоведов. Сегодня метамодернизм продолжает развиваться и проникать в различные области культуры и искусства. Его идеи находят отклик в литературе, кино, музыке, архитектуре и других областях. Метамодернизм становится все более популярным и востребованным, поскольку он предлагает новый взгляд на мир и культуру, который может помочь нам лучше понять и оценить современность.

Ученые в направлении метамодернизма стирают границы между настоящим и будущим, заменяя границы известных мест границами бесконечного. В американской литературе с середины 1950-х годов излагаются эстетические взгляды, которые в 1975 году Масуд Заварзаде определяет как концепцию метамодернизма. В 1995 году канадский теоретик литературы Линда Хатчеон, чтобы охарактеризовать метамодернизм, отмечает тенденции его развития после постмодернизма. В 1999 году Мойо Окедиджи использует концепцию метамодернизма в современном афроамериканском искусстве, определяя его как «продолжение и вызов современности». В 2001 году философ, культуролог и литературовед-критик Михаил Эпштейн говорит о конце эпохи с приставкой «пост-», определяя противопоставление концепции прошлого «экзистенциальным процессам». В 2002 году Андре Фурлани определил метамодернизм как современную эстетику. В 2007 году Александра Думитреску описывает метамодернизм как частично соответствующий постмодернизму, при пересмотре которого появляется «возможность понять суть современного культурного и литературного феномена».

Ученый Стивен Кнудсен определяет метамодернизм как «способность следовать постструктуралистской деконструкции субъективности». Другой исследователь Джеймс Макдауэлл в книге «Кинематографическая чувствительность» описывает работы Уэса Андерсона, Мишеля Гондри, Спайка Джонса, Миранды Джули и Чарли Кауфмана как основанные на «новой искренности», воплощающие метамодернистскую структуру чувства в их сочетании «иронического дистанцирования с искренней приверженностью».

В 2011 году британский художник-концептуалист Люк Тернер, чтобы определить новую концепцию, охарактеризовал метамодернизм в своем манифесте как «романтическую реакцию на наш потрясенный кризисом момент». В манифесте признается конец «инерции, которая стала следствием вековой модернистской идеологической наивности и ее циничной неискренности». По его мнению, метамодернизм – это не предписывающая концепция, а описательная, колебания – это естественный мировой порядок, диаметрально противоположные идеи приводят мир в действие, творчество возможно только в силу происхождения, любая информация является основой познания, принятия научного и поэтического синтеза, прагматичный романтизм не ограничен идеологическими принципами.

В 2015 году британский художник-концептуалист Люк Тернер в своей статье «Метамодернизм: краткое введение» описывает основные черты постмодернизма, к которым относится концепция деконструкции. Метамодернизм возрождает общепринятые классические концепции и универсальные истины. По словам Тернера, метамодернизм сочетает в себе наивность модернизма и иронию постмодернизма. Другими словами, оксюморон – это сочетание противоположных вещей.

Метамодернизм – это интеллектуальное движение с большим количеством участников, которые соглашаются включить в проект свои исследовательские интересы. Сегодня пост-ирония используется для описания социальных и культурных тенденций. В рамках метамодернизма западные ученые используют очень успешную стратегию продвижения своей концепции. Во-первых, они рекламируют свой проект в публичном пространстве, делая его более известным и популярным среди неспециалистов. Во-вторых, они тщательно зачисляют в «метамодернисты» всех тех, кто мог бы осмысленно заполнить этот проект, а затем вежливо приглашают их принять в нем участие. В-третьих, они согласны включить в метамодернистскую «структуру чувств» ученых, которые открыли эту новую «структуру социальных чувств» параллельно, независимо и даже раньше.

Руттен, исследуя вопрос о том, «как в постсоветской России разговоры об искренности связаны с продолжающимися дискуссиями о недавнем прошлом», соотносит идею «искренности» с (дискурсивным) инструментом, который является способом актуализации категории «советское». В образе современного культурного производства инструментализация идеи «искренности» представлена как маркетинговая стратегия, в рамках которой рассматривается вопрос о том, «как эстетические и прагматические компоненты взаимодействуют в восприятии и действиях участников дискуссий о «новой искренности» [в постсоветской России]». В контексте размышлений о влиянии медиатехнологий на повседневную жизнь, отвечая на вопрос о том, «как приверженцы «новой искренности» соотносят эту идею с развитием цифровых МЕДИА», искренность предстает как человечность и аутентичность.

В данной работе идеи «искренности» рассматриваются в режиме обзорно-аналитического экскурса. В концепции культурного трансфера Руттен находит аналогичное отношение к идее «искренности» для постсоветской России, актуализацию западного культурного прочтения, поскольку внимание определяется восприятием идеи «новой искренности»: «обусловленное социально-политическими факторами, скептическое/подозрительное со стороны по умолчанию и для конкретного носителя».

Руттен прослеживает «моральный долг говорить открыто». В древнегреческой философии паррезия – это в риторике откровенная речь, свободное высказывание и, следовательно, неизменный семантический спутник «искренности», «сомнения в его проявлении». В раннехристианские времена значение, заложенное в трудах апостолов Павла и св. Августин, проблема «искренности» рассматривается как способ человеческого действия по отношению не только к другим, к внешнему миру, но и к самому себе.

В древнерусском языке слово «искренность» появляется в XI веке. и изначально не несет в себе «никаких политических коннотаций». Слово «искренность» употребляется в значении «правдивость» и имеет значение более частного характера, чем «смелость», которое подразумевает смелое, решительное, дерзновенное стремление к чему-либо. В конце XVIII века . под влиянием языка просвещения, дореволюционной Франции и в то же время литературного сентиментализма в русский язык вводится понятие «искренность» (по крайней мере, в кругах образованной знати), значение которого подразумевает призыв к демократизации общества. Признак «искренности» также становится надежным свидетельством подлинности эмоции.

Понятие «искренность» основано на смыслах русской культуры, которые определяют существование на протяжении эпох: не только в экспериментах авангардистов начала XX века, но и в послевоенной советской риторике публичных и частных дискуссий. Для русской культуры ее политические коннотации имеют особое значение.

Итак, во второй половине XX века. для советской культуры идея «искренности» тесно связана с пониманием «оттепели», в которой искренность обусловлена напряжением между иронией и искренностью искренности. В позднесоветской культуре идеи «искренности» представляют собой метод активного проблемно-ситуационного анализа, основанный на обучении путем решения конкретных задач/ситуаций: «новая искренность» и коллективная травма; «новая искренность» и маркетинговая стратегия; «новая искренность» и новые медиа. В периоды общественного спроса на «искренность» в постсоветской России такой интерес может с равной силой актуализироваться внутрикультурными потрясениями. При таком понимании идея «новой искренности» «заслуживает большего внимания», чем ей уделялось до сих пор. Идея «новой искренности» является ключевым компонентом (русского) постмодернизма, так что «логика деконструкции и демифологизации», характерная для постмодернистских художественных практик, не исключает, а подразумевает «искренность» как определяющую философскую проблему.