Кровь богов (сборник)

– Ты поел? – спросил Меценат.

Новый Цезарь поднял голову. Его глаза оставались пустыми, но он пытался обдумать ответ. Ему вспомнилась миска овсянки с медом, но, возможно, это был вчерашний завтрак. Такие мелочи, как еда, тонули в круговерти других дел, а молодой человек слишком устал, чтобы задумываться о них и загружать ими свою память.

– Я не голоден, – ответил он, хотя передумал, еще когда произносил эти слова, осознав, что есть ему как раз хочется. Тут энергии у него вдруг прибавилось, и взгляд триумвира прояснился. – Последних лошадей привезут к полудню, – сказал он. – Начальник порта в Брундизии поклялся мне в этом. Обещал, что они будут здесь, чего бы это ни стоило. Переправа закончена, Меценат. Сегодня мы можем выступить.

Цильний Меценат заметил, что у Октавиана дрожат руки, и на лице у него появилась тревога. Он бросил взгляд на Агриппу, а потом перевел его на руки Октавиана, привлекая внимание здоровяка.

– Я думаю, сначала тебе надо поесть, – заявил он. – Даже если Марк Антоний двинет свои легионы в этот самый момент, далеко ему не уйти. Съешь что-нибудь горячее, а потом приляг. Клянусь богами, ты выглядишь вымотанным, Октавиан.

– Не вымотанным, – пробормотал преемник Цезаря. – Нужно новое слово. – Усилием воли он чуть выпрямился и попытался навести порядок в налезающих друг на друга мыслях. – Да, я что-нибудь поем. Агриппа, пожалуйста, приведи ко мне этих людей. Я не могу их игнорировать.

– Очень даже можешь, я тебе постоянно твержу об этом, – ответил Виспансий Агриппа. – Я с ними поговорю и разберусь, есть ли среди их просьб что-то действительно неотложное. Сомневаюсь, чтобы такого набралось много, с учетом ситуации.

– Хорошо, – кивнул Октавиан, не скрывая облегчения. Его тошнило от мелочей. Как и окружающим его солдатам, ему хотелось двинуться в путь, хотелось сражаться. В списке приоритетов больше не значилась покупка тысячи седел у какого-нибудь греческого купца.

Втроем друзья подошли к командному шатру, и сердце Октавиана упало: его дожидалась еще дюжина людей, лица которых просияли при виде консула.

Марк Антоний спешился, пребывая в прекрасном расположении духа. Его командный шатер находился на переднем крае лагеря переправившихся в Грецию легионов. У него вошло в привычку по утрам объезжать внешний периметр, зная, что солдаты узнают его по сверкающей броне и это поднимает их боевой дух. Ему хотелось, чтобы каждый день его видело как можно больше людей. Тем самым триумвир напоминал им, что сражаться они будут под началом конкретного человека – а не обезличенного сената. Он давно уже исходил из того, что такое очень важно, когда речь шла о моральном духе отдельно взятых легионов, а те, которыми он командовал, состояли по большей части из незнакомцев. Лишь некоторые помнили его по военным кампаниям Юлия, и, когда они приветствовали Марка Антония, он останавливался и проводил с ними минуту-другую, зная, что эти минуты они будут помнить до конца своей жизни. От него это не требовало особых усилий, зато простые солдаты млели от восторга, когда командующий беседовал с ними, а если он вспоминал имя и место, где они встречались в далеком прошлом, не находили себе места от счастья. Люди, которые в молодости сражались с Верцингеторигом, стали старшими солдатами, а кое-кто дослужился за прошедшие годы и до еще более высокого звания. И если память услужливо подбрасывала эпизод из тех дней, Антоний не мог поверить, что прошло так много времени. Он чувствовал себя стариком.

– Легаты, – обратился он к ожидающим его людям. – Какое прекрасное утро! Есть новости с побережья?

Этот вопрос он задавал каждый день и, откровенно говоря, не мог понять, что так задерживает Октавиана. Случалось, что его подмывало повести легионы вглубь материка, чтобы Октавиан догонял его, но здравый смысл всякий раз перебивал этот импульс. Среди местного населения у Антония хватало шпионов и информаторов, и он знал, что Брут с Кассием собрали огромную армию. Ему могли понадобиться все существующие легионы, и даже еще несколько.

Мысль о том, что Рим будет в руках таких людей, как консул Педий, настолько тревожила Марка, что он оставил в Италии Лепида. Третий триумвир получал возможность пересидеть конфликт в относительной безопасности, но, по крайней мере, Антоний мог не волноваться, что потеряет Рим, сражаясь с его врагами. После убийства Цезаря жизнь преподнесла ему немало сюрпризов, но он полностью доверял бывшему галльскому наместнику, потому что честолюбие у того отсутствовало полностью.

В результате Марку Антонию пришлось назначить другого командующего своим левым крылом. Он не знал, является ли Понтий Фабий самым способным из его генералов, но тот был старше всех и прослужил двадцать пять лет, занимая все должности, от сенатора до легионного трибуна. Антоний обратил внимание, что его заместитель стоял чуть в стороне, и его не удивило, что именно Понтий заговорил от лица всех легатов.

– Последние корабли прибыли, триумвир, – доложил он. – Есть надежда, что мы выступим сегодня. – Он улыбался, произнося эти слова, зная, как давно ждали эту весть.

Марк Антоний на мгновение обратил взор к небесам.

– Жаль, что эти новости не прибыли вчера. Тогда мы бы уже были на марше. Тем не менее приятно слышать, – отозвался он.

Приложив определенные усилия, триумвир воздержался от критики Октавиана, словно раньше не делал этого постоянно. В результате практически все полагали, что находятся в главной армии, которую сдерживает второсортный довесок.

– Легионы готовы к маршу? – спросил Антоний собравшихся.

Все закивали. Триумвир возвышался над ними на голову, и энергия била в нем ключом. Он хлопнул Понтия по плечу, проходя мимо, и потребовал подавать завтрак. Слуги бросились исполнять приказ.

– Сегодня наш день. Составьте мне компанию, – пригласил он легатов. – У меня даже есть свежий хлеб, только не спрашивайте, где я его взял. Мой поставщик – или гений, или вор. Я еще не решил, какой ответ правильный.

Все заулыбались, заняли привычные места в командном шатре и получили от слуг по чаше воды, только что принесенной из родника. Задержался только Понтий, чтобы отдать соответствующие приказы. Все двенадцать легионов начали паковаться, чтобы поскорее оставить берег позади.

– Когда мы здесь закончим, пошли гонца к Цезарю! – крикнул Марк Антоний своему заместителю. – Этим утром я ухожу на восток. Увидимся на следующей стоянке. – Он взял чашу с водой, чтобы запить хлеб, поковырялся в тарелке с вареными овощами и оглядел стол в поисках чего-то более съедобного. – Если, конечно, он сможет нас догнать.

Мужчины за столом, конечно же, засмеялись, хотя уже думали о предстоящей кампании. Проблема состояла не в том, чтобы найти вражескую армию. Все донесения сообщали об одном и том же: Брут и Кассий нашли для своих легионов отличную позицию и укрепляли ее не один месяц. Для каждого легата этот сценарий считался наихудшим: наступать на хорошо обученных солдат, которые выстроили мощную оборону. Никто из них не придал особого значения названию города, сообщенному разведчиками. Филиппы, возможно, и назвали в честь Филиппа Македонского, отца Александра Великого, но для римлян, завтракающих в командном шатре в то утро, это был просто еще один греческий город, расположенный в двухстах пятидесяти тысячах шагов к востоку, до которого они могли дойти за двенадцать дней, а то и быстрее. Как у охотничьих собак, марш укрепил бы их ноги и согнал лишний жир. Они прибыли бы туда готовыми согнуть в бараний рог любого, кто посмел противопоставить себя воле Рима.

Слова Марка Антония стали быстро известны легионам Цезаря, расквартированным на берегу. И даже если бы Понтий Фабий не был кузеном Мецената, Гай Октавиан получал всю информацию о передвижениях и намерениях своего коллеги как минимум еще от пяти источников. Октавиан находил полезным держать доверенных людей в ближайшем окружении других триумвиров, следуя совету, который несколькими месяцами раньше дал ему Педий. Речь шла не о доверии или его отсутствии. Новый Цезарь уже давно целиком и полностью принял мнение Агриппы: командующему прежде всего необходима информация, и человек никогда не будет слепым, если каждый день ему будет докладывать о происходящем тысяча глаз.