Звёздный анклав

Но нет. Она встала на ноги и нагнулась над пронырой, хватая мяч, сражаясь за него, потащив проныру за собой, пока побитая женщина из Боскейл наконец не отпустила мяч.

Аззудонна бросилась бежать через центральные линии. Из носа у неё текла кровь.

Но бежать ей было некуда – защитники, которые гнались за Весси и другим пронырой, заблокировали путь, как и остальные, собравшиеся напротив неё на льду.

С криком, перекрывающим рёв толпы, Аззудонна нагнула голову и бросилась к синей линии.

- Ей нельзя пересекать эту черту, - напомнила себе и друзьям Кэтти-бри.

Но Аззудонна не останавливалась. Нет, вместо этого она бросилась на колени и закружилась вокруг своей оси, и прямо перед тем, как достигла синей линии, в последнем обороте, она оттолкнулась ногой, продолжая поворачиваться, правая рука позади повёрнутых плеч, мяч на сгибе локтя.

Она мощно развернулась и бросила мяч изо всех сил.

Мяч миновал приближающегося защитника Боскейл, миновал ещё двух и Весси с его спутником, и полетел дальше, и Большой Колизей замолк, затаив дыхание.

Мяч описал грациозную дугу и приземлился за дальний внутренний край окна. Он срикошетил назад, затем отскочил снова, пропав из виду, и толпа продолжала задерживать дыхание, поскольку если мяч останется снаружи, очко засчитают, но если он вылетит – тогда наверняка будет ничья.

Мяч вылетел наружу, но не через окно. Каким-то образом – то ли из-за вращения, то ли из-за наледи на кромке окна, то ли просто благодаря удаче, то ли от силы воли Аззудонны под магическим сиянием, га глубоко проник под цель и скатился по склону, выскочив из дыры у основания стены.

- Два! – закричали Эмилиан, Илина и почти двадцать тысяч остальных зрителей из Скеллобеля.

Защитник Боскейл подхватил мяч, но Весси похоронил его на месте, сбив на лёд, задерживая его – и мяч – чтобы потянуть время.

Само это измерение как будто замерло на ринге, секунды казались минутами, минуты – практически годами, и солдаты Боскейл хватались за головы, а солдаты Бьянкорсо прыгали и радостно кричали.

Но не Аззудонна. Женщина подошла к стене прямо там, где расположились товарищи, и подняла руку. На её запястье была оторванная от рубахи Закнафейна лента.

- Перте мийе Закнафейн! – закричала она. – За тебя, мой Закнафейн!

И она продолжала во весь голос кричать «Перте мийе Закнафейн!», изо всех сил, со всеми её слезами, пролитыми за этого обречённого мужчину, за которого она сегодня сражалась, этого незнакомца, в честь которого она нашла в себе силы на этот бросок.

- Перте мийе Закнафейн! – кричала она.

- Перте мийе Закнафейн! – присоединились к ней солдаты Бьянкорсо.

- Перте мийе Закнафейн! – присоединились к ним фанаты Бьянкорсо.

И затем случилось то, что показалось ещё более волшебным, то, что тронуло Кэтти-бри, Энтрери и Джарлакса больше всего увиденного ими в Скеллобеле. Воин арктос орок из Боскейла вырвал мяч у Весси и бежал по рингу, но он резко остановился, бросил мяч на лёд и наступил на него тяжёлой ногой.

- Перте мийе Закнафейн! – воскликнул орк, и все солдаты Боскейл точно также остановились и присоединились к этому крику.

А затем – «Перте мийе Закнафейн!» – в унисон и в полном согласии кричали пятьдесят тысяч каллидцев. Скандирование продолжалось и продолжалось, громче и громче с каждым разом, и огни Весёлых Танцоров как будто принялись качаться и мерцать в такт каждому звуку. Пятьдесят тысяч голосов поднялись в речитативе. Пятьдесят тысяч эвендроу, курит, улутиунов и арктос орок указывали пальцами на Закнафейна, этого незнакомого им чужака, беднягу, который случайно оказался в их земле и которому, похоже, оставалось всего несколько часов жизни.

- Перте мийе Закнафейн!

Кэтти-бри всхлипнула и зашлась непроизвольным смехом – сама не зная, почему.

- Что происходит? – спросила она окружающих, и заметила, что Энтрери тоже кидает из смеха в слёзы, а плечи Джарлакса вздрагивают от рыданий или, может, от недоумённой радости.

- Что происходит?

- Перте мийе Закнафейн!

- Я не знаю! – закричала ей Илина. – Я не знаю!

Никто не знал.

Но все это почувствовали.

Они кричали и указывали пальцами, и так, как будто они направляли Весёлых Танцоров – а может быть, это была просто игра света – из полярной ночи словно опустилась фиолетово-зелёная лента, коснулась Зака, и он улыбнулся.

Его большой, растянутый, жабий рот улыбнулся.

Скандирование стало затихать, но затем Зак неожиданно оторвался от носилок, заревел, напрягся и встал, надломленный и согнутый.

Но он встал.

И вся Каллида закричала, приветствуя его.

Кэтти-бри посмотрела на ринг, на Аззудонну и проныру Боскейла, которую та подсекла, опиравшихся друг на друга в поисках поддержки, и обе они кричали, приветствуя Закнафейна.

Закнафейн выпрямился. Дыхание уже не вызывало у него затруднений. Опухший, скрюченный, с кожей гневно-красного цвета, он не желал сдаваться, и тогда Кэтти-бри поняла.

Она просто это знала.

Он будет бороться с фагом, пока не возвратится магия.

Закнафейн будет жить.

- Что мы только что видели? – сумела спросить она Джарлакса.

- Всё, о чём я только мечтал, - ответил он, шмыгая носом и смущённо хихикая от радости.

Часть 4

Выборы

Я никогда не мог себе представить, что Киммуриэль Облодра способен относиться к чему-то с такой эмоциональностью. Он видел, как верховная мать Бэнр разрушает его дом, а всю его семью за считанные мгновения убивают. Он видел, как его мать отрывают от мучений в Бездне, чтобы использовать как связующее звено с ульем иллитидов – и впоследствии уничтожить.

Он часто говорил об этом – с Джарлаксом, со мной, – и никогда, ни единого раза, я не видел ничего, кроме рассчётливого и интеллектуального подхода к личным трагедиям.

Даже сейчас, в нашем общем путешествии на восток, когда он вспоминал об этих событиях, они служили лишь уроками о том, какой личной властью может наделить своих избранных Ллос ради сражения с узурпаторами и еретиками. Не было ни намёка на скорбь, ни единого упоминания, что его заботила судьба К’йорл и остальных. Но когда он говорил о грядущем шторме – и более того, об истории Мензоберранзана, раскрывшейся в воспоминаниях, переданных Ивоннель и верховной матери Квентл, – я видел отчаянное желание, отчётливую искру, отчётливое чувство сразу жажды и предвкушения; сочетание эмоций, которое встречается лишь тогда, когда итог представляет огромную важность для говорящего.

Когда я размышляю над этой кажущейся непоследственностью хладокровного псионика, узел его сердца начинает распутываться. Его обучали покорности. Он даже не вздрогнул – или почти не вздрогнул – когда уничтожали его семью, когда у него с такой жестокостью и внезапностью отняли дом, наследие, знатное и богатое происхождение – и всё потому, что в рамках цинизма, который с самого рождения закладывали в Киммуриэля, в столь многих из нас в Мензоберранзане, это было предсказуемое событие.

Сочетание беспомощной покорности и простого отупения от ежедневной жестокости и зверства – губительная смесь для эмоций любого дроу.

Но в эти дни глаза Киммуриэля сверкают.

Теперь он едет верхом рядом со мной, чтобы поговорить – чтобы вместе надеяться.

Это ключ к его пробуждению – он осмелился надеяться.

Я не могу прятаться внутри себя, хотя и жалею об этом. Мои оправдания против этого света надежды мне самому кажутся пустыми, но я не могу отрицать, что в моём собственном сердце эта надежда вызывает сопротивление.

Интересно, какова будет моя роль?

Поступок верховной матери и Ивоннель на том поле был неожиданным и шокирующим, признаю, и наверняка многие очевидцы испытали прилив надежды.