Клим

— Здрасте-мордасти! Да какой там отмечать? Соком стукнемся, оливьешкой перекусим. А сейчас хоть картошечки поешь? А? Хочешь, принесу сюда? Тут поешь, в тишине?

Хочу. Очень хочу.

Кивнула и с благодарностью сжала запястье тёти Нюры.

Пока ела, не спускала глаз с тёмного окна. Прислушивалась к скулящему ветру по ту сторону, и до сих пор содрогалась от одной мысли о том, как гнала со всех ног по бездорожью. Как украдкой пробралась в служебное помещение и лезла навстречу свободе через маленькое окно. Как разбила себе подбородок, ударившись о ледяную корку на тротуарной плитке.

И... если бы не тётя Нюра... я до сих пор удивляюсь тому, что мне посчастливилось её встретить.

Я бежала до тех пор, пока мне хватало дыхания. А дышать по такому морозу было крайне тяжело. Но мне нельзя было останавливаться. Просто бежать, задыхаясь, и воя от боли в лёгких. Бежала до тех пор, пока ноги держали. До тех пор, пока мой взгляд не наткнулся на высокие кованые ворота. Пока я не подняла взгляд и не увидела перед собой церковь.

Она стала моим убежищем.

Тётя Нюра стала моим проводником. Она буквально подобрала меня, когда я свалилась с ног, и промёрзшими пальцами хваталась за ледяные ворота. Провела, отогрела, накормила. И отвела к иерею. Мне помогли там, куда я раньше предпочитала не ходить. Вообще.

Мне выделили комнатушку, как и немногим другим, оказавшимся в сложной ситуации. В обмен на кров и еду, я работала наравне с другими. Я помогала на кухне, в прачечной и в церковной лавке.

И... мне бы просто перезимовать. Мне бы просто убедиться, что меня никто не ищет.