Страница 65 из 97
51
Отец был предельно предсказуем лишь в одном — в распорядке своего дня. В эти часы его вернее всего можно было найти в кабинете, где он просматривал ежедневные отчеты Убер Дека. В одиночестве. Даже Адора в это время не допускалась и караулила за дверью. Отец всегда держал домашние финансы в кулаке, достоверно знал, куда была потрачена каждая четверть геллера. Многие называли это жадностью, он же именовал необходимой практичностью, потому что «без малого никогда не будет целого». Я всегда подозревал, что об истинном размере его состояния не осведомлен даже Убер Дек. И я мог лишь предположить, насколько взбесили отца мои траты на собственную жену.
Я пересек малую приемную предваряющую кабинет, но Адора, стоящая прямо перед запертой дверью, не сдвинулась с места, замерла, поклонившись:
— Ваша светлость…
Она замерзла. Кожа покрылась мурашками, крашенные соски призывно торчали едва ли не в потолок. Я не разделял вкусы отца. То, что все время перед глазами, просто перестаешь замечать. Но ему, как ни странно, не надоедало. Впрочем, как и дяде Таю. Здесь отец оказывался так же настораживающе последователен, как и в своем распорядке и прижимистости.
— Дай пройти.
Адора склонилась еще ниже, грудь отвисла:
— Мой господин не велел никого впускать. Я не могу ослушаться, ваша светлость.
— Дай дорогу, рабыня.
Она не пошевелилась, так и стояла согнутой. Я схватил ее за руку, оттолкнул. Адора лишь пискнула, но больше не могла ничем помешать.
Отец сидел за огромным столом, сплошь отделанным перламутром и опаловыми пластинами. Перед ним были разложены счетные бланки, над столешницей мерцала цветная паутина световых таблиц, списков и калькуляций. Он нехотя поднял глаза от формуляров:
— Что ты себе позволяешь, Рэй? Выйди вон.
— Добрый день, отец.
Я достал из кармана футляр, открыл и швырнул содержимое прямо на стол. Колье грузно и сухо ударилось о гладкую столешницу, проскользило с высоким скребущим шорохом и остановилось, уткнувшись в стопку формуляров.
Повисло напряженное тягучее молчание. Отец выпрямился, какое-то время сверлил меня глазами:
— Что ты себе позволяешь?
— Я жду объяснений.
Отец подцепил сухими пальцами украшение, покручивал:
— Это я их жду… Ты, наконец, прозрел? Понял, что не имеешь никакого права совершать подобные траты без моего одобрения? Кем ты возомнил себя, мой дорогой? Но, лучше поздно… — Отец кивнул на кресло перед столом: — Остынь. Выпей сиоловой воды, вина. А, может, предпочтешь горанский спирт или настойку флакк?
Я не собирался усаживаться:
— Выпью дома.
— Дома… — отец брезгливо скривил губы. — Вот как ты заговорил…
Он пытался увести тему — и я это прекрасно видел. Как и видел по его глазам, что он все понял, едва бросил взгляд на эти бриллианты. Нет, не так: он все понял, едва я вошел.
— Как вы посмели, отец?
Он широко улыбнулся, сощурив глаза:
— Не имею ни малейшего понятия, о чем ты.
Я покачал головой:
— Я не Юний… Я не проглочу такой ответ. Даже не надейтесь.
— Предлагаю вспомнить, что ты говоришь с отцом, с главой дома. Поэтому смени тон.
— Я никогда этого не забывал. Но я знаю вас всю жизнь, отец. Знаю, что вы частенько подсовывали подобное моей матери.
Он махнул рукой, будто отгонял насекомое:
— Твоя мать была фантастически холодной женщиной. Должны же были вы с братьями как-то появиться на свет. Седонин — не для госпожи. А эта маленькая штучка — в самый раз. И, клянусь, за все время она даже не догадалась.
— Полагаю, это лишь ваше мнение. Глупо было держать мою мать за дуру.
— Ты сам прекрасно знаешь, какие сложные отношения были у нас с твоей матерью. Не начинай — это не твое дело.
Я кивнул:
— Действительно, не мое. Вы вольны были выстраивать с супругой те отношения, которые считали приемлемыми. Это ваше непреложное право. Так же, как и мое.
Отец улыбнулся. Ласково, приторно, будто гладил по голове ребенка, но при этом намеревался нещадно ухватить его за ухо:
— Просто я практичнее тебя, мой дорогой, и умею расставлять приоритеты. Кто тебя вразумит, если не отец? У нас есть цели. Великие цели, Рэй. И они важнее твоих сиюминутных желаний. Важнее капризов твоей безродной жены. И не забывай о нетерпении Императора.
Я кивнул, усмехнулся. Собственно, чего я ожидал? Отец играл в свою игру — мои интересы его совершенно не волновали.
— А я не хочу, как вы, отец.
На его лице отразилось недоумение, но он смолчал.
— Не хочу как вы, полжизни, подсовывать своей жене подобную дрянь. И считать это в порядке вещей. Не хочу отворачиваться, когда вижу ее. Не хочу звать наложницу перед тем, как отправиться в ее постель. И не надейтесь: я никогда не женюсь на Ирие Мателлин. Ни третьим браком, ни десятым. И вы не вольны на это повлиять — первый договорной брак уже заключен и одобрен Императором. В последующих я волен выбирать сам.
Отец поджал губы:
— Ты все сказал?
Я покачал головой:
— Я пришел сказать, отец, что в моем доме вам больше не рады. Простите.
Он откинулся на спинку кресла, сощурил глаза:
— Ты закрываешь двери дома для собственного отца?
— Да.
— Ты не посмеешь!
Я кивнул:
— Посмею, отец. Уже посмел. И хочу уведомить вас: если вы не уйметесь, я стану просить его величество официально признать мой брак. И вы понимаете, что здесь слово только за мной. Брак заключен при свидетелях с занесением в реестр. Император не сможет отказать.
Отец поднялся:
— Ты не сделаешь этого. Ты ополоумел?
— А это уже на ваше усмотрение. Я не Юний, отец. Вы никак не можете это понять. Я не Юний. Я не стану терпеть.
Я заметил, что он краснеет, розовые пятна заиграли на щеках:
— Не заставляй думать, что я ошибся.
— Смотря в чем. А знаете, отец, я благодарен вам.
— За что же?
Я посмотрел в его глаза:
— За жену.
Я развернулся и покинул отцовский кабинет.