Страница 55 из 97
42
Я часто получала от своего мужа подарки. Но любовалась ими только Индат. Меня же не оставляло ощущение, что меня покупают или издеваются. Казалось, он просто прощупывал, когда я сломаюсь. Тогда, на Форсе, он говорил, чтобы я назвала любую цену. Любую. Теперь он пытался добиться этого иначе. И меня не отпускало предположение, что едва я дрогну, он заявит о том, что был прав. Повесит на меня ценник, как на шлюху. И не будет никакой разницы, какая сумма окажется в него вписанной.
Не хочу. Больше не хочу. Я все решила — и так будет спокойнее. Исполнять свой долг и ничего не ждать. Эта мысль спасала меня.
Кажется, сегодня утром мой муж превзошел сам себя. Бриллиантовое колье, которое заставило Индат надолго онеметь. Она вертела открытый футляр перед моим носом:
— Примерьте, госпожа. Ну, пожалуйста!
Я лишь в очередной раз качала головой:
— Нет. Все это не принадлежит мне.
Индат не настаивала, знала, что бесполезно. Лишь касалась камней кончиками пальцев. Наконец, вернула инкрустированный перламутром футляр на столик, но оставила открытым. И все время бросала восторженные взгляды.
— Госпожа, сколько это стоит?
Я пожала плечами, но тут же вздрогнула, заметив, как открывается дверь.
Меньше всего я ожидала здесь увидеть Максима Тенала. Он забрал из рук своей полуголой рабыни конфетную коробку и едва заметно кивнул мне:
— Госпожа…
При виде старика у меня пересохло в горле. Я даже не сразу опомнилась, что полагается кланяться.
Он сделал несколько шагов вглубь приемной и остановился в паре шагов от меня:
— А мой сын? Я надеялся застать его здесь…
Максим Тенал широко улыбался, сверкая безупречными восстановленными зубами, катал во рту леденец. От него несло почти женскими духами и навязчивой сладостью карамели, которая оседала в носу. От меня не укрылось, как он бегло обшаривал взглядом приемную, как задержал внимание на заваленном подарками его сына столике под мозаичной панелью. Я похолодела: Индат оставила открытой коробку с проклятым бриллиантовым колье. Старик подошел, поднял украшенный перламутром футляр. Долго вглядывался в камни, поворачивая так, чтобы в гранях играли ослепительные блики. Посмотрел на меня, и я видела, как дежурная улыбка сползает, линия губ становится жесткой и прямой.
— У моего сына хороший вкус… — Он помолчал, не отводя взгляда, будто проверял крепость моих нервов. — В туалетах. В драгоценностях… В женщинах… Но иногда он склонен переоценивать.
Я молчала, но каким-то звериным чутьем понимала, что Максим Тенал не искал своего сына, знал, что здесь его нет — он явился ко мне. И от этого визита не стоило ждать ничего хорошего. Я постаралась выпрямиться, поднять голову. Старик не должен видеть мой страх. Но в то же время я понимала, что он видел меня насквозь. Знал наверняка, что в эту самую секунду мое сердце колотится до боли, а дыхание обрывается.
Тенал вернул футляр на столик, но тут же кивнул в его сторону:
— Вы знаете цену этой побрякушки, милая моя?
Я молчала. Так же, как и Рэй, он задавал вопрос, любой ответ на который будет выглядеть глупо.
Старик презрительно усмехнулся:
— Сомневаюсь… Откуда вам это знать…
Он медленно направлялся в сторону моей спальной, и я никак не могла ему запретить. Но мне не хотелось, чтобы этот старик отравлял собой комнату, которую я уже привыкла считать своей. Тенал поравнялся с замершей у двери Индат, смерил ее тяжелым взглядом:
— Рабыня, выйди вон и закрой двери.
Индат ничего не оставалось, как выполнить приказ. Я даже не успела перехватить ее взгляд, и будто лишилась поддержки.
Старик нашарил взглядом кресло у окна, уселся, оправив полы рыжей мантии. Опустил конфетную коробку себе на колени и уставился на меня. Молчал и таращился, будто хотел взглядом прожечь во мне дыру.
Я вздрогнула, когда он заговорил.
— Где мой сын?
Я молчала, совершенно растерявшись. Я не видела Рэя почти месяц и не имела ни малейшего понятия о том, где он.
Старик вновь ловко закинул в рот конфету, кивнул несколько раз сам себе:
— Я так и думал…
Его глаза потемнели, сделались колкими и злыми. От него веяло угрозой, которую я физически ощущала, как энергетическую волну.
— Когда он был с тобой в последний раз?
Я снова молчала. Старик будет в бешенстве, если я скажу правду — я понимала это. И сам вопрос… Разве можно вот так спрашивать о подобном? Я изо всех сил старалась сделать вид, что смущена до крайности, но это, судя по всему, не производило никакого впечатления. Его интересовал вполне конкретный интимный вопрос, и он намеревался получить ответ.
Тенал поджал губы:
— Я недостаточно ясно выражаюсь, красавица моя? Надобно яснее? Изволь… Когда мой сын имел тебя в последний раз? Или и это для тебя недостаточно ясно?
Я чувствовала, что заливаюсь краской. Густо, жгуче. Скорее от гнева, чем от стыда. Мне хотелось провалиться. Я с трудом пошевелила губами:
— Пожалейте мою стыдливость, ваше сиятельство. Почему бы вам не узнать подробности у своего сына?
Старик подался вперед, ухватившись за подлокотники:
— А я спрашиваю тебя. И услышать хочу от тебя.
Я сцепила зубы:
— Мне нечего вам сказать, ваше сиятельство.
Он кивнул несколько раз, неспешно поднялся и направился в мою сторону:
— Что ж… мне многое понятно. Но вот ты, похоже, не слишком понимаешь всей серьезности положения, милая моя. Время идет, но ты до сих пор не беременна. Лишь это имеет значение. — Он приблизился и медленно обходил меня. — И это — исключительно твоя вина. Мне все равно, в какие игры играет мой сын, но раздвигать ноги — твоя прямая обязанность.
Я не выдержала, подняла голову:
— Я жена, а не шлюха.
Тенал улыбнулся, и от этой улыбки меня морозило:
— Ты будешь тем, кем скажут. И станешь делать то, что скажут. Знаешь, красавица моя, история знает случаи, когда обязанности сыновей приходилось выполнять отцам. Один Тенал или другой Тенал… Не слишком важно. Один дом, одна кровь, одна прямая ветвь. Все это не имеет значения для династии, когда важен результат.
Я отшатнулась и даже попятилась. Не верила, что слышу все эти невозможные слова. Тугой корсаж казался особенно тесным и не давал вздохнуть. Я задыхалась, хватала ртом воздух, понимая, что вот-вот могу лишиться чувств.
Максим Тенал лишь желчно оскалился, взгляд полоснул ножами:
— Я еще в силах, дорогая моя. И с легкостью могу занять место своего сына. И сделаю это, если понадобится. Мне плевать, в какие брачные игры вы оба играете. Плевать, что ты, безродная, возомнила о себе. Ты не шлюха? — он расхохотался. — Какие громкие заявления! Ты, видно, не можешь понять одну простую вещь: сама по себе — ты ничто. И цена тебе — пыль. Без ребенка, без наследника, ты никому не нужна. Ни Императору, ни мне, ни моему сыну. И не надейся, что тебе просто позволят вернуться в свою дыру. Я никогда не допущу, чтобы подобным образом запятнали честь моего дома. Подумай об этом… Хорошенько подумай...
Он сделал шаг к двери, но остановился, обернулся:
— Я даю тебе два месяца, деточка. И если ты не понесешь — это будет только твоя вина. И разговаривать мы станем уже совсем иначе. Тебе не понравится.
Он опять направился к двери, но снова обернулся, и у меня оборвалось сердце.
— Надеюсь, у тебя хватит ума понять, дорогая, что мой сын не должен ничего знать об этом разговоре? Визит не скрыть. Скажешь, что я проявлял отцовское участие. И будь весела, кислая мина не к лицу новобрачной. — Тенал уже подошел к двери, но снова остановился: — Два месяца, запомни. Я не стану шутить.