Четыре года

Небольшой двухэтажный дом на тихой улице недалеко от пляжа был переполнен курортниками. Мы с сыном помещались в маленькой уютной комнате, всегда чистой, всегда со свежими простынями. Три раза в день хозяйка кормила нас вкусной пищей.. За большим столом во дворе под навесом размещалось человек двадцать, включая детей. В основном это были "ветераны" пансионата, симпатичные интеллигентные люди, приезжавшие из Москвы и Ленинграда не первый год. Стоимость пребывания у хозяйки была примерно такой же, как в санаториях Министерства внутренних дел или творческих работников.

С утра до вечера хозяйка работала вместе со своей сестрой и племянницей, чтобы содержать пансионат в образцовом порядке. Но, по ее словам, работа была пустяком в сравнении с усилиями, предпринимаемыми для поддержания корректных отношений с финансовыми органами и милицией, призванными подавлять частную инициативу, не совместимую с развитым социализмом в стране, строящей коммунизм.

Мы с хозяйкой были в дружеских отношениях. В прошлом году, по протекции, мы впервые остановились у нее. Тогда мы отдыхали всей семьей. Сейчас мы поступили практичнее: жена провела свой отпуск с сыном в июле; а в августе, до начала занятий в школе, сын оставался со мной.

По вечерам, когда под цоканье цикад в мандариновом саду курортники играли в карты, мы с хозяйкой иногда обсуждали экономические проблемы.

Следует заметить, что мы находились на диаметрально противоположных экономических платформах. Я был убежденным марксистом, вооруженным знанием всех трех томов "Капитала". Хозяйка была эмпириком без теоретической подготовки. Она не только не читала Карла Маркса, но даже не знала, что существует "Философский справочник". Все ее сведения о политической экономии ограничивались текущим бюджетом, доходную статью которого составляла плата курортников, а расходную – все, включая взятки финансовому отделу и милиции. Чистый доход (хозяйка призналась, что он вполне приличный) компенсировал ее труд, труд сестры и племянницы.

Она не наживала капитал за счет прибавочной стоимости, эксплуатируя наемную рабочую силу. Это как-то не совпадало с моим заученным представлением о несоциалистическом производстве.

– Скажите, дарагой, вам нравится у меня? – Спрашивала хозяйка.

– Очень! – Искренне отвечал я.

– Всэм нравится. Всэх могло быть очин много. Всэ могли быть давольны. А я бы зарабатывала сваих тысячу рублей в день. Как должен зарабатывать шеф-повар "Гагрипша", если бы он был честным чэловэком.

Хозяйка мечтательно посмотрела сквозь меня, сквозь кусты лавра куда-то вдаль, где, возможно, в пространстве реяла воображаемая ею гостиница, о которой она иногда рассказывала мне.

Я чувствовал, что она права и не мог понять, где здесь кроется несоответствие с моим твердым знанием марксизма.

Но я отвлекся от предмета рассказа – о банальной коммерческой операции, свидетелем которой стал в то тихое гагрское утро.

Солнце еще не поднялось над горой. Тень ее лежала на постепенно оживающем пляже. Прозрачная вода сонно лизала крупную отшлифованную гальку. Одиннадцать небольших сейнеров выстроились в кильватер параллельно берегу. До ближайшего корабля было не более трехсот метров. Двенадцатое судно стояло у причала рыбозавода. Там наблюдалось незначительное оживление. Зато между одиннадцатью сейнерами и берегом беспрерывно сновали шлюпки. Как только они подходили к пляжу, к ним выстраивалась очередь, состоявшая не только из обнаженных курортников. Цепочкой, как деловитые муравьи, из улиц к ним тянулись грузинки в черных платьях, черных косынках и черных чулках. Может быть, это был национальный траур по большим пеламидам, порой уже уснувшим, порой еще живым, которых по рублю за штуку продавали гребцы шлюпок. Курортники, безусловно, довольные покупкой, покидали пляж вслед за грузинками, чтобы отнести рыбу домой.

Пеламида по рублю за штуку! В каждой рыбине чуть ли не добрый килограмм. Официальная цена килограмма рыбы, конечно, не пеламиды, а чего-нибудь попроще, – один рубль и сорок копеек. Но пойди купи ее. Даже простую. А тут пеламида. Где ты найдешь ее? Надо ли удивляться тому, что торговля шла бойко, и быстро опустевающие шлюпки возвращались к суднам за новой порцией рыбы.

Не обремененные прозой быта, мы окунулись в бархатную воду и поплыли к красному буйку метрах в ста от берега.

Сыну шел восьмой год. Я не могу сказать точно, какое количество вопросов из области научных и политических знаний он задавал мне в течение суток. Могу только утверждать, что я не имел передышки между окончанием ответа и началом очередного вопроса. Нередко у меня не было необходимых знаний, и я обещал прочитать, чтобы дать компетентный ответ. Нередко мне приходилось увертываться, чтобы уйти от неудобного вопроса. Но это была явно порочная тактика, потому что увертки в свою очередь порождали цепную реакцию дополнительных вопросов. Сейчас, в море, у меня появилась минутная передышка: мы плыли к буйку наперегонки. Но как только мы легли на спину и лениво поплыли параллельно берегу, сын немедленно спросил:

– Папуля, что такое контрабанда и презервативы?

Я сразу догадался, почему сын задал этот вопрос, но, чтобы уйти от немедленного ответа, спросил в свою очередь:

– Откуда тебе известны эти слова?

– Вчера вечером ты читал очень красивые стихи – "Ах, Черное море, вор на воре!"

Действительно, вчера после ужина я читал нашим соседям стихи Багрицкого.

Я делал подробный доклад о контрабанде, не переставая думать, как бы это объяснить, что такое презервативы. Между прочим, в восьмилетнем возрасте я каким-то образом примерно представлял себе значение этого слова.

– Презервативы это такое резиновое изделие…

– Как мяч?

– Не совсем. Я объясню тебе позже. У меня возникла идея по поводу контрабанды. Ну-ка, сын, плыви к берегу и подожди меня. Я поплыву к кораблю.

– Я с тобой.

– Понимаешь, в твоем присутствии мне могут не ответить на некоторые вопросы. Ты лучше подожди меня на берегу.

Мы оттолкнулись ногами и поплыли в противоположных направлениях.

Решение посетить корабль возникло не только потому, что я хотел уйти от неудобного вопроса. Все равно придется ответить. Рассказывая сыну о контрабанде, я увидел на мостике человека, похожего на капитана, доброго знакомого нашей хозяйки. Я познакомился с ним в прошлом году. На таком расстоянии, конечно, можно было ошибиться, что это именно тот самый капитан. Но я ничем не рисковал, кроме маловероятного окрика с берега по поводу нарушения правил заплыва. Я убедился в том, что не ошибся, еще до того, как взобрался на корму, расположенную низко над водой.

Капитан неторопливо спустился с мостика и подошел ко мне, удобно растянувшемуся на теплой дощатой палубе.

– Комарджоба, кацо.

– Здравствуйте, – ответил я, пожимая его руку. Мы поговорили о погоде, о спокойном море, о количестве курортников. К корме причалила шлюпка. Пока ее нагружали рыбой, гребец подошел к капитану и вручил ему упитанную пачку денег. Я подождал, пока отошла шлюпка, и спросил:

– Скажите, капитан, не считаете ли вы, что эта торговля, как бы сформулировать вопрос, не совсем порядочна?

– Дарагой, вы палагаете, что мы прадаем по непорядочным ценам?

– Нет, я говорю не об этом.

– Покупатели не давольны?

– Безусловно, довольны.

– Значит, все в порядке.

– Но ведь вы должны сдать улов на рыбозавод.

– Дапустим. Как тогда курортники увидят рыбу? – Капитан, кажется, нащупал самое уязвимое место в аргументах своего оппонента. – Кроме таго, пасматри, мы сгружаем улов на рыбозавод.

– Но это только одна двенадцатая часть улова.

– Им хватит, кацо.

– Но ведь у завода тоже есть план.

– Канэчно. И они выполнят план на сто десять процентов. Десять процентов, чтобы получить премию за перевыполнение плана.

– И вы тоже перевыполните план на десять процентов? – Спросил я не без ехидства.

– Канэчно, дарагой. И при этом маи матросы палучат зарплату вместе с премией, которой им хватает как раз на презэрвативы.