Четыре года

Я впервые был в этом двухэтажном магазине. Стойки из полированного дерева. Красивый паркет. Мраморные колонны и лестницы. Огромные зеркала. Красавицы продавщицы – все как одна. Горы всевозможных тканей. Кроме хороших. А молодой красивой женщине хотелось купить хорошую ткань и пошить хорошее пальто. Ни с чем мы направились к выходу.

Да, забыл сказать. Поднимаясь на второй этаж, когда мы были на промежуточной мраморной площадке, огражденной массивной балюстрадой, в раскрытой двери кабинета директора магазина я увидел Ивана, сидевшего за большим письменным столом. Мне показалось, что он тоже заметил меня. Я сказал об этом жене, направляясь к выходу. Она знала историю с "двоюродным братом" и была знакома с Лилей.

– Зайди к Ивану и попроси у него отрез, – сказала жена. Я посмотрел на нее с недоумением.

– Ты забыла, что я сбросил его с лестницы? Кстати, сейчас я об этом сожалею. Я не имел представления о том, что у него была тяжелая травма позвоночника.

– Именно поэтому зайди к нему и попроси отрез.

Странная логика у женщин. Что-то вроде этого я сказал, пытаясь упрочить свою оборонительную позицию. В ответ я услышал, что не только врач, но даже профессиональный психолог-мужчина в подметки не годится рядовой женщине, печенкой ощущающей то, что называется психологией.

Обсуждая эту теоретическую проблему, мы незаметно преодолели лестничный марш и оказались перед открытой дверью кабинета директора магазина. В проеме, сияя доброжелательной улыбкой, стоял Иван. Строгий темносерый костюм. Золотая звезда Героя на лацкане пиджака.

– Разыскиваете что-нибудь, доктор? – Чуть ли не подобострастно спросил он.

Стараясь не заикаться, я объяснил, что мы хотели бы купить отрез на демисезонное пальто. Хозяин широким жестом руки пригласил нас в кабинет и закрыл за нами дверь.

– Садитесь, пожалуйста. – Он указал на два удобных кресла, а сам уселся в капитальное сооружение наподобие трона по другую сторону стола. У меня появилась примерно пятиминутная передышка, пока Иван обсуждал с женой проблемы пальто. Он открыл массивный сейф и извлек из него отрез светло-кофейного сукна. Я мог бы догадаться, что это нечто исключительное, даже не заметив, как у жены заблестели глаза.

– Такой вам подойдет? – Спросил Иван.

Жена утвердительно кивнула. Вероятно, у нее не было слов.

– К сожалению, этот я не могу вам дать. Он приготовлен для жены первого секретаря Ленинского райкома. Но зайдите, – он закрыл сейф с драгоценной тканью, – скажем, через неделю, и вы получите точно такой же отрез.

Жена искренне поблагодарила его. Я тоже пробормотал что-то наподобие благодарности. Он встал, чтобы проводить нас до двери. Я почувствовал, что могу испортить всю обедню. Но подлый характер вырывался из меня, как река из берегов во время наводнения.

– Простите за тот инцидент. Я не знал, что у вас была тяжелая травма позвоночника. Надо было просто ограничиться тем, чтобы навесить вам пару фонарей под глазами.

Он рассмеялся.

– Вы можете! Мне о вас рассказали. Кстати, откуда вы знаете, что у меня сломан позвоночник?

– Я работаю с Лилей.

Наступило молчание. В глазах жены зажглись предупредительные сигналы и приказ немедленно оставить кабинет. Но меня уже занесло.

– А сын у вас замечательный.

– Это не мой сын, – угрюмо пробурчал Иван.

– Господи, какое же вы дерьмо! Да простит меня дерьмо за это сравнение. Ведь вы похожи, как две капли воды. С Лилей мы заговорили о вас только потому, что я узнал вас в Андрюше.

Мы вышли из кабинета. Всю дорогу до дома жена справедливо распекала меня.

– Если сейчас кто-нибудь подойдет к тебе, ткнет в твою палочку и скажет "А ведь ты хромаешь", ты что, перестанешь хромать? У человека должно быть чувство меры даже тогда, когда он воюет со злом.

Что я мог сказать?

Через неделю жена получила желанный отрез. Иван передал мне привет. А спустя несколько дней он внезапно появился в больнице с игрушечным грузовиком, в кузов которого можно было усадить Андрюшу. Его приход для Лили был значительно большей неожиданностью, чем для меня. Я ей не рассказал о встрече с Иваном. Лиля встретила его спокойно, сдержанно, даже можно сказать – равнодушно.

Трудно описать радость Андрюши. В знак благодарности он деликатно уделил грузовику несколько минут. Все остальное время не отходил от Ивана. Надо было видеть, как он смотрел на Золотую звезду! С какой гордостью он сидел на коленях своего отца! И не просто отца – Героя!

Перед уходом Иван зашел ко мне в ординаторскую, из окон которой я наблюдал за сценой на садовой скамейке.

– Доктор, найдется у вас что-нибудь выпить?

– Подождите. – Я заскочил к Лиле в "каптерку" и попросил у нее двести граммов спирта. Лиля отливала спирт в пузырек и возмущалась тем, что я ограбил ее, забрав недельную норму. Я привык к выражениям подобного недовольства и спокойно попросил ее принести два соленых огурца.

– Ну, знаете, этому просто нет названия! – Возмутилась Лиля и отправилась в кухню.

Я разлил спирт в два стакана.

– Развести? – Спросил я, показав на его стакан.

– Не надо.

Мы чокнулись, выпили, закусили соленым огурцом. Помолчали. Иван отвернулся и сказал:

– Подлая жизнь!

Я не отреагировал. Я вспомнил, как он кричал "Жидовская морда!". Напомнить ему? Зачем? Даже командуя десятью танками, а фактически двенадцатью, я не сумел победить фашизм. Что же я могу сделать сейчас, безоружный? Он посмотрел на меня. Я молчал, откинувшись на спинку стула.

– Подлая жизнь, – повторил он. Андрюшка действительно мой сын. Понимаете?

– Есть вещи очевидные. Даже понимать не надо.

– Андрюша мой сын. А эта сука вообще не беременеет.

Ни разу, ни у него в кабинете, ни сейчас не упоминалось Галино имя.

– Терпеть ее не могу! Зато вы заметили, каких девочек я подобрал себе в магазин?

Я не ответил.

– Подлая жизнь. Надо же было мне получить квартиру в этом доме. На одной площадке с секретарем обкома! Сучка повадилась к нам заходить. Лиля всегда привлекала к себе убогих и увечных. – Он посмотрел в пустой стакан и продолжал: – Но приходить она стала все чаще, когда Лиля была на работе. Мордашка у нее смазливая. Да и тело, дай Бог. Вы же видели. Даже нога ее не портила. И приставала, и приставала. Ну, я же не железный. Не выдержал. И пошло. А после операции потребовала – женись. Я ее увещевал. Я ее уговаривал. Но вы же знаете, какая это стерва. Рассказала отцу. А тот пришел ко мне и спросил, что я предпочитаю, суд и восемь лет тюрьмы за растление малолетней, или жениться? Я ему сказал, что ее растлили еще тогда, когда она была в пеленках. До меня там уже побывали. А он мне говорит: "У тебя есть доказательства? И как ты считаешь, судья послушает тебя, или меня?" Я еще брыкался. Сказал, что у меня есть семья. А он мне подбросил, что, мол, мы с Лилей не расписаны. Все зна л, гад. Устроил нам тут в столице квартиру не хуже той, что была в областном центре. И с работой дорогой тесть помог. Знаешь, доктор, – он вдруг перешел на ты, – я уже все свои бывшие и будущие грехи отработал. Я уже в ад не попаду. У меня ад дома.

Я его почему-то не пожалел.

– Кто же вам мешает развестись?

– Кто мешает? Сучке же еще нет восемнадцати лет. Я же все еще растлитель малолетней. Да и потом… – Он безнадежно махнул рукой.

– На войне, вероятно, вы не были трусом. Не напрасно же вам дали Героя?

– На войне! Да лучше одному напороться на девятку "мессершмидтов", чем иметь дело даже с инструктором обкома. А тут секретарь. Пропащий я человек. Нет еще чего-нибудь выпить?

Я помотал головой.

– Если бы я мог вернуться к Лиле! Я бы даже не прикоснулся ни к одной из моих девочек. Эх, дурень я, дурень! Лиля! Такой человек!

– Трудно ей живется.

– Доктор, вот мое слово. Я ей помогу.

– Лиля гордая. Она не примет вашей помощи.

– Она не примет. Но Андрюшке я имею право помочь?

Иван взял в руку пустой стакан, повертел его и вдруг заплакал навзрыд. Нет, он не был пьян.