Страница 53 из 56
Тетя Кристина вышла на крыльцо в пижаме, держа наготове чугунную сковороду. Личики моих сестер прилипли к оконному стеклу.
— Звони в Службу спасения! — крикнула я, и тетя скрылась в доме.
Горизонт на востоке слегка просветлел — наступал новый день, и на фоне неба цвета джинсовой ткани я видела силуэты моих птиц, рассеявшихся по пустыне. Некоторые еще бежали, но остальные уже неторопливо прогуливались, а кое-кто даже застыл на месте. В загоне я насчитала десять страусов. То есть, если вычесть троих убитых дядей Стивом, значит, сто двадцать девять разбрелись по дюнам. И как я заставлю их вернуться на ранчо?
Мама нависала над бесчувственным телом дяди Стива.
— Мне надо…
Она, видимо, осознала все случившееся только сейчас: переполох среди птиц, пожар, ее брат на земле без признаков жизни. И, не говоря больше ни слова, мама бросилась в дом.
Я побежала за ней, но запуталась в полах ночной рубашки. В глазах потемнело, и я упала ничком на подъездную дорогу. Услышав шорох гравия, я заставила себя открыть глаза.
Мама присела рядом со мной и что-то тревожно зашептала, затем уставилась куда-то на горизонт. Позади нее амбар расцветал в ночи как гигантский мак, пламенея оранжевыми и красными языками. Огонь прорвался через крышу и плясал на ветру. Передо мной, словно во сне, медленной, размеренной походкой проплыл страус.
Мама наклонилась надо мной и поцеловала в лоб, как в детстве, и ее дреды пощекотали мне лицо.
— Я люблю тебя, — услышала я ее голос, а потом все померкло.
Я очнулась на носилках в карете скорой помощи, флуоресцентный свет слепил меня. Мамы не было. Сначала я подумала, что лежу в своей кровати, и не сразу поняла, что происходит. Рука перевязана, на бинтах на месте мизинца расплывается темное пятно. С металлического крючка свисает мешочек с жидкостью, соединенный с иглой у меня в руке. Меня, наверно, чем-то накололи, потому что я чувствовала не боль, но скорее смутное неудобство во всем теле, сильнее всего ощущаемое в руке.
Дверь скорой была открыта, и я видела пожарную машину, стоящую около орехового дерева. Вокруг нее суетились пожарные, откидывали крышки и ловко вытягивали шланги, не натыкаясь друг на друга.
Огонь полыхал сквозь крышу в северной части амбара, но южный конец стоял прочно. Безудержное пламя завивалось столбами из-под обугленных деревянных балок, убывало и поднималось снова в ритме, заданном работой пожарных. Люди и стихия словно бы исполняли совместный танец.
Северная сторона амбара с громким треском обвалилась. Языки пламени сбились с ритма и отправили в ночное небо фонтан искр. Пожарные навалились на свои шланги, и непонятно откуда потекла вода.
Сколько я здесь пролежала? Почему меня не везут в больницу? Мне нужно пришить палец. Я захихикала, хотя это было вовсе не смешно.
В пределы моего окна в мир въехал автомобиль шерифа. Одну сторону белой машины освещали оранжевые отблески огня, а другая казалась в раннем утреннем свете кристально-голубой.
Под ореховым деревом лежал дядя Стив, и около него не суетился врач, никто его не перевязывал и не ставил ему капельницу. Только в песке рядом с ним сидела по-турецки одинокая фигура, и это была не моя мама. Это был Мэтт.
Я вспомнила, как мама поцеловала меня и сказала, что любит. Где она?
Два медика подвезли каталку, и Мэтт встал. К нему медленно приблизился еще один человек, такого же телосложения: подбородок чуть повернут вправо, а глаза опущены на гравий дороги. Я узнала Рубена.
Один из мужчин с каталкой накрыл дядю Стива белой простыней.
Мэтт повесил голову. Он плакал. Рубен помялся, затем положил руку сыну на плечо.
Они постояли так несколько мгновений, пока Мэтт не сделал робкий шаг к отцу. Я видела обоих в профиль — как же они были похожи. Рубен привлек к себе Мэтта и обнял его. Мэтт положил сжатые кулаки на спину отцу, и плечи его затряслись.
Врач скорой забрался в салон, отчего машина недовольно зашаталась, и захлопнул за собой дверцу. Я закрыла глаза, и меня повезли в больницу.
ГЛАВА 17
Я проснулась от резкого запаха дезинфицирующего средства. Аккуратное больничное одеяло было тщательно подоткнуто вокруг ног, а рука перевязана белоснежным бинтом. Из-за синей занавески, висящей прямо у моей кровати на металлическом карнизе, доносился шум лечебного учреждения. Потом занавеска отодвинулась, и появился Рубен. От чашки в его руке исходил запах кофе. Увидев, что я проснулась, он улыбнулся.
Я попыталась сесть. Воспоминание о страусах, разбежавшихся по пустыне, ужаснуло меня, как страшный сон.
— Мои птицы. Яйцо.
Рубен спешно поставил чашку на низкий столик около кровати и помог мне сесть.
— Не волнуйся, — сказал он.
— Но они все сбежали в пустыню и разбрелись.
— Этим занимается Мэтт, — ответил Рубен. — Он пригласил двух товарищей помочь починить забор, и они весь день загоняли птиц назад.
— Невозможно, — произнесла я. Страусы пинаются, если неправильно к ним подойти, и могут пришибить насмерть. Я не могу допустить новых жертв. Мне нужно быть там. Я поерзала в кровати, но ко мне были присоединены многочисленные трубки и провода. Я попыталась освободиться, однако простая задача вытащить трубку из тела поставила меня в тупик: видать, здорово накачали болеутоляющими. Внезапно навалилась смертельная усталость. — Товарищей, — повторила я слово, прозвучавшее как будто на иностранном языке. Я вспомнила, как Мэтт стоял над телом моего дяди, сотрясаясь от рыданий. — Дядя Стив умер.
— Да, — мрачно произнес Рубен. — Соболезную.
Я знала это уже накануне, наблюдая за происходящим у дерева через дверь машины скорой помощи, но, только когда произнесла эти слова вслух, событие показалось реальным. Здоровую руку я приложила к щеке, обожженной дядиной сигаретой. Мне больше не нужно о нем беспокоиться. Больше он никогда не нападет на меня на ранчо, никогда не будет наводить страх на нашу семью или стараться отрезать мне палец. Я задрожала. Облегчение от осознания его смерти пришло вместе с глубокими сожалениями. Все повернулось самым ужасным образом. Я была благодарна маме за спасение, но дядя Стив не заслужил смерти, а она не намеревалась убивать его.
— А где моя мама?
— Никто не знает. — Рубен подробно рассказал, как услышал сирены проносящихся мимо его дома машин, поехал на ранчо и увидел вдалеке пожар. Огонь удалось потушить. Еще там была карета скорой помощи. Когда меня уже увозили, появился шериф Моррис. Маму нигде не смогли найти — в суматохе ночи она просто исчезла.
— Твой пикап тоже пропал, — доложил Рубен. — Но сегодня днем шериф Моррис нашел его в Викторвилле, у въезда на автомагистраль.
Я представила, как мама голосует на шоссе. Скорее всего, она поедет на север. Самым логичным вариантом была бы Мексика, но мама не выносит жару и ни бельмеса не понимает по-испански. Ей будет гораздо легче спрятаться от правосудия в лесах Северной Калифорнии, затерявшись среди коммун недовольных действительностью хиппи. Я вспомнила, как она поцеловала меня, когда я лежала на подъездной дороге, истекая кровью. «Я люблю тебя», — произнесла она и исчезла.
Из-за занавески появился темноволосый мужчина в белом халате, за спиной его маячила дородная медсестра в розовой униформе. На бейдже у врача значилось: «Аллан Ставрос». Он носил невероятно густые усы. Рубен вышел, чтобы освободить для медиков место.
— Таллула Джонс, — сказал доктор Ставрос, переворачивая страницу на планшете. Коричневая шкурка усов прыгала, когда он говорил, и отвлекала меня. Он стал что-то объяснять про кровеносные сосуды и сухожилия, и я постепенно поняла, что они не пришили, как я предполагала, мой отрезанный палец на место.
— Как это так? Почему? — Я услышала в своем голосе гнев и возмущение. — Как вы посмели? — требовательно воскликнула я. Черт подери, это же их работа. Теперь я останусь уродом на всю жизнь.
Доктор Ставрос сохранял полнейшее спокойствие перед лицом моего негодования.