Страница 112 из 123
– Я вам мешаю? – Спросила она вслух. – Простите. Это мое любимое место. Но если надо, я уйду.
Но ушел эльф – беззвучно, незаметно. Человек вообще ничего бы не ощутил и не заметил; Мария тоже ничего не слышала и не видела – это было именно чутье. Вздохнув, она чуть переменила позу и стала смотреть на Ригину. И на Хефлинуэлл. На окна, за которыми не было их обитателей. Но которые оставались манящими и давали какую-то иллюзию связи с ними – с обоими…
Шторм ушел, почти сбежал. Мария оказалась безумно похожа на их мать, такую, какой он увидел ее глазами своего умирающего отца. Янтарно-топазовой, прекрасной и сильной. Он не знал, что должен чувствовать при виде своей сестры, и должен ли; совершенно точно в нем не взыграли родственные чувства и не забил источник братской любви. Но он включил Марию в число избранных своего сурового сердца, и отныне у нее не было защитника отчаяннее и бескомпромисснее.
Гарет и Ганс Кальтенштайн обошли всю крепость, и Гарет обратил внимание на крестьян. Они здесь, похоже, собрались со всей округи: о подходе корнелитов знали, и люди поспешили под защиту крепостных стен на всякий случай, памятуя о печальной участи всех малых деревень и хуторов, которые попадались корнелитам по пути.
– Урожай нынче богатый был. – Спокойно и печально говорил Кальтенштайн, а Гарет смотрел на людей, которые безропотно устроились прямо под открытым небом, со всеми пожитками, детьми, стариками и домашней скотиной, даже готовили здесь же еду в котелках, на импровизированных жаровнях. Пара монахов-францисканцев бродила среди них и что-то раздавала, кажется, хлеб. – Корнелиты посевов не щадили. Шли прямо по нивам и покосам. Голод ждет Междуречье, вне зависимости от итогов войны.
– Для животных корм есть? – Спросил Гарет, хмурясь.
– Одну скирду успели в грангию заложить. – Кивнул Кальтенштайн. – На две недели хватит. Есть прошлогоднее сено, солома, овса довольно. Полно репы и моркови, горох прошлогодний есть.
– А дальше?..
– А дальше, – вздохнул тот, – скота станет меньше. И людям, и защитникам крепости нужно есть. Об этом не беспокойтесь, ваше высочество.
– Ты все-то не выпивай, сестре оставь, поросенок! – Услышал Гарет, мельком глянул: молодая женщина поила из глиняной кружки детей молоком только что подоенной козы. И снова задумался о том, куда мог отправиться за помощью Гэбриэл. Получалось: или к эльфам, или в Гармбург, встретить кардинала и привести его с людьми сюда. К эльфам было дальше, но безопаснее. В Гармбург было ближе, но теперь, понимая всю напряженность обстановки, учитывая близость Дракенфельда и Лавбурга, предательство Мэйхью, Гарет считал, что для Гэбриэла отправляться туда, даже вдвоем с эльфом – самоубийство.
– Могло быть гораздо хуже. – Видимо, чтобы подбодрить его, заметил Кальтенштайн. Гарет вздохнул. Как говорит его брат: могло, да. Каким бы ни был исход, герцогство ждут голод, смута, и масса сопутствующих проблем. И как герцог, он привычно начал рассчитывать про себя средства, возможности… И фоном для этих невеселых расчётов оставались напряженные мысли: куда рванет Гэбриэл? Он ведь отважен и дерзок до абсурдности. Он на все способен, его Младший. Абсолютно на все. Даже собрать небольшую ватагу из невесть, каких наемников, и заявиться под стены Кальтенштайна уже завтра. Гарет, не особенно на это надеясь, принялся подсчитывать в уме, сколько времени Гэбриэлу понадобится, чтобы привести сюда эльфов – если они пойдут, конечно, – и сколько – чтобы добраться до Гармбурга и привести сюда подмогу оттуда. Получалось – не меньше двух недель. Дождутся. Если, конечно, корнелиты не пойдут на приступ. А если пойдут – если они эти приступы переживут. А если переживут… От этих мыслей лицо Гарета постепенно становилось таким же, как у его спутника.
После долгих размышлений и разговоров, поступить решили так: друзья разделятся, и Марк, как наименее известная в лицо личность, с двумя школярами отправится в порт, чтобы нанять рыбачью шхуну до Валены. Эта шхуна будет ждать в бухте неподалеку от университетских стен, и Гарри, Кир и Флер сядут на нее в последний момент. Тоже переодетые разумеется – девочку переодели в мальчика, даже подстригли. Флер притихла. Она имела собственное мнение о происходящем, о чем, разумеется, никому не сообщала. Девочка привыкла к тому, что ее считают глупой девчонкой и не слушают, распоряжаются ею: иди туда, сюда, будь здесь… А она уже не глупая девчонка, она не дура! Она достаточно большая, чтобы спуститься со скалы на веревке – а кто бы знал, как это страшно! Она ведь справилась, и брата нашла, и всех спасла. И что?! А ничего! Ей не только спасибо не сказали, ее вообще ни во что никто не ставит! Когда она открывает рот, чтобы что-то сказать, ее или вообще не слышат, словно она место пустое, или одергивают, иди, мол, не мешай. И Флер для себя все решила. Она вернется к маме. Пусть Гарри и его друзья делают, что хотят, а она будет с мамой. Мама в плену, среди чужих и злых людей, и у девочки больно сжималось сердечко, когда она думала об этом. Мама у нее такая хорошая! Добрая, веселая, любящая. Она знает столько волшебных сказок, большую часть которых сочиняет сама! И все ее сказки такие добрые, волшебные, и в то же время трогательные; они рождают в сердце ее дочки огромное желание маму защитить и беречь. Даже ее акцент вызывал во Флер недетскую нежность, усиливая ощущение хрупкости, ощущение «не от мира сего». Флер порой даже злилась на Фиби, которая, становясь взрослее, все чаще ссорилась с мамой и даже ее гобелен пренебрежительно называла «пылевой тряпкой», утверждая, что никогда в жизни не станет тратить время и силы на столь бесполезное занятие. А Флер восхищалась маминым гобеленом. На нем их замок даже лучше, чем настоящий! Мамочка переживает о ней, Флер. – Думала девочка, и слезы текли по щекам. – Она в плену, и не знает, что ее дочка и сын живы. Пусть Гарри делает, что хочет, ищет союзников, зовет на помощь – а она, Флер, будет с мамой! Она ее успокоит и защитит.
Привести план в исполнение оказалось невероятно легко. Шагая с нею и Киром по узкой улочке Фьесангервена, ведущей к бухте, Гарри про нее словно бы и вообще забыл, вполголоса переговариваясь со своими спутниками – Папаша Ури выделил им четверых сопровождающих, – и обсуждая какие-то подробности их дальнейших планов. Флер осторожно отстранилась от брата, готовясь. И как только появилась такая возможность, бросилась со всех ног в боковую улочку.
– Флер, стой!!! – Опрометчиво закричал Гарри. Девочка даже не обернулась.
В деревеньку Дичь Клык и Ветер, неразлучная парочка, приехали под вечер. Вообще-то, они знали, что поживиться там особо нечем, слишком близко она была от Найнпорта и Редстоуна. Там и кур-то почти не осталось. Народ бежал из нее со страшной силой, больше половины домов стояли заколоченными. Но их последний рейд по дальним деревням вышел настолько неудачным, что с собой они почти ничего не везли, и надеялись разжиться хотя бы свежими овощами. Огурцы, горох, ревень – все это уже вовсю плодоносило, а с паршивой овцы, как говорится, хоть шерсти клок. Ягодный для Поймы Ригины год для юга обернулся настоящим бедствием: чем ближе к Красной Скале, тем хуже взошли посевы, и тем больше всякой вредоносной нечисти угрызало деревья и скудные всходы. Вокруг замка, на скале, на кустарник и даже на лопухи напали какие-то странные жуки, большие, продолговатые, с металлическим блеском и специфическим запахом; они обглодали дочиста все, что росло, начиная с сирени и заканчивая подорожником. Барон отправлял слуг и даже своих любимцев собирать и жечь этих жуков, но тщетно: зелень не спасли. И Барр ничего сделать не смогла, не углядев здесь никакой магии. В самом замке было как-то особенно много нынче пауков, многоножек, двухвосток, мокриц и какой-то еще неведомой кусачей твари, они заползали в постели, падали в еду и питье. Барр грешила на лесную ведьму. Пусть та не может видеть ничего за пределами своего леса, но отправлять оттуда своих вредителей вполне способна. Вот только опознать ее магию и найти способ борьбы с нею Барр пока так и не смогла. Она могла их сжечь, но горели они, гады, вместе с тем, на чем сидели и по чему ползали.