Страница 56 из 78
Глава 26.1
На перемене пробую поговорить с Алькой, но она принимает мои попытки в штыки.
— Тебя это не касается, — холодно отвечает бывшая подруга.
— Послушай, — не оставляю надежды ее переубедить, — не надо, Аля, не лезь к ним. Это может быть опасно.
— Ну ты же справилась! — вскидывается она. — У тебя все получилось! Или ты хочешь сказать, что я хуже? Что я отстой, а ты крутая?
— Да нет же, нет... — бессильно опускаю руки.
Я не могу ей сказать о том, что мне помогали парни, правилами это запрещено. Не могу рассказать, что меня чуть не втянули в криминальную историю с угоном. И если бы Шведов не оказался знакомым Топольских, я бы так просто не отделалась. Не могу рассказать про Никиту, который ради меня стал учредителем.
Но и молчать не могу. Разве можно допустить, чтобы Алька стала очередной жертвой Игры?
— Аль, — хватаю ее за руку, — ты можешь мне поверить? Мы же были подругами, просто поверь. Туда нельзя соваться, если ты...
Но Алина выдергивает руку.
— Так и скажи, что ты не хочешь, чтобы я хоть в чем-то с тобой сравнялась. Боишься, что я окажусь лучше?
У нас у обеих одновременно пиликают телефоны. Открываю сообщения и читаю:
«Вы прошли все уровни. Игра окончена».
Поднимаю глаза на Алину, которая смотрит на экран своего телефона, и вижу на ее лице торжествующую улыбку.
— Аля... — потерянно шепчу. Потерянно и с безысходностью, потому что понимаю: все бесполезно. Алина в Игре.
— Маша, — окликает меня Голик, — урок начинается, ты идешь?
— Иди, — подталкивает меня Алька, — я без твоих проповедей обойдусь.
Иду за Севкой, но все равно несколько раз оборачиваюсь. В груди ворочается что-то тяжелое и громоздкое, мешает нормально дышать.
Никита не сводит с меня тревожного взгляда, и я тоже без конца верчусь, чтобы его видеть. Мне так спокойнее. Зато учитель зарубежной литературы не выдерживает.
— Заречная, ты смотри, а то голова так и останется развернутой на сто восемьдесят градусов. Будешь к доске спиной вперед выходить.
Но наверное моя тревожность витает в воздухе, потому что над шуткой никто не смеется.
***
После уроков спускаюсь в вестибюль. Никита остался на консультации, у него долги по зарубежке. Мне нужно его дождаться, сегодня генеральная репетиция перед балом.
На душе гадко и муторно. А еще страшно. Хоть Алина и наговорила гадостей, мне ее жалко. Она сама не справится, а я ничем не смогу помочь, если она не захочет.
В вестибюле взгляд натыкается на высокого мужчину в пальто. Он стоит у расписания уроков и внимательно его изучает. По спине бежит холодок, ладони потеют, потому что я сразу его узнаю.
Зачем Джеймсу Бонду расписание уроков лицея, даже если это престижная «Сотка»? И что вообще здесь делает Шведов?
Ответ очевиден — он пришел поговорить с мамой, потому что с отцом Никиты он уже разговаривал. Только о чем? О том, что мы с Никитой угнали его машину?
Делаю несколько шагов назад, надеясь спрятаться за лестницей, но поздно. Шведов меня замечает и прищуривается, при этом его глаза странно вспыхивают. И смотрит он странно, будто рентгеном просвечивает.
Шведов дает знак подойти, и я подавляю желание развернуться и сбежать. Все равно он меня найдет, если захочет.
— Это твоя мама? — показывает он на доску, где висят портреты всех учителей лицея вместе с завучем и директрисой.
— Здравствуйте, — здороваюсь я вместо ответа.
Ясно, что мама, он спрашивал, как ее зовут. К тому же мы похожи.
— Воспитанная, — окидывает меня Шведов оценивающим взглядом. Я молчу, просто жду. — Мне нравится твоя непосредственность.
— Зачем вам моя мама? — спрашиваю в лоб. — Это из-за того случая с машиной?
— Нет. Просто интересуюсь. А это что за мероприятие? — кивает он в сторону цветного рекламного постера, на котором написаны имена участников завтрашнего бала.
— Осенний бал, от мэрии. Городской конкурс.
Он замолкает и продолжает внимательно меня разглядывать. Пристально. Я бы сказала, жадно. Мне даже не по себе становится.
— Зачем вы приехали, Сергей Дементьевич? — нарушаю неловкую тишину.
— Если я скажу, что за обещанным счастьем, ты мне поверишь?
— Я верну вам деньги, — говорю пристыженно, — у меня просто сейчас с собой нет.
— Нет, не вздумай, — он выставляет вперед руку, как будто я ему уже сую доллары, — деньги ни при чем. Я пошутил, девочка. Ты мне скажи, когда твой день рождения?
Это звучит так неожиданно, что я даже рот приоткрываю.
— Зачем вам?
— Просто скажи, — его зрачки сужаются как у змеи. И я смелею.
— И вы тогда уедете?
Он снова непонятно на меня смотрит.
— Дерзкая, да? Это ты в кого такая, в маму или... — а дальше почему-то запинается и сглатывает, — или в отца?
— В маму. Мой день рождения в мае, девятнадцатого мая.
Шведов ничего не говорит, резко разворачивается и идет к выходу, а я остаюсь стоять посреди вестибюля.
***
После репетиции Никита на такси привозит меня к дому. Прощаемся у подъезда, машина ждет, урча двигателем.
— Может передумаешь, Мышка? — берет он мое лицо в ладони. — Не хочу от тебя уезжать. Давай еще посидим хоть полчасика в кофейне. У вас тут есть недалеко?
— Завтра бал, надо выспаться, — говорю, точно зная, что от волнения вряд ли рано усну.
Никита хмыкает, наверное, думает о том же. Он тянется, чтобы меня поцеловать, и я решаюсь.
— Ник, — зову, — а ты что-то выяснил о своих родителях? Тебя точно усыновили?
Топольский отводит глаза, я понимаю, что он сейчас солжет.
— Пока ничего. Я думаю, может и не стоит там копаться, Маша. Пусть будет как будет.
— Правильно, — обнимаю его, стараясь не расплакаться, — не думай об этом. Это не имеет никакого значения.
Он целует меня очень осторожно, потом сильнее, а я отвечаю, глотая слезы.
Я тоже не буду об этом думать. Мы с тобой станцуем самый лучший танец, мой любимый мажор, а потом я исчезну из твоей жизни. Так будет лучше для всех. И для нас с мамой, и для Топольских.