Страница 5 из 21
— Хочешь пить? — спросил Симон, достав из сумки большой термос.
— Очень.
Симон наполнил пластмассовую крышку водой из термоса и протянул Давиду. Мальчик с жадностью выпил: вода была ледяная, словно из родника.
— Вкусная? — спросил Симон.
— Да, очень.
— Ещё бы! Это же ереванская! Самая вкусная вода в мире! Я только её и пью всё время. Не веришь? — спросил Симон, заметив, что по лицу мальчика пробежала недоверчивая улыбка. — Вот, видишь? — Он показал на термос. — У меня два таких термоса. Когда я выезжаю из Еревана в рейс, я наполняю их ереванской водой. Один выпиваю по дороге из Еревана, другой — когда возвращаюсь туда. — Он наполнил водой пластмассовый стакан и выпил залпом.
— Дай и мне попить, Симон, — попросил Амо, не спуская глаз с убегавшей вдаль дороги.
Симон наполнил стакан, встал с места и подал воду Амо. Тот, всё так же не отрывая меланхоличного взгляда от асфальтовой ленты, выпил. Потом тыльной стороной ладони вытер рот и усы.
— А ты думаешь, почему я такой высокий? — спросил Симон мальчика, беря протянутый пустой стакан. — Не знаешь? — Симон с лукавой улыбкой поглядел на Давида. Тот покачал головой. — Потому что с детства пью только ереванскую воду.
— И никогда, никогда не пьёте ничего другого? — Давид с сомнением поглядел на Симона.
— Ни-ко-гда!
— Даже вина?
Давид смотрел на Симона во все глаза, не зная, верить его словам или нет.
— Даже вина. Если бы я пил вино, я был бы такого же роста, как вон тот дядька, что сидит слева от нас в третьем ряду. Видишь? Во-он тот, — сказал Симон, показывая на человека с красным как перец носом и бурдюком на коленях.
Давид повернул голову и увидел круглолицего плотного человека лет пятидесяти пяти или шестидесяти, с красным большим носом и чёрными усами, который в эту минуту отпивал из кожаного бурдюка с вином. Сделав долгий глоток, он вытер губы и опустил бурдюк на колени.
— Это я выпил за здоровье своего сына, к которому я еду на свадьбу! — сказал он и весело подмигнул Давиду.
— А что, он очень маленького роста? — тихо спросил Давид, повернувшись к Симону.
— Чуть выше тебя. Когда доедем до места, увидишь сам. Видишь ли, он всю жизнь пьёт одно только вино и поэтому не вышел ростом. На всю жизнь остался маленьким.
— Правда? И только из-за того, что пьёт вино?
— Клянусь вот этой чудодейственной ереванской водой!
— Послушай, не морочь ты мальчишке голову, — сказал вдруг Амо, на секунду обернувшись к своему напарнику.
— Это я морочу ему голову? Я не голову ему морочу, а просвещаю. А кстати, кроме шуток, Амо, если бы ты никогда не пил вина, может, ты вырос бы с меня ростом тоже.
Амо ничего не ответил, лишь махнул на Симона рукой: мол, что с тобой говорить.
«Чокнутый, что ли, этот Симон? — подумал Давид. — Ну, если не чокнутый, то всё-таки странный он какой-то. Ну и пусть! Зато с ним очень весело». Некоторое время в автобусе царило молчание. Кое-кто даже дремал, свесив голову на грудь.
Давид посмотрел в окно. Дорога шла вверх между густыми садами, а дальше — опять сады и сады. За ними мальчик разглядел вдали жёлтые и зелёные квадраты каких-то посевов.
— Послушай, — спросил вдруг Симон мальчика, — а к кому ты едешь? У тебя есть где остановиться в Ереване?
— Да, я еду к тёте Марго, маминой сестре. Она живёт рядом с железнодорожным вокзалом.
Опять помолчали.
— А что это ты вдруг решил отправиться в Ереван? — спросил Симон. — Родители послали?
— Повидать Давида Сасунского.
— Смотри-ка, а я и не знал, что он живёт в Ереване! — воскликнул Симон.
Пассажиры — те, кто прислушивался к разговору Симона и Давида, — громко рассмеялись.
— Да не его самого, а памятник ему, что стоит на привокзальной площади.
— Ты что ж, собирался дойти до него пешком? — Симон, присвистнув, уставился на мальчика во все глаза.
— А что? Давид Сасунский не такие ещё расстояния проходил пешком. А я тоже, как и он, очень выносливый.
— Клянусь своими крепкими зубами, что не сходятся вот тут, — Симон постучал указательным пальцем себе по передним зубам, — и ты дошёл бы до Еревана пешком!
— А собак, Давид-джан, — подала вдруг голос пожилая женщина в набивной шёлковой косынке, сидевшая прямо за ними во втором ряду, — собак ты действительно не испугался?
— Если честно, — Давид потупился, — конечно, я испугался немножко. Но я знал, что, если продержусь какое-то время, либо сторож прибежит, либо машина какая-нибудь остановится…
— Клянусь вот этими самыми руками, — прервал мальчика Симон, воздев свои ручищи, — без которых я не мог бы и дня прожить, что Давид нисколько не испугался сторожевых псов! Он просто не хочет хвастать. — И великан при этих словах посмотрел на мальчика с неподдельным восхищением.
— Вообще-то, это правда: я не испугался их, — обрадованно согласился Давид, начисто забыв пережитый недавно страх. — И не заплакал. — Что было чистейшей правдой: Давид никогда не плакал. Во всяком случае, старался не плакать.
— Молодец, сынок, молодец, — похвалила Давида женщина в набивной шёлковой косынке. Она ласково улыбнулась мальчику.
— А теперь я пью за нового Давида, который не испугался злых собак! — воскликнул вдруг пассажир с красным как перец носом и, приподняв с колен бурдюк с вином, сделал большой глоток.
Дорога слегка поднималась в гору. Хотя солнце было уже давно не в зените, в нагретом автобусе стало ещё жарче.
— Эй, Амо-джан! — вдруг крикнул со своего места пассажир с бурдюком. — Послушай, Амо-джан, видишь слева впереди густые красивые кусты? Останови-ка, сынок, возле них свою арбу!
— Опять? Не останавливай, Амо-джан, — запротестовала сидевшая рядом с ним старуха с большой корзиной на коленях. — Так мы только к ночи доберёмся до Еревана, — продолжала возмущаться старуха, — если из-за этого пьяницы будем то и дело останавливаться в пути!
— Да какой же он пьяница, если всё время говорит тосты, — возразил старухе Симон. — Он ведь каждый раз пьёт за чьё-нибудь здоровье.
— Послушайте, а где вы видели армянина, который безо всякого повода напивается! — крикнул человек в круглой, как блин, кепке. — У доброго армянина всегда найдётся что сказать, прежде чем он сделает глоток вина!
— Да отнимите у него бурдюк с вином! — крикнула с задних рядов какая-то женщина.
Но пассажир с красным как перец носом уже поднялся с места и теперь, держась за спинки кресел, пробирался к выходу. На лице у него было написано крайнее нетерпение, глаза с тревогой бегали по сторонам. Давид заметил, что он и в самом деле очень маленького роста.
— Ладно, Амо, — добродушно смеясь, сказал своему напарнику Симон, — останови. Только это уже в последний раз, отец. Мы ведь и так опаздываем, а тут из-за тебя всё время приходится останавливаться.
Амо, резко притормозив, остановил автобус, и Давид увидел, что старик, выйдя из машины, быстро-быстро засеменил к кустам, за которыми он на несколько минут исчез.
Пассажиры продолжали громко возмущаться:
— Ещё бы: всю дорогу он посасывает из бурдюка!
— Отнять у него вино!
— Этак он привезёт сыну на свадьбу пустой бурдюк!
— На этот счёт вы можете не беспокоиться, — сказал Симон, — в багажнике автобуса у него лежат ещё два бурдюка с вином.
Когда старик поднялся в автобус, мальчик заметил, что выражение нетерпения сменилось на его лице прежней весёлостью.
— Вай, какое облегчение! — сказал он, сев на своё место.
— Стыда у тебя нет, вот что я тебе скажу! — напустилась на него старуха с корзиной на коленях. Она осторожно придерживала корзину, покуда хозяин бурдюка протискивался к своему месту у окна.
Давид ещё раньше заметил, что старуха во время поездки то и дело приподнимала край платка, которым была накрыта корзина, и украдкой заглядывала туда.
А пассажир с красным как перец носом между тем уселся на своё место, приподнял бурдюк и крикнул:
— За самых хороших водителей на свете! Симон, Амо, ваше здоровье, ребята! — и на несколько минут приложился к отверстию бурдюка.