Арминэ

Арминэ села на седло, а Коле сказала:

— А ты садись на багажник. Только держись за меня крепко, ладно?

И они весело покатили по дороге, спускавшейся к речке, через которую был перекинут деревянный мост. На другом берегу, за почтой, находился базар. Они проехали по мосту, мимо базара, где на прилавках в живописном беспорядке громоздились горы великолепных фруктов и овощей, похожих на ожившие красочные натюрморты, и скоро подъехали к хлебной лавке.

Здесь девочка слезла с велосипеда и сказала Коле:

— Ты подожди меня — я мигом.

Арминэ вошла в лавку. Коля, держа велосипед за руль, с любопытством заглянул сквозь пыльное стекло витрины внутрь. Но солнце так ослепительно сияло на улице, что он ничего не увидел внутри. Скоро Арминэ вышла с двумя плоскими овальными хлебами под мышкой. Она достала из кармана авоську и протянула Коле.

— Подержи-ка, я положу туда хлеб.

Коля, выпустив из рук руль велосипеда, взял протянутую авоську… и в ту же секунду раздался страшный треск: стекло витрины, пробитое упавшим велосипедом, со звоном посыпалось на землю. Мальчик от неожиданности отскочил в сторону, в замешательстве уставился на свалившийся в разбитую витрину велосипед. Он смущенно взглянул на Арминэ, но у нее тоже был растерянный вид. На шум из лавки выбежали покупатели, остановились прохожие. Все смотрели на виновников происшествия с осуждением. Вслед за покупателями выскочила из лавки и Сусанна, продавщица. Увидев разбитое стекло витрины и рядом смущенных мальчика и девочку, она стала отчаянно размахивать руками и громко, на всю улицу ругаться. Арминэ чуть не прыснула в кулак при виде ее: Сусанна напомнила ей рассерженную кудахтавшую наседку, что утром так напугала Колю.

— Эй, люди, почему не зовете милиционеров? Пусть они схватят этих хулиганов! Милицию сюда, милицию! — кричала она. — Вай, кто мне теперь заплатит за стекло? Кто? — хлопая себя по бедрам, причитала она. — Ведь только на той неделе вставили новое стекло, три рубля мне это стоило! Но в этот раз я не собираюсь платить из своего кармана. И не подумаю. В этот раз пусть расплачивается тот, кто разбил!

И Сусанна, уперев руки в бока, просверлила своими круглыми, как черные точки, глазками сначала Арминэ, потом остановила их на испуганном лице мальчика, достававшего в эту минуту велосипед из разбитой витрины.

— Кто разбил стекло? Кто? Ты? — спросила она по-армянски. Она говорила такой скороговоркой, что мальчик, не поняв вопроса, беспомощно посмотрел на Арминэ: он понимал только медленную армянскую речь.

— Я разбила, я, — решительно вмешалась девочка. — Нечаянно…

— Ах нечаянно! — напустилась Сусанна на девочку. Она яростно уставилась на Арминэ, будто радуясь представившейся возможности свести с ней старые счеты. — Так я и поверила тебе, что ты разбила нечаянно! Будто я тебя не знаю! Ты нарочно это сделала, нарочно, назло мне. Но ты мне, негодница, за это ответишь, ты мне в милиции ответишь за это! — Она стала трясущимися руками запирать лавку.

— Честное слово, я не нарочно, — оправдывалась Арминэ. — Вот, возьмите деньги и вставьте новое стекло. — Девочка достала из кармана сдачу от пяти рублей и протянула разъяренной продавщице. Но Сусанна, словно не замечая протянутых ей денег, крепко схватила Арминэ за кисть и с угрозой сказала:

— Нарочно или не нарочно — в милиции разберутся! Там ты мне за все ответишь, гадкая девчонка! — И она пошла, таща за собой упиравшуюся Арминэ. Коля бросился было к ней на помощь, но внезапно остановился, обвел умоляющими глазами присутствующих, словно призывая их защитить Арминэ.

— Послушай, Сусанна, — вдруг вмешался пожилой мужчина в серой кепке, низко надвинутой на глаза, — девочка тебе хочет заплатить за нечаянно разбитое стекло, верно? Чего тебе еще надо? И вообще, с чего ты взяла, что она это сделала нарочно? Ведь мог же велосипед упасть на витрину и пробить стекло?

— Конечно, это уже не раз случалось! — кто-то из толпы поддержал мужчину в серой кепке. — Надо перед витриной сделать металлическое ограждение.

Пожилой мужчина вызволил Арминэ из цепких рук Сусанны, взял у Арминэ деньги и сунул их в карман Сусанниного передника.

— На, возьми деньги и отпусти детей домой.

Сусанна продолжала недовольно ворчать, но ее пыл несколько поугас.

— В самом деле, Сусанна, — вмешалась одна из покупательниц, — тебе же заплатили за разбитое стекло, чего же еще?..

— Да ведь она назло мне это сделала! — упрямо повторила продавщица, глядя на Арминэ зло, почти с ненавистью. — И ее за это надо наказать!

— Вай, опять она за свое! — досадливо поморщившись, сказал мужчина в кепке. — Ради бога, успокойся и открой лавку — вон у тебя сколько покупателей собралось. — Потом он обратился к Арминэ и Коле: — А вы отправляйтесь домой и больше не ставьте велосипед у витрины, хорошо?

— Ну и злая же эта тетка! — воскликнул Коля, когда они отъехали на велосипеде от лавки. — Сильно ругалась, правда?

— Да ну ее! Не обращай внимания, — ответила Арминэ. — Она всегда ругается… Между прочим… — вдруг вспомнила девочка о своих обязанностях гида, — эту женщину зовут Сусанна, у нее самый длинный нос в городке, и ее самое любимое занятие — это совать его в чужие дела.

Они свернули на главную улицу, поехали дальше — к Дому культуры. По дороге Арминэ то и дело встречались знакомые, с которыми она приветливо здоровалась. Проезжая мимо дома бабушки Ашхен, девочка вдруг заметила над двором старухи дымок, который, словно колыхавшаяся веревочная лестница, вертикально поднимался в тихое безоблачное небо.

— Это, наверное, бабушка Ашхен разожгла свой тонир, — сказала Арминэ Коле, показывая на дымок.

И тут она рассказала мальчику про старуху Ашхен, которая в отличие от остальных поселян, за какие-то пятнадцать-двадцать лет превратившихся в горожан, жила по-крестьянски и таким образом стала чем-то вроде достопримечательности городка.

— А что такое тонир? — спросил Коля.

— А это такая печка, врытая в землю, в ней пекут хлебцы и лаваши.

— А лаваш что такое?

— Это тоже хлеб, но тоненький-тоненький. Как бумага.

— Блины, что ли?

— Да что ты? — рассмеялась Арминэ. — Они же величиной с полотенце. Хочешь посмотреть, как их пекут?

— Хочу.

— Тогда поехали к бабушке Ашхен.

Когда Арминэ и Коля, прислонив велосипед к забору, вошли к старухе во двор, дым уже перестал виться из отверстия похожего на колодец тонира. А бабушка Ашхен, сидя у его края, пришлепывала деревянной, обтянутой толстым холстом лопаткой тонкое раскатанное тесто к раскаленным стенкам.

— А, Арминэ-джан, это ты? — Старуха улыбнулась девочке беззубым ртом. Она говорила невнятно. — Кого ж ты в этот раз привела? Хочешь посмотреть, как я пеку лаваш? — спросила она Колю. Тот кивнул.

— Это племянник тети Гали, нашей соседки. Приехал из Краснодара. Он немного говорит по-нашему…

— Племянник той самой, на которой женат сын старухи Нвард?

— Да.

— И он умеет говорить по-нашему?

— Немного, — сказал по-армянски Коля.

— Молодец! — похвалила его старушка.

Бабушка Ашхен снова принялась печь лаваш. Девочка и мальчик наклонились над тониром, но тут же отпрянули: их словно обожгло горячим воздухом, поднимавшимся вверх от большой кучи раскаленных углей, красневших на дне земляной печи. Вкусно запахло свежеиспеченным хлебом.

— До свиданья, бабушка Ашхен, мы пошли, — сказала Арминэ старухе.

— Постойте! — остановила ребят старуха. — Сначала отведайте моего лаваша.

Она достала длинным железным крюком румяный лаваш, разорвала его на две части, одну половину протянула девочке, другую — мальчику. И только тут Арминэ вспомнила, что не ела с самого утра. Она с аппетитом стала уплетать лаваш.

Поев, ребята поблагодарили старуху за угощение, сели на велосипед и отправились дальше кружить по городку.

За какой-нибудь час Арминэ показала мальчику весь городок: и строившуюся новую школу, и Дом культуры, и новый кинотеатр, и даже полуразвалившуюся старинную армянскую церковь у кладбища. И на все это Арминэ, будто заново открывая для себя красоту родного городка, смотрела глазами гостя. И синие горы на горизонте, зыбившиеся в далеком жарком мареве, и утопавшие в зелени садов крыши домов, и ослепительное солнце над головой — все это показалось девочке невыразимо прекрасным. На душе у нее стало легко и радостно, и утренней печали как не бывало.