Страница 86 из 90
После кормежки один из взрослых взмахнул крыльями и поскакал вперед, приглашая за собою молодого. Но тот не двигался. Так было во второй и в третий раз. Затем взрослые скворцы поменялись местами. А когда молодой не побежал и за новым ведущим, то находившийся сзади больно клюнул упрямца в спину. Потом еще и еще. Молодой начал проворно убегать, но догонявший настигал его и клевал все больнее. Не видя выхода, молодой подпрыгнул, отчаянно замахал крыльями, оторвался от земли и сразу очутился на самой верхушке дерева. Но, видимо, сел на слишком тоненькую ветку и, чтобы снова не свалиться, полетел дальше. За ним полетели учителя.
Вечером, перед заходом солнца, они втроем сидели на дереве, на котором висел их скворечник. Вскоре примеру первого птенца последовали остальные, и уютный домик опустел.
Как-то летом во время обеда за окном послышалась веселая птичья песенка. Мы слушали ее несколько дней. Наконец наш второклассник Юра заметил птичку и даже заплясал от радости. На верхушке сирени, что росла против окна, на прутике тоньше спички, сидела она — вся светло-серая, а головка и животик оливковые. Сидит с закрытыми глазами и, качаясь на ветке, самозабвенно поет что-то веселое. Время от времени замолкает и ныряет в зеленый куст, в свое гнездо. Заметив, что за ней наблюдают, испуганно прижалась к гнезду и, казалось, просила: «Не трогайте меня, мне нельзя отсюда улететь. У меня маленькие».
Мы просили Юру не трогать ее и никому не показывать гнездо. Но, видимо, он еще не научился молчать. Через неделю гнездо было пустым. Изредка прилетала наша пичужка, опускалась на зеленый куст и как ошпаренная, с тревожным писком улетала от разоренного гнезда.
Осенью, когда задувший с севера ветер гонялся за опавшей яблоневой листвой, трепал красные кусты черноплодной рябины и раскачивал березы, на верхушках которых коротали время скворцы, я услышал знакомый посвист. На голой ветке сирени, где весною было гнездо, одиноко сидела знакомая птичка и пела так жалостно, что у меня сердце зашлось.
Что потянуло ее на родное пепелище? Вот уж воистину, любовь не волос — скоро не вырвешь. И как было жаль, что эту грустную картину не увидел мальчик, разоривший гнездо.
Весна начинается с прилета скворцов. И чем бы ни был занят в это время садовник, он принимается за ремонт старого или изготовление нового скворечника. Потом садовод ухаживает за садом, а скворцы выращивают потомство. Один раз в сезон, во второй половине сентября, они конфликтуют. Перед отлетом в теплые края скворцы, как и дрозды, набрасываются на поспевшую к тому времени черноплодную рябину. Но это не перечеркивает всего хорошего, что накопилось между ними за весну и лето.
В конце сентября или начале октября каждая пара скворцов прилетает со своим выводком к родным пенатам и отдает им дань. Самое почетное место занимает глава семейства. Он сидит выше всех. Сейчас его не узнать. Отъелся. Раздобрел. Вырос чуть ли не с голубя. Перья на грудке побурели. Распевает во весь голос мотивы, которые слышал от других и запомнил. Чуть пониже сидит хозяйка большого семейства, которое расположилось тут же рядом.
Особенно хорошо поют скворцы утром и вечером, когда далекое солнце золотит верхушку их дерева. В песне — благодарность людям за добро и заботу, за домик, где было тепло и уютно, где выросли их малыши.
Юрий Ростовцев
И ЗА КАЖДОЙ СТРОКОЙ — СУДЬБА
О первых книгах молодых прозаиков
Сам по себе литературный талант — только условие творчества. Основой же его, как это было еще раз точно определено в одной недавней дискуссии, «являются личность писателя, масштаб этой личности, напряжение его гражданской совести, глубина и мощь его гуманистических идей». И, конечно, судьба писателя, общественно значимая, полная переживаний и боли за все происходящее в мире, тесно связанная с судьбами своего и предшествующих поколений. Тогда ему не приходится жить в ожидании темы и всегда есть о чем поведать читателю-современнику.
Знакомство с дебютантами 1976 года, молодыми ленинградскими прозаиками Николаем Кузьминым, Алексеем Ларионовым, Борисом Рощиным, Валентином Соболевым, Вячеславом Усовым убеждает нас в том, что в своих произведениях они идут от жизни, стремятся запечатлеть в слове ситуации, конфликты, характеры, замеченные и выхваченные ими из нашей повседневной реальности. Почти у каждого есть яркие и самобытные герои, увлеченно живущие в водовороте буден.
Касаясь тем производственных, начинающие писатели не стремятся к буквальному, репортажному отражению трудовых процессов. Для них важна не только тема, но и судьба человека, его духовный мир, внутренняя наполненность личности.
Практически все рассказанное молодыми литераторами на страницах первых книг связано с их собственным житейским опытом, является отражением лично выстраданного, познанного, обдуманного. Хотя не редки, к сожалению, среди них и «плоды недолгой муки» — произведения чуждые и не интересные читателю. Каковы же могут и должны быть критерии осмысления критиком сочинений дебютантов? Стремление оценивать труд писателя по законам, им самим для себя определенным, верно лишь по отношению к талантам зрелым, состоявшимся. Здесь оно не подходит. И это понятно. Автору еще слишком нравится «просто сочинять», он только на пути к себе, пробует писать так и эдак. Вот почему столь часто у начинающих рядом с удачным, подлинно художественным произведением сосуществует вещь убогая, бледная. Значит, и задача критика в таком случае не столько «ругать», сколько помочь автору во множестве «я» найти подлинное лицо, тщательно и осторожно отделить зерно от плевел.
Свою первую книгу Алексей Ларионов назвал «Золотые ракиты»[2] в память о тех могучих «райдах» (как называют кусты ракиты на Вологодчине), что росли возле родимого дома.
«Двенадцати лет я собрал котомку и пошел по белу свету. Я ходил так долго, видел и слышал так много, что даже забыл само слово «райда» и, когда вспоминал светящееся чудо на задворках отчего дома, не знал, как его назвать: ива, верба, ветла, ракита? Тусклые, казалось мне, неточные слова, а того забытого звонкого слова и в словарях я найти не мог!»
И собственно, вся книга рассказывает о стремлении человека доискаться «до сущности протекших дней». Особенно удачна в этом смысле первая часть книги — «Кипень из глубины». Она состоит из цикла новелл, порой всего трех-, четырехстраничных, воспроизводящих сцены детства и отрочества лирического героя. Повествование строится не на сюжетной основе, не в длину, а как бы расходится от центра, которым является сам рассказчик, по спирали вширь. Поначалу воспринимаешь эти зарисовки, сами по себе очень живые и цельные, как случайные, не связанные между собой эпизоды. Но так только кажется. Их сцепляет в единое целое своеобразный внутренний авторский монолог. Такой способ творческого мышления очень точно характеризовал В. Амлинский: автор «как бы порвал движение времени, смонтировал сегодняшнее с вчерашним, заставил лирического героя с обостренной силой вглядеться в самого себя, а через себя во множество других людей, оставшихся навсегда в памяти или незримо исчезнувших».
Рядом с героем повести «Кипень из глубины» живут и действуют его отец и мать, братья и сестры, друзья, односельчане. Особенно убедительно выписан образ сестры — деревенской комсомолки Лиды. Автор легко соединяет времена, так что чуть ли не с первых страниц мы узнаем о преждевременной гибели девушки в годы блокады, но она продолжает жить. Не только на всех последующих страницах книги, но и в нашем читательском сознании, ведь для добрых дел нет забвения. Автор убеждает нас в этом.
В самом деле, как забыть человека, который помог почувствовать тепло родной земли («Чем солнышко пахнет») и рассказал о революции («Вечерние демонстрации»), раскрыл тайну знаний («1 мая 1185 года») и отыскал «прародительницу» своей семьи («Подарение бабушки из неолита»). Лида воплощает в себе самые светлые, самые высокие черты личности — твердой, целеустремленной, жизнестойкой, — и в то же время она выписана удивительно живо и зримо, без хрестоматийного глянца. Это, пожалуй, наиболее запоминающийся герой на всем протяжении книги. Вот она совсем еще девочка, разыскивает следы древнего человека; вот — в осажденном Ленинграде, сражаясь с голодом и бомбежками, находит силы на письма брату, полные мужества и оптимизма.
2
А. Ларионов, Золотые ракиты, «Советский писатель», Л., 1976.