Страница 81 из 90
Было очевидно, что руки человека не способны на такую точность и скорость. Казалось, это огромная пила, зубья которой сливаются в блестящее кольцо и вгрызаются, врезаются в защиту Быкова.
И вдруг облако опало. Юра сделал шаг назад, подтянул левую ногу, замер на мгновение, и оказалось, что правая рука все так же в засаде у подбородка.
Он провел взглядом по телу Быкова сверху вниз и потом опять вверх так плотно и жестко, что казалось, волоски на его руках и ногах прижмутся, как если бы по ним провели ладонью. Взгляд уперся в лицо и, видимо, нашел там то, что искал, потому что Юра опять сделал шаг вперед и еще что-то неуловимо быстрое, а потом повернулся спиной и, опустив голову, медленно пошел в угол.
Это было странно, и зрители, не понимая, следили за ним. Но потом оказалось, что Быков лежит на полу, а судья уже ведет счет. Зал не знал, как реагировать, и затих.
Юра поднял голову и нашел глаза тренера. Он прочел в этих серых под тяжелыми веками глазах поддержку.
Он снова встретился с Быковым в центре ринга и сразу отступил. Быков сильнее. Начинается новый бой, то, что было, — только подготовка.
Уклониться, уклониться от удара и встретить Быкова. Резко вот так, в голову. Юра быстро, как бы не упустить начала атаки, взглянул в лицо Быкову, в светлые с затаенным металлическим блеском глаза, увидел, как они напряженно разглядывают, изучают, расчленяют его — Юру. Теперь уже трудно сосредоточиться, когда знаешь, как такой взгляд режет защиту, безжалостно, как на весах, без смягчений и недоговоренностей, диктуемых правилами приличий, разбирается в тебе, определяет, кто ты, что ты, что в тебе настоящего и где слабина.
Сейчас нокдаун только подхлестнул Быкова, сделал более серьезным, решительным, цепким. Он не бросился вперед, а методичными, точными, сильными ударами стал разрушать оборону, проникать в нее, искать брешь, чтобы ворваться, смять все то, что называл в себе Юра словом «боксер». Отступить и ударить, снова отступить.
Гонг. Раунд кончился.
В углу уже ждет тренер. Его полное лицо выглядит значительным. Он скажет самое важное, нужно только ловить и исполнять каждое слово. Нужно довериться полностью, больше, чем себе, и понять его за эти краткие секунды.
Но что будет во втором раунде, если бы хоть кто мог сказать?
— Отходи, но не уступай, не позволяй навязать ближний бой…
Гонг прервал тренера на полуслове, он хотел еще что-то добавить, но решил, что не успеет, только собьет с того, что уже внес, передал, и, взяв стул, который приносил для Юры, неуклюже, по-медвежьи спустился с ринга, обернулся к этому ярко освещенному, туго натянутому квадрату брезента.
Второй раунд.
Сразу в центр ринга. Левой, правой, нырком уйти от удара и коротко ответить в голову. Коротко, но не сильно. Правая в засаде для третьего раунда.
Его тонкое, по-кошачьи гибкое тело казалось неуловимым для правильных, спланированных атак противника. Казалось, уже пойман, загнан в угол, но вдруг быстрое движение плечами, бедрами, и уже ускользнул, уже в центре ринга, стройный и сухощавый.
Но Быков идет вперед, не торопясь, косолапо, безостановочно, неумолимо, будто машина, у которой ни усталости, ни людских сомнений, которая преследует, загоняет в угол.
Ты сам оставил Быкову только один путь: вести бой жестко, профессионально, с полной отдачей сил, как научили его первенство страны, международный ринг. Быков каждым четким, хлестким ударом подчиняет своей воле, стилю. Он в самом начале гасит твою атаку, доказывая, что ты дилетант, не способен, не достоин вести бой и должен сдаться, признать свою несостоятельность.
Юра видел, как Быков быстро и четко пресекает каждую его попытку импровизации легкого игрового боя, обрубает, занимает его часть пространства на ринге, оттесняет в угол к канатам. Юра понимал неотвратимость лобового столкновения, но оно подготавливалось Быковым не спеша, хладнокровно, будто все уже предрешено. Это подавляло и завораживало. Но ты должен не уступать беде, делать все честно, как положено: только так можно изменить судьбу, только так останешься верен себе. Только так! Не бояться, самому идти вперед!
И все равно Быков поймал, — он и должен был поймать. Он приучил Юру к приему «солнышко», перед боковым ударом делал круговые размашистые движения корпусом, будто ударит то с одной стороны, то с другой, но не атаковал, только пугал. А сейчас вдруг (Быков знал, когда должно наступить это «вдруг») он бросил всего себя в резкий боковой удар в голову, так, что перчатка ворвалась, впечаталась откуда-то сверху, где нет защиты. Потом перенес вес тела на правую ногу и развил атаку в ближнем бою — все правильно, красиво, элегантно. Легким, быстрым движением отодвинулся, и правая его рука ударила в узкий промежуток между их телами точно, математически изящно. Юре показалось, будто тяжелый, наполненный песком мешок тупо, но с огромной силой ударил откуда-то из темноты зала, а потом все дернулось, качнулось в одну сторону, затем еще сильнее, так, что уже еле удерживаешься на ногах, в другую, и кажется, ринг, зал, Быков, судья — все перевернется, и надо быстрее упасть, прижаться, прижаться к спасительному полу.
Но нет, нельзя, надо стоять, надо оттолкнуться от канатов, тяжело, медленно ступая, уйти в центр ринга и не опускать, не опускать рук! Иначе засчитают нокдаун.
Мелко, противно дрожат ноги. Ощущение тошнотворности, загнанности во всем теле, в мозгу, липкий пот катится между лопаток, тяжестью набухает в майке. Нужно симулировать активность, не дать Быкову развить атаку, загонять по рингу, забить. Следить за ним, не пропустить короткий жалящий удар справа, иначе — уже не встать.
Но Быков идет вперед размеренно, целеустремленно, и под его сосредоточенностью, строгостью — как под прессом, как, наверное, под дулом револьвера, когда уже притягивается к твоему лбу темное, круглое пятнышко ствола, в котором прячутся и жизнь, и смерть, и судьба твоя, и может, все — конец, может, вот твой последний глоток воздуха, такой терпкий, такой сладкий, такой жгучий, и последний луч света, виденный тобой, ведь это грань, дальше — ничего, а то маленькое, загадочно темное отверстие ствола гипнотизирует, накатывает страхом, жутью.
Куда, куда уйти от него? Рвануться влево, вправо, обмануть, а потом… Что потом?
Не хватает одного совсем короткого мгновения, чтобы понять, что и как надо сделать, где спасение.
А удары прямые, сбоку, снизу сотрясают, пробивают защиту. Опять удар, еще, еще, еще, уже у самого подбородка, чуть ближе — и достанет, накроет, впечатается в лицо. Серии: одна, другая. Как остановить? Уже не успеть, не поймать их, только бросить тело влево, вправо, назад, уйти из-под атаки. Но Быков видит, знает, как ударить, чтобы сбить, смять, нокаутировать. И не спрятаться, не закрыться, только канаты за спиной.
Юра чувствовал в изменившемся ритме боя, в том, как перенес Быков вес тела на правую, находящуюся сзади ногу и готовит удар, видел в пластике и законченности движений, что цель уже намечена, пристреляна и только какой-то малости еще не хватает для удара последней атаки.
Опасность в каждом движении, взгляде, каждом непонятном и поэтому неожиданном изменении ситуации, в которой ты барахтаешься и которая несет и кружит тебя.
Вот, может, уже началось, и летит перчатка в том страшном, неожиданном, неизвестно откуда возникшем ударе, и очнешься лишь на полу с отупляющей, резкой болью в затылке, странным, как под наркозом, ощущением в челюсти, а ринг поплывет, поползет перед глазами, и не остановить, не собрать того, что было сознанием, честолюбием, Юрием. И никто, ничто не спасет тебя — ты один, за спиной лишь канаты.
«Нельзя бояться, — натужно, между вздохами, мысленно сказал себе Юра, — шире развернуть грудь, не сжиматься».
И тут — как нечто высшее, свободное от страстей, неоспоримое — раздался гонг.
Значит, пойти в угол. Тяжело опуститься на стул. Раскинуть руки на канаты. Вздохнуть полной грудью, на секунду закрыть глаза.