Страница 7 из 90
На Колин окрик Гончаров и головы не поднял.
Игорь огорчился грубой выходкой Разина.
— Зачем ты так? — сказал укоризненно.
— А пусть, ему полезно. Здесь не богадельня, некогда нянчиться!
Сейчас не до психологических тонкостей. Может быть, Коля прав.
И снова — лопату в бетон; вверх бежишь напрягаясь, вниз — отдыхая. Все в стороне — мысли, переживания, огорчения. Стойко держится ощущение: ты сильней бетона, сильнее времени, сильнее себя.
К восьми часам было готово шестнадцать квадратов, вдвое больше, чем обычно удавалось сделать. Измотанные, осунувшиеся бетонщики то и дело поглядывали на насыпь — не покажется ли смена?
Избавители появились в половине девятого. Их будто не замечали, продолжали работать. Новоприбывшие постояли, маясь своей бесполезностью, и начали силой отбирать лопаты.
Раздались шуточки:
— Научил вас мастер работать!
— Боитесь начальства!
— Может, вторую смену отработаете?
Игорь, весело улыбаясь, отшучивался, а сам поглядывал, куда направляется Надя. Увидел, что она держится рядом с Гончаровым, и хотя понимал: Надя может общаться с кем угодно и это ничего не значит, но было неприятно, что она разговаривает с Юрой, а не с кем-нибудь другим.
Пока машина ездила за арматурой, ребята ждали на рельсах. Надя сидела с Гончаровым поодаль. «Вот и кончились наши прогулки…» — подумал Игорь. Радостное возбуждение улеглось, нахлынуло чувство опустошенности и тупой грусти. Ничего не хотелось, даже спать.
— Интересно, когда вы собираетесь снимать Гончарова? — поинтересовался Разин.
— Опять ты пристал! — разозлился Игорь. — Больше тебе думать не о чем? Никто не собирается!
— Это почему же?
— Нет оснований.
Разин вкрадчиво вел дальше:
— А то, что он плохо работает, не основание? А на коллектив плюет, нас серой массой считает — ему за это грамоту? — Коля возвысил голос: — Бригадир должен быть в первых рядах, а он где?
— Ты же комсорг бригады! Вот и обсудите на собрании. Я смотрю, один ты возмущаешься! Может быть, есть у человека недостатки — так это вовсе не значит, что его надо выгонять.
— Я один возмущаюсь! — от гнева Коля начал пришептывать. — Народ у нас смирный, всего боятся! Вот у Сережи Петрушина спроси, ему-то поверишь? Скажи, Сережа!
Петрушин смущенно сказал:
— Мне все равно, работает он или нет. Без него справимся. Просто он как-то не прижился, всегда в стороне. Не сошлись характерами, что тут поделаешь? Начальника изображает — пусть, а вот не сошлись характерами…
— Вот-вот! Начальником хочет быть! — подхватил Разин. — Уже в ассистенты на кафедре пробрался. Такие белоручки и лезут вверх, чтобы ничего не делать, а получать побольше. Кто не работает, а деньги берет, занимается воровством. Или у товарищей ворует, или у государства. Я вам скажу — если воров повыгонять, много миллионов можно сэкономить.
— Ты это говоришь, потому что сам не при кормушке.
Коля взвился:
— У меня есть стыд и совесть! У меня не голубая кровь. Я человек трудовой и не рвусь к должностям!
Он огляделся вокруг, как бы выбирая, на кого еще наброситься.
— Послушай, Коля, ты же говорил, что ни во что не будешь вмешиваться, — уводя разговор в сторону, сказал Игорь. — Как тебя понимать?
Разин во весь рот ухмыльнулся:
— Это смотря во что! Тут нельзя не вмешиваться.
— Значит, можно, если безопасно?
— Да нет, я совсем не про это, — смешался Коля. — Если уж явная несправедливость, так я полезу, не побоюсь ничего. Я говорил про то, что буду в семье, как в крепости. Выскочу оттуда, побью кого надо и назад. Там мне спокойно, там меня не достать, хоть всех благ лиши. Я про другое говорил. Семья для меня остров. Ну вот, всякие брожения сейчас, сексуальная революция, техническая. Всемирным потопом грозятся или оледенением. Или там среда загрязняется, дышать, дескать, скоро нечем будет. Люди расстраиваются. А мне на мировые потрясения наплевать, я в семье спрячусь. От ненужных мыслей.
— Никуда от них не денешься, — возразил Игорь.
Разин рассмеялся.
— Спрячусь! Глаза завяжу и уши заткну, ничего не буду читать, кроме книг по программе… А вон и машина за нами. Эх и поспим же сейчас!
Бегом спустились с насыпи, за несколько секунд расселись по скамейкам.
Игорь подождал Надю.
— Устала?
— Нет, ничего, — неохотно ответила она.
— Садись в кабину, отдохни.
— Я лучше в кузове.
Она села на переднюю скамейку рядом с Гончаровым.
Только что к усилителям подключили магнитофон. В столовую потянулись любители поп-музыки. Многие принесли свои записи и всячески их расхваливали. Разгорелся спор, что слушать в первую очередь. Битлзов отвергли за старомодность. Холлидея тоже сочли устаревшим. Победу одержал Пол Маккартни. Валерка Бодров уже кассету достал из кармана, но тут вклинился худой неоформившийся подросток Саша Панин, молчаливо пережидавший спор. От волнения визгливо закричал:
— Стойте! Стойте! У меня есть, что надо! Христос-суперзвезда, поп-опера! С американской пластинки переписана.
Валерка пренебрежительно бросил:
— Иди ты со своей оперой! Не мешай! — И толкнул легонько Панина.
Но тихий Саша остервенел, заслонил магнитофон своим телом, с горящими глазами кричал о серьезности сюжета и первоклассных исполнителях.
Ребята для потехи кричали:
— Давай Маккартни!
Другие заводили Сашу:
— Не хотим Маккартни, давай Христа! Держись, Панин!
— Ничего вы не понимаете! — горячо бормотал Саша. — Это шедевр, последний крик Бродвея!
— Твоему крику сколько уже лет? — напирал Бодров, но тщетно: Саша воспользовался заминкой и поставил кассету.
— Ну молодежь настырная пошла! — Валерка театрально развел руками. — Ни к чему не подпускают!
— Как дети, — заметил Коля Разин, сидевший с Голубевым и Алешиным за длинным столом. — Не все ли равно, что слушать? Лишь бы шум был.
Началась музыка. Ребята, заинтересованные названием, на несколько минут притихли, потом стали переговариваться, рассказывать анекдоты. Популярная музыка не требовала внимания — все было знакомым: мелодии, инструментовка, ритм. Один лишь Виктор Кухарев впал в транс. Глаза помутнели. Он подрыгивал ногами и раскачивался всем телом. Ребята пересмеивались, глядя на него, подталкивали друг друга:
— Смотрите, Витька кайф поймал!
А Кухарев голову на грудь опустил, рот безвольно открыл.
— Вот как может человек забыться, — с некоторой завистью сказал Игорь. Ему бы тоже сейчас отвлечься, чтобы не думать о Наде.
Коля Разин, перекрывая музыку, рявкнул:
— Хмелеуборочная машина!
Кухарев встрепенулся, посмотрел по сторонам, бессмысленно улыбнулся и вновь поник, пронизанный волнами биг-бита, великого ритма.
Игорь пытался уловить смысл песни. Но английский язык знал в пределах институтской программы и не понял ни слова. Кто-то пел грубым голосом. То ли папаша радуется, что у него чудесным образом родился смышленый ребенок, то ли взрослый Христос учит жить, а может быть, Иуда торжествует, получив за донос деньги и прописку в Иерусалиме.
Слушать стало скучно, Игорь перестал обращать на музыку внимание.
— А знаете, ребята, — сказал он, повернувшись к Разину и Алешину. — Опять мы втроем, как тогда, помните, на танцах…
— Ну, ты тогда недолго с нами был, — лукаво улыбнулся Володя. — Сегодня, наверное, тоже исчезнешь?
Игорь смутился.
— Куда мне исчезать? Дел никаких нет.
— Игорек у нас молодой, но серьезный, — поддел Коля Разин. — Интересуется только производственными делами.
Тем временем на фоне машинно-бесстрастной музыки о Христе шли приготовления к развлекательному вечеру — закрепляли занавес, расставляли круглые табуретки, сделанные из бревен. За стойкой важно стоял одетый в белую куртку бородатый Николай Киселев. В его обязанности входило выдавать кофе, печенье, конфеты и шуточки.
Игорь поднялся:
— Пойду воды попью.