Страница 16 из 87
Кто помнит старую русскую аристократию, тот прекрасно представляет себе ее небрежно фонетическое произношение, французскую назализацию и закрытые гласные в конце слова, ее английские интонации и произношение почти с закрытыми губами. Кто встречался с купеческим миром, тот прекрасно представляет себе ее громкое произношение слов с широко раскрытым ртом; духовенство же часто не делало никакой редукции в послеударных слогах. Фонология должна уметь раскрыть и описать речевой поток спокойного холодного дельца, нервной и истеричной женщины, восторженного поклонника искусства и трезвого прозаика обыденной жизни. У Тургенева в «Отцах и детях» одно действующее лицо, а именно Павел Петрович Кирсанов, произносит слово «принцип» почти по-французски – «принсип» (можно было бы сказать даже «прэнсип»); другое же лицо, Базаров, произносит это слово как «прынцип», ставя к тому же ударение на первом слоге. Разве нельзя судить по такому произношению о сословной принадлежности соответствующих лиц? В романе Диккенса «Крошка Доррит» гувернантка разбогатевшего семейства учит всех произносить слова с вытянутыми губами на французский манер (prune).
Эти азбучные истины необходимо помнить каждому фонологу, если он хочет, чтобы его наука была частью языкознания. Ведь если фонология будет ограничиваться только учением о звуках, она не будет частью языкознания, так как язык не есть только звучание. Если фонолог занимается, например, учением о сочетаемости звуков, то, какие бы правильные статистические методы он ни употреблял и какие бы точные и идеальные результаты он ни получал, такая фонология все равно не будет иметь никакого отношения к языкознанию, так как язык, повторяем, не есть только звучание. Точно так же грамматические модели не имеют никакого отношения к языкознанию, так как язык не есть грамматика. Во всех этих случаях необходим учет внутреннего значения звуков и грамматических форм, и необходимо соединение как фонологии, так и грамматических структур с языком как орудием человеческого общения, без чего самые изысканные структурные формы языка теряют свою связь с языком и становятся предметом специальной, но уже не языковой дисциплины.
Теоретическое языкознание
Огромное значение имеет теория моделей и для теоретического языкознания. Как мы уже говорили, традиционное языкознание слишком интенсивно всегда гонялось за разысканием новых языковых фактов и слишком мало обращало внимания на теоретическую сторону дела, на определение своих категорий и на изыскание более тонких методов. В этом отношении структурная лингвистика и, в частности, теория языковых моделей слишком злоупотребляли теоретическими построениями, удаляясь иной раз в безвоздушное пространство ненужных формул, вреднейшего формализма математических изысканий и наукообразных, путающих дело, обозначений. Это, несомненно, является временным увлечением и в ближайшее время отпадет, по крайней мере, для лингвистики, как ненужная мишура. Тем не менее теоретический напор, характерный для теории языковых моделей и для всей структурной лингвистики, ни в каком случае не пропадет даром и уже заставил коренным образом пересматривать свои теоретические позиции всех передовых лингвистов нашего века.
Оказалось, например, что традиционная лингвистика не очень хорошо разбирается даже в таких, казалось бы, очевидных вопросах, как части речи или члены предложения. Тут царит очень большая путаница. Части речи определяются в связи с логическими категориями, что и неправильно и недостаточно. Члены предложения определяются как ответы на тот или иной вопрос, что вовсе не есть определение, но только интуитивное понимание. Употребляются такие выражения, как «части речи», «частица», «служебные слова» или «знаменательные слова», как будто бы в языке имеется что-нибудь незнаменательное. Падеж тоже определяется как ответ на тот или иной вопрос, а в самой общей форме падеж понимается как отношение одного имени к другому. Однако все это вращается только в чисто интуитивной области и имеет весьма слабую связь с точным логическим определением. Такие категории, как вид, залог или наклонение, в традиционной грамматике тоже почти не выходят за пределы интуитивных установок, чуждых не только логической точности, но даже самой обыкновенной интуитивной ясности, обстоятельности и непротиворечивости. Другими словами, основные теоретические категории традиционного языкознания требуют коренной чистки, и математически-структурный подход сулит здесь самые широкие логические возможности.
В качестве примера можно привести хотя бы понятие фонемы. Прошел длинный ряд веков, когда звуки речи и фонемы никак не противопоставлялись и понятие звука речи было окончательным обобщением всего произносимого. Потом стали замечать то простое обстоятельство, которое известно теперь и всякому школьнику, а именно, что одно дело произносить слова, а другое дело их писать. Откуда получилось такое расхождение? Пришлось различать звуки фактического речевого потока и звуки языка, и, в конце концов, называть фонемой не просто фактически произносимый звук, а именно звук языка с подчеркиванием того, что язык не есть просто звучание. Потом пришлось анализировать и фонему как звук языка. Является ли она родовым понятием в отношении фактически произносимого звука речи или отношение здесь более сложное? Всякий ли фактически произносимый звук речи есть фонема или тот, который несет на себе функцию различения смысла, того, что обозначают фактически произносимые звуки речи? В конце концов мысль дошла до конструирования фонемы как некоторого рода модели, для фактически произносимых звуков речи. Изучая фонологическую литературу последних десятилетий, нельзя не убедиться в том, как плодотворно воздействовали математические методы на развитие учения о звуках речи, ставшего теперь специальной и чрезвычайно тонкой дисциплиной.
Возьмем такую категорию, как часть речи. Исследование О.С. Кулагиной показало, что к этому понятию можно и нужно подойти математически, а именно теоретико-множественно. Оказалось, что часть речи есть не что иное, как известная интерпретация понятия окрестности.
Если взять множество слов и распределить их по окрестностям, то между такими множествами слов, являющихся окрестностями, можно установить подобие или даже тождество, когда одна окрестность накладывается на другую, и показателем этого тождества явится то, что можно назвать типом разных окрестностей. Вот этот тип и есть нечто весьма близкое нашему понятию части речи. Если установить, что имеются слова мужского, женского и среднего рода с окончаниями на -ый, -ая, -ое и окрестности, которые можно назвать единственным или множественным числом, то совпадение такого рода множеств будет рисовать нам определенного рода тип словесного множества; этот тип, очевидно, будет именем прилагательным, другими словами, частью речи, установленной здесь при помощи структурного взаимоотношения слов между собою. Подобного рода рассуждения, конечно, не рисуют нам имени прилагательного в целом, т.к. обычно понимаемое прилагательное гораздо шире, а даваемое структурными средствами, определение имеет гораздо более узкий объем. Тем не менее невозможно спорить о том, что структурное моделирование далеко двинуло вперед разработку учения о частях речи, хотя оно, возможно, еще и далеко от окончательного решения данной проблемы.
О падежах тоже спорили очень много, но окончательного определения падежа мы не имеем до настоящего времени.
Это объясняется тем, что падежи определялись не столько логически и по существу, сколько описательно, эмпирически, почти только интуитивно. Нельзя не признать огромного значения той попытки структурного определения падежа, которое принадлежит А.Н. Колмогорову и В.А. Успенскому. Идея этого определения очень проста. Берется ряд одинаково построенных фраз, устанавливается соотношение между отдельными классами слов, составляющими эти фразы, и падеж отыскивается при помощи соотношения этих классов, т.е. при помощи установления эквивалентности его окружения в одинаково построенных фразах. Определение падежа в этом случае тоже является слишком широким и чересчур абстрактным; оно очень далеко от конкретной смысловой насыщенности понятия падежа в традиционном языкознании. Тем не менее и здесь структурный метод и моделирование дают весьма ощутительные результаты, отвергать которые немыслимо для языковеда, если он ищет свою истину без всякого предубеждения, как бы далеко ни расходились между собою возможные в настоящее время структурные методы моделирования и фактическое богатство огромных эмпирических данных традиционного языкознания.