Страница 6 из 111
Далее, автор пишет, что «фиксируются некоторые отношения между этими первичными понятиями, которые принимаются в качестве постулатов» (с. 9). Этот способ выражения также малоудовлетворителен. Во-первых, здесь – синтаксическая двусмыслица, так как остается непонятным, что считать постулатами – отношения или понятия. Во-вторых, почему здесь говорится только о некоторых отношениях? Понимать ли эти отношения как «какие бы то ни было» или как «определенного и специфического рода»? В-третьих, и это самое главное, какие же это такие лингвистические постулаты? Автор не только их не перечисляет, но даже не приводит ни одного из них для примера.
Итак, до сих пор ясно только то, что языковая модель есть абстрактное понятие, что и подтверждается специальным заявлением автора: это – «абстрактный объект», не зависящий от природы элементов, или «абстрактная конструкция», даже «чистая фикция». Неужели это определение языковой модели?
Термин «абстракция» уже не раз подвергался глубокому изучению в марксистской литературе. Выяснено, что термин этот может иметь весьма разнообразное смысловое содержание. Научное понятие «абстракции» несовместимо с пониманием абстракции как некоей фикции. Абстракция есть отражение реального бытия, впервые дающее возможность понимать бытие как нечто закономерное. Всякий закон природы, например, закон притяжения тел, взятый сам по себе, вполне абстрактен, и тем не менее именно благодаря законам притяжения впервые только и становится возможным получить конкретную и вполне закономерную картину притяжения (например, в пределах солнечной системы). Почему же в таком случае абстракцию нужно считать фиктивной? Термин «фикция» в мировой литературе тоже получил большую дифференциацию своего значения. Ясно, что термины «абстракция» и «фикция» употребляются автором некритически.
Но это еще не самое главное. Самое главное – то, что автор книги находит возможным говорить о модели без того оригинала, моделью которого она является и без которого она вовсе не модель, а просто самостоятельно данный предмет.
Всякому ясно, что модель всегда есть модель чего-нибудь. Другими словами, модель предполагает определенный оригинал, без которого она не является никакой моделью. Понятие оригинала модели обязательно должно входить в определение самой модели, но, давая первичное определение модели, автор, как мы видели, ни о каком оригинале модели не говорит ни одного слова. И только в дальнейшем, выясняя отношение абстрактной модели и ее конкретной интерпретации, автор, опять совершенно случайно, заговаривает о важности изучения интерпретаций для выяснения связи интерпретации модели с ее оригиналом. А почему для всякой модели есть оригинал, если модель определена только в качестве абстрактного и фиктивного понятия? И в чем вообще заключается связь модели с ее оригиналом? Эти вопросы – основное для определения языковой модели – в данной главе не рассматриваются и даже не ставятся. Получается так, как если бы конструктор самолета конструировал самолет, не обращая внимания на те объективные и материальные особенности, которыми должен обладать его самолет, чтобы выполнять свою функцию планомерного летания по воздуху. Чертежи и вычисления конструктора имели бы в этом случае самодовлеющее значение, отвечая любым абстрактным фикциям конструктора вне всякого соотношения с возможным объективным оригиналом, отвечая любым и каким угодно «наборам» и «отборам» произвольных «фикций» и нарочитых выдумок.
Вопрос этот не какой-нибудь второстепенный или необязательный, но чрезвычайно принципиальный. Дело в том, что понятие модели зарождалось и распространялось в кругах, весьма далеких от диалектического материализма. Всегда была тенденция рассматривать модель в ее абсолютной данности вне всякой связи с той действительностью, которую она отражает. В этом плане рассматривает ее и автор анализируемой нами книги. Однако модель, как и все языковые категории, должна быть изучаема только в качестве отражения соответствующей действительности. Это не значит, что язык и языковые категории являются прямым отражением действительности. Они являются только косвенным отражением действительности, только известным ее пониманием, только известной ее интерпретацией, а часто даже и ее искажением. В конце концов язык, будучи явлением человеческого сознания, безусловно уходит своими корнями в стихию действительности и в конце концов является ее отражением. Но, повторяем, отражение это – косвенное, интерпретативное. В качестве такового оно в свою очередь является той действительностью, которая подвергается моделированию. Будучи орудием общения разных сознаний и не будучи прямым отражением действительности, он все же сам по себе уже является той действительностью и тем естественным оригиналом, который задан для соответствующего моделирования. И поэтому модель, рассматриваемая только в качестве структуры, вовсе не есть модель. Моделью является только та структура, которая есть общение разных сознаний, т.е. в конце концов она уходит в стихию действительности, так или иначе отражаемой в сознании. Теория языковых моделей, не связанная с понятием оригинала моделей и с теорией отражения, есть весьма порочная теория. Ее последовательное проведение предполагает принципиальную борьбу с диалектическим материализмом и опирается на беспредметные структуры сознания, игнорируя вообще проблему сознания. Но язык, трактуемый вне проблем сознания, и языковое сознание, трактуемое не как орудие общения и вне всякой теории отражения, может выдвигаться только в порядке наступления вообще на диалектический материализм. Поэтому всякая теория языковых моделей, не базирующаяся на указанных принципах, даже и в условиях ясной и логической ее трактовки, есть порочная теория, не говоря уже о темных и противоречивых ее формулировках.
До настоящего пункта, таким образом, в анализируемой нами книге уже дано по крайней мере четыре разнородных и плохо связанных между собою определения языковой модели: первичное, или исходное, общее языковое понятие; последовательность абстрактных схем с аппроксимацией к действительности; абстрактная и чистая фикция; гипотеза из области строения языка как семиотической системы.
Оказывается, что у автора есть еще пятое определение модели, которое он дает на с. 10. Здесь автор пишет, несмотря на все предыдущие данные им определения модели: «Перейдем теперь к характеристике круга исходных первичных понятий, из которых строится большинство лингвистических моделей». Значит, то, что выше говорилось у него об абстрактности, фиктивности, наличии системы абстрактных схем и об аналогии с математической логизацией, сам автор теперь уже не признает «кругом исходных первичных понятий». Кроме того, он собирается говорить не просто о языковой модели, но только пока еще о «большинстве» таких языковых моделей. У всякого читателя тут сразу возникает логическое беспокойство: значит, опять-таки не будет вскрываться само понятие языковой модели, а какое-то неопределенное «большинство» этих моделей? И значит, имеются еще какие-то другие языковые модели, которые не будут охвачены этим понятием? Но оставим это в стороне и посмотрим, о каком же понятии языковой модели автор сейчас будет говорить.
Прежде всего, автору книги удивительным образом представляется, что традиционное языкознание, например, в области акустической фонетики, обязательно оперирует каким-то «континуумом» звуков. Это и непонятно, и неверно. Ведь континуум звуков, т.е. непрерывность переходов между ними, равносилен какому-то завыванию, мычанию, блеянию, шипению, гудению, рычанию, писку, свисту и т.д. и т.д. Неужели старая физиология звуков речи имела дело только с такими звуками? Когда мы говорим в традиционном языкознании, например, о губных, зубных или задненебных звуках, неужели мы ничего не имеем в виду, кроме сплошного континуума звуков? Далее, оказывается, что о дискретных звуках может говорить только математическая лингвистика. И больше того, только теория моделей, оказывается, и может говорить об отдельных дискретных звуках. На это нужно сказать, что ни один традиционный лингвист не согласится с таким положением дела. Для того чтобы говорить о дискретных звуках, вовсе не надо никакого учения о языковых моделях. Автор книги идет еще дальше того: он с большим сочувствием цитирует американского лингвиста М. Джуза, по мнению которого, лингвистика есть отрасль «дискретной математики». Однако дискретность элементов в лингвистике всегда существовала без всякой математики, а математика вовсе не занимается только дискретными элементами. И дискретность, и непрерывность всегда сосуществовали и в лингвистике, и в математике без всякого влияния этих дисциплин друг на друга. И совершенно неизвестно, почему дискретность лингвистическая обязательно должна вести к дискретности математической. Дискретность звуков речи настолько же математична, насколько и дискретность всего существующего, например дискретность предметов, находящихся в этой комнате. Резюмировать всю эту путаницу можно с помощью такого силлогизма: традиционная лингвистика имеет дело только с континуумом звуков: не-континуум звуков, т.е. отдельные дискретные звуки, возможен только в учении о моделях, – следовательно, учение о дискретных звуках есть часть математики.