Страница 23 из 111
Впрочем, и сам Р.Л. Добрушин откровенно сознается:
«Безусловно, что делаемые в настоящее время первые попытки теоретико-множественного подхода к построению грамматики, в том числе в предлагаемой работе, очень несовершенны. Однако их усовершенствование возможно лишь на основе большой экспериментальной работы, связанной с наполнением абстрактных математических схем конкретным языковым материалом из разных по грамматической структуре языков»[109].
Этим Р.Л. Добрушин сам зачеркивает собственную математическую лингвистику как самостоятельную дисциплину, потому что, если бы он начинал с языковой конкретности, ею продолжал и ею кончал бы свое исследование, а математику понимал бы только как форму систематизации и изложения специфически языковой конкретности, то никакому здравомыслящему лингвисту и в голову не пришло бы возражать Р.Л. Добрушину.
Другой горячий сторонник математической лингвистики, И.И. Ревзин, писал:
«То, что математическая лингвистика изучает модели реального языка, указывает на ее зависимое и подчиненное положение по отношению к соответствующим разделам языкознания (в частности, модели строятся не на голом месте, а формализуют уже имеющиеся языковедческие концепции)»[110].
Прочитав такое сообщение И.И. Ревзина, всякий представитель классического языкознания облегченно вздохнет, и ничто остальное в подобного рода рассуждениях уже не будет для него страшным. Я бы, например, возразил против того, что структурный анализ языка обязательно связан с математическими рассуждениями[111]. Но всякий согласится, что это возражение имеет уже третьестепенный смысл в сравнении с приведенным у нас категорическим тезисом И.И. Ревзина. Очень важно отметить и то, что в цитируемой нами работе И.И. Ревзин считает все дососсюровские теории языка совсем не имеющими прямого отношения к самому языку. Все эти психологические, логические или социологические объяснения языка, не исходящие из системы самого языка, имеют для И.И. Ревзина минимальную ценность. С этим тоже необходимо соглашаться. Но отсюда вытекает, что и математические объяснения языка тоже нисколько для него несущественны. Этого вывода И.И. Ревзин не делает. А, собственно говоря, неспецифичность математики для языка сама собой вытекает из указанных воззрений И.И. Ревзина. Наконец, можно прямо сказать, что все существенное, высказанное о языке, легко может быть выражено и не математически; а все математическое о языке основано, по И.И. Ревзину, на самой же специфике языка. Тогда я уже не знаю, о чем же именно мы здесь спорим. Другое дело, это математические выкладки, делаемые якобы без использования классической лингвистики. Тут уже было бы прямое petitio principii: мы не хотим знать классического языкознания, а делаем математические выводы, которые почему-то вдруг чудесным образом с ним совпадают. Однако в данной книге И.И. Ревзин боится стать твердыми ногами на почву этой сплошной логической ошибки. Но тогда от всей этой книги И.И. Ревзина должно веять на всякого представителя классической лингвистики только нежным и успокоительным ветерком.
Стихийным опровержением отвлеченного лингвистического математизма является не только все вообще советское языкознание, но и теории самих же проповедников этого математизма. Где и у кого он использован – у нас существенно, на этот вопрос даже трудно и ответить. Ведь для того, чтобы что-нибудь подсчитывать и сопоставлять, для этого уже наперед надо знать то, что именно вы собираетесь подсчитывать и сопоставлять; и если вы говорите о структуре чего-нибудь, то уже наперед необходимо знать то, структуру чего вы хотите анализировать. У нас некоторые думали, что можно определить части речи только одним математическим, статистическим или структурным путем. Но если у вас нет теоретически продуманного определения частей речи и их разделения, то что же именно вы хотите в данной области подсчитывать? И если заранее нам известно, что такое винительный падеж, как чисто языковая категория, и если мы заранее чисто теоретическим путем не установили, какими главнейшими семантическими оттенками и связями обладает этот винительный падеж в данном памятнике литературы, у данного автора, в данную эпоху и т.д., то никакая статистика не поможет делу и никакая структура винительного падежа ни на волос не приблизит нас к искомому нами уточнению данной грамматической категории. Можно, конечно, тратить бесконечное время на получение очень длинных и трудных подсчетов, напр., встречаемости двух каких-нибудь асемантически данных языковых элементов. Но в данном случае самая точная статистика все равно окажется за пределами языкознания. Надо сначала затратить определенного рода интерпретирующий акт для установления данного языкового факта или события; и после всех подсчетов необходимо затратить опять-таки чисто языковой, но уже никак не математический акт интерпретации результатов математических подсчетов и структурных установок. Вот почему проповедь отвлеченного математизма остается в лингвистике пустой тратой времени и вот почему сами теоретики этого математизма в критическую минуту отказываются от абсолютизации этого математизма и начинают взывать к языку как к некоей специфической области, используя при этом несправедливо третированное раньше классическое языкознание.
В заключение мы указали бы на две работы, которые основаны, с нашей точки зрения, на правильном понимании качественных и количественных связей в языке и которые могут считаться некоторого рода примером или образцом.
Б.Н. Головин[112] является горячим сторонником применения статистических методов в лингвистике. Он дает необходимые для этого объяснения главнейших статистических понятий и методов. В предыдущем, критикуя гипертрофию математических обозначений в лингвистике, мы оставляли за математической статистикой особую роль, положительную для прогресса лингвистической науки. Мы, однако, установили, что голая асемантическая статистика не имеет никакого отношения к изучению языков. Однако, при условии достаточного использования качественных методов, статистика не только имеет прямое отношение к языку, но является существенным уточнением его законов, которые иначе остаются на стадии исключительно только интуитивного описательства. Вот что пишет Б.Н. Головин:
«Ведь прежде чем считать, надо строго и однозначно выделить те элементы языка, которые мы собираемся считать, а это невозможно без качественного изучения языка, которое и позволило языкознанию создать учение о языковой структуре, ее составных частях и элементах, строго отграничить эти элементы от других – на основе качественных представлений о его форме и значении»[113].
Формулируя первое условие правильного применения статистики, Б.Н. Головин здесь так и пишет:
«Пусть первым из этих условий и будет союз с традиционными методиками качественного анализа языка. Опираясь на качественное изучение языка „интуитивными“ методами, вероятностно-статистическое изучение, получая новые, еще неизвестные науке о языке сведения о количественных соотношениях элементов и участков языковой и речевых структур, вновь ведет к качественным характеристикам этих структур. В настоящее время бесплодны и наивны споры о том, какими методами, интуитивными (качественными) или количественными, можно обеспечить успешное развитие лингвистики: нужно не противопоставление одних методов (здесь точнее – методик) другим, а продуманный и постоянный союз тех и других в решении новых и новых задач языкознания»[114].
Такая математическая методология языкознания у Б.Н. Головина не только не противоречит нашей критике отвлеченного математизма, но даже является для нас весьма желательной, будучи вообще одним из условий научного прогресса нашей науки.
109
Там же, с. 59.
110
Ревзин И.И. Введение в математическую лингвистику. – М., 1962, с. 28.
111
Правильно говорили Н.Д. Андреев и А.Р. Зиндер:
«Необходимо решительно отвергнуть утверждение, будто структурализм является обязательным путем к построению математической лингвистики». – ВЯ, 1959, № 4, с. 19.
112
Головин Б.Н. Из курса лекций по лингвистической статистике. – Горький, 1966.
113
Головин Б.Н. Указ. соч., с. 10.
114
Там же, с. 10.