Дерзание духа

Умение говорить с читателем на понятном ему языке – ценнейшее свойство мышления философа. Оно не только в мастерстве изложения, изящном владении словом как таковым, но прежде всего в глубоком знании, продуманности автором материала.

Конечно, заметит кто-нибудь, Лосеву легко писать. То, о чем он размышляет на страницах своих произведений, является предметом его забот, творческих переживаний более семидесяти лет.

Действительно, серьезный научный интерес к древним культурам возник у него еще в гимназическую пору, в самом начале века… А когда вопрос глубоко, всесторонне изучен, мысль до конца продумана, то она находит себе естественное и вместе с тем простое выражение. Вот и получается, что в руках читателя – фундаментальное теоретическое сочинение, а воспринимается оно свободно, без натуги. В подтверждение сказанного приведем небольшой фрагмент из характеристики личности Сократа:

«Чего хотел этот странный человек, и почему его деятельность есть поворотный пункт во всей истории греческого духа? Этот человек хотел понять и оценить жизнь. Вот, по-видимому, его роковая миссия, то назначение, без которого немыслима была бы ни дальнейшая античная жизнь, ни века последующей культуры. Кто дал право понимать и оценивать жизнь? И не есть ли это просто даже противоречие – понимать и оценивать жизнь?

Досократовская философия не могла и не хотела обнимать жизнь логикой. Тем более она не хотела исправлять ее логикой. Но Сократ поставил проблему жизни, набросился на жизнь как на проблему. И вот померк старинный дионисийский трагизм; прекратилась эта безысходная, но прекрасная музыка космоса, на дне которого лежит слепое противоречие и страстная, хотя и бессознательная музыка экстаза. Сократ захотел перевести жизнь в царство самосознания. Он хотел силами духа исправить жизнь, свободу духа он противопоставил самостоятельным проявлениям бытия, и отсюда – это странное, так несовместимое со всем предыдущим, почти что негреческое, неантичное учение о том, что добродетель есть знание…»

Пусть читатель простит нас за то, что мысль оборвана. Если она вас заинтересовала, отыщите это место на страницах его «Истории античной эстетики».

Можно соглашаться или не соглашаться с оценкой А.Ф. Лосевым Сократа, как и других античных мыслителей, но нельзя не признать, что текст читается легко, будто у нас перед глазами не философское, а литературное произведение. В то же время эта легкость далека от облегченности. Она вовсе не означает, что написанное в беллетристическом ключе исследование не требует напряжения ума, внимания. Считать так было бы весьма опрометчиво.

Но как он пришел к этой ободряющей читателя простоте?

Долгим, кропотливым, а порой изнуряющим трудом. Он не только постиг предмет, он воспринял его ощутимо, конкретно, личностно. Эти знания не заучены, они – пережиты. И лишь тогда стали его достоянием, убеждением.

Так оно и есть: подлинная мысль, развиваясь, становится вроде бы осязаемой. Еще до своего выражения и осуществления в слове она не просто продумывается, она переживается автором. Только в этом случае мы говорим о рождении идеи, о творчестве.

Занимаясь многие годы изучением античности в самых разных аспектах и проявлениях, А.Ф. Лосев изобразил в своих трудах неповторимость античного типа культуры в сравнении с другими эпохами, преимущественно со средневековьем и Возрождением. Выработав подход к изучению явлений культуры, ученый настаивает на важности рассмотрения материальной и духовной ее сторон в их совокупности. Они равно необходимы и значимы для целостного взгляда на исторический период, ибо несут в себе специфические особенности – первопринципы, по Лосеву, – являющиеся обобщением множества культурно-исторических фактов.

Вникая в открытия, сделанные Лосевым, я вдруг задумался вот над чем. Почему гуманитарные сферы, вроде бы столь далекие от переднего края НТР, вновь оказались столь важными для нас? Даже необходимыми – и жизненно-конкретно, и интимно. Это не просто ни с того ни с сего возникшая блажь познания прошлого. Нет, сформировалась потребность оглянуться в далекое, чтобы унести его с собой, в завтрашний день. А влияние тут таких людей, как Д.С. Лихачев, А.Ф. Лосев, Л.М. Леонов, несомненно.

Свойство таланта – проявив себя, влиять и пробуждать интерес к своим исканиям. Настойчивая, многолетняя работа советской науки над классикой, творческим наследием прошлого сделала свое. Усилия Лосева и его замечательных единомышленников оказались той освежающей средой, которая разожгла интерес к древности. В баснословно далеких от нас эпохах ученые и писатели выявили близкий и необходимый нам смысл.

Всецело подчинив себя и все помыслы служению науки и истине, неостановимому творческому поиску, Лосев, таким образом, прожил множество жизней. В величественном здании истории он чувствует себя так же уютно и вольготно, как в собственном доме. Он там не гость, но полноправный житель.

Его труды не только несут читателю научное содержание, но они как бы сами собой в междустрочии отражают личность их создателя.

Вот почему этот человек, в чем-то по-детски трогательно-беспомощный, в то же время олицетворяет собой силу духа. Вот почему он, аналитик и интеллигент-романтик, представляется мне сам по себе не менее волнующей проблемой, чем те идеи, которые он выдвинул на протяжении своей пространственно обширной жизнедеятельности, совершая свой научный марафон.

Когда смотрю на полку с его книгами, когда вчитываюсь в его поэтично-аналитическую философскую прозу, помимо желания не только вижу текст, не только проникаюсь теми острыми, порой парадоксальными суждениями и наблюдениями, которыми полны лучшие страницы его сочинений, а чувствую присутствие его самого – великого труженика с нелегкой творческой судьбой.

Тотчас вспоминается его улыбка, даже не улыбка, а ироническая, едкая ухмылочка и последующие за ней доводы о пользе тягот – и научных, и жизненных.

– Нет-нет, трудности – тоже благо. Ты их только к характеру приспособь. Они пробуждают в человеке упорство.

Вот тебе голод, бомбежка… а я работаю. Что ж я, должен смерти от фашистской бомбы ждать?! Нет! У меня работа, редактор, сроки!.. Мне надо с греческого переводить…

Как многим из нас, выросшим в более ласковые времена, не хватает этой творческой напористости, жизненной отваги.

Еще многое из предназначенного им самому себе будет осуществлено. Тайны прошлого найдут отражение и толкование в его новейших исследованиях. Бери и постигай познанное. Бери и погружайся в атмосферу искательства. Причем именно это углубление в текст Лосева проясняет для внимательного читателя собственный облик автора.

Еще задолго до того, как стать не то чтобы доктором филологических наук и вузовским преподавателем, а просто-напросто студентом, Алексей Лосев оказался за кафедрой и прочитал свою первую публичную лекцию.

– Уже школьником, – вспоминает А.Ф. Лосев, – мне приходилось писать рефераты. А первая в моей жизни лекция, с которой я появился перед однокашниками, была посвящена анализу концепции культуры у Руссо. Тема довольно сложная. Потребовала огромного напряжения сил. Но подготовкой к ней я занимался с энтузиазмом. Горжусь тем, что, выступая, ни разу не заглянул в конспект. И на кафедре, едва лишь взошел на нее, почувствовал себя непринужденно, словно занимался лекционным делом всегда.

Конечно, это был некоторый успех. Но пока всего лишь ученический. Потребовались годы упорной работы над собой. Алексей Лосев поступил в Московский университет, где одновременно учился на философском и филологическом отделениях. Только так он мог осуществить научный интерес к античной культуре и эстетике.

Начав преподавание уже на старших курсах университета, А.Ф. Лосев продолжает совершенствовать устную речь, много пишет для практики статей и рецензий, делая главный упор на простоту, стремится выражаться лаконично, понятно, доходчиво для любого потенциального слушателя и читателя. Осмысляя лекции современников и наставников, он анализирует их удачи и ошибки, остро воспринимает свой горький опыт слушателя. Даже крупные ученые бывали плохими лекторами, зачастую злоупотребляли системой, стремясь к схематичному и рассудочному изложению предмета.