Связано с любовью

Глава 37

Весной, не дождавшись первых охот, во сне в своей постели умер Элиот, и я искренне горевала не как по мужу, а как по деду или отцу. Всему свой срок, - твердила я себе, но это помогало крайне мало.

Наш развод, что случился сразу после праздника Начала зимы, замужество с Бертоном, и даже моя долгожданная беременность не могли отвлечь от горечи – три недели мы с Бертоном жили в особняке. Он еще зимой научил меня ездить верхом, но сейчас не позволял мне даже подходить к лошадям. Мы гуляли с собаками, а вечерами в библиотеке я рисовала новые орнаменты для ковров и пледов, Бертон читал, или рассказывал мне об этом мире и его истории.

Он смотрел на меня так, как смотрят на любимых женщин. Он никогда не проходил мимо не обняв, не дотронувшись до меня, словно случайно. А рано утром просыпался раньше, чтобы совершить наш утренний моцион - поцеловать и смотреть, как я недовольно складываю губы, как щурюсь от солнца.

Я боялась, что мой жизненный опыт, спокойствие, которые можно было легко принять за скучность, неактивность быстро надоедят молодому человеку, но он оказался домоседом. Большинство его дел он выполнял за пару дней в неделю, а остальное время мы наслаждались обществом друг друга.

А еще, я боялась, что эта спокойная сказка между нами может закончиться. Никогда в жизни я не чувствовала такой огромной и всепоглащающей любви к себе, и потерять ее было подобно смерти. С ним я могла быть и слабой, и недовольной, могла сердиться или злиться. Ничего не менялось в наших отношениях. Взрывной характер Бертона становился щенячьим, как только мы оказывались дома.

Большой дом Бертона внушал мне какой-то страх. Высокие потолки, спальни размером с гостиную, и столовые, в которых эхо раскатывалось как в горах были неуютными, холодными, и, словно, чужими. Поэтому летом мы переехали в дом Элиота, и жизнь стала лучше – теплые воспоминания о жизни здесь, уютная библиотека, огромный сад и знакомая беседка, в которой летом можно было вздремнуть, а осенью укрыться от дождя.

Летом же я стала почетным гражданином города за те изменения, что привнесла в жизнь города. Как я и обещала Рональду, большинство детей забрали родители, и этот жестокий закон отменили. Долги теперь отрабатывали на государственных работах, а жить люди продолжали со своей семьей.

Провал начал застраиваться, и возможность завести на своей земле свое личное хозяйство дало людям надежду и силы. Фабрики и заводы, что принимали на работу мужчин из бывшего местного гетто могли платить меньший процент налога, и неожиданно для местных фабрикантов, остальные сотрудники стали более серьезно относиться к своему рабочему месту – страх, что на твое место есть еще десять человек из провала, что будут трудиться отдавая все свои силы заставлял отказаться от алкоголя и прогулов.

Вторая моя фабрика открывалась в Испанитах. Туда отправилась Молли и ее теперь уже муж – мастер по окраске. Пока они должны были найти помещение, место где закупать шерсть. Окраской они начнут заниматься сами, а Молли будет обучать девушек плетению пледов. Мне очень хотелось поехать самой, но ребенок, что должен был родиться осенью был мне дороже всего, что я обрела здесь.

Оливия готовилась выйти замуж за Рональда, чем свела с ума всех барышень, надеющихся на его любовь. Ходили слухи, что теперь вся наша команда благодаря близким отношениям с королем скоро захватит рынок. Нас это смешило, и на семейных посиделках до боли в животе и слез из глаз мы обсуждали каким же образом мы захватим весь мир.

– Молли проведет разведку, а потом мы все переедем жить туда, и начнем плести пледы и интриги против короля и его дома, - смеялась Оливия. Она повзрослела, а вернее, стала более серьезной и ответственной – на ее плечах были все фонды, которые позволяли содержать детей.

Король принял предложение о воспитании детишек для работы в государственных службах, школах, таких же приютах и даже для службы в его личной армии. Мальчишки были горды своим будущим статусом, а девочки не боялись взрослеть, чтобы пойти в никуда, или как родители – в провал.

Церковь теперь находилась под присмотром короля, и свою деятельность направила только на помощь обездоленным. Моя матушка, наконец, обрела ту церковь, о которой мечтала. Жила она в монастыре, а днями трудилась в приюте, намывая коридоры и детские спальни. Она была счастлива, и я это видела. Не существовало в этом мире больше монашества, где сестры и братья проводили время в молитвах и раздумьях – труд был основным условиям жизни при Боге.

Хоть я и видела короля только на нашей свадьбе, что прошла в узком кругу, он показался мне здравомыслящим и склонным к анализу человеком. Они были похожи с Рональдом, а Бертон, видимо, больше походил на отца, отчего и был любимчиком Элиота с самого детства.

Анну я встретила лишь единожды - мы с Оливией гуляли в парке, и из подъехавшей коляски вышла женщина с малышом на руках. Она была одета очень просто, но судя по тому, как смеялась и как смотрела на мужчину рядом с собой, она была счастлива.

– Рональд рассказал, что этот мужчина считался ее кузеном, и они очень любили друг друга. Лишь родственные связи не позволяли им заключить брак. Когда они узнали, что все же не родственники, было поздно - он уже женился на другой. Для того, чтобы развестись, ему нужна была круглая сумма - откупиться от семьи жены. Анна сама предложила ему этот вариант - она закрутила роман с Бертоном именно ради денег. Сейчас они оба без денег, Рузи. Она даже работает! - шепотом поведала мне Оливия.

Анна обернулась и увидела нас. Опустив глаза на мой живот она улыбнулась и взглянув на своего малыша, посмотрела на меня, дождалась, когда мы встретимся взглядом, и взяв мужчину под руку пошла дальше.

– Мне иногда кажется, что ты старше меня, Рузи, - заявил мне Бертон как-то раз на очередной прогулке. Мои роды, что пугали меня из-за отсутствия настоящих больниц и хирургов должны были начаться со дня на день. Мой любимый доктор Барт велел прислать за ним, как только я замечу первые признаки.

– Тебе просто кажется. На самом деле, женщины немного иначе видят окружающий мир, и, если дать им хоть чуточку свободы, они очень вас удивят, дорогой муженек. Я видела женщину в провале, которая в землянке устроила почти сносный быт. Дети у нее были чистыми, накормленными, одетыми.

– То есть, ты хочешь сказать, что одиночество позволяет женщинам развиваться, и они могут обогнать мужчин? – он знал, что эта тема скользкая, и нам ее лучше не касаться, но все же, решил спросить.

– Я уверена в этом, но еще не пришло время для этого. Но ты можешь не переживать, что женщины займут места мужчин. Часть женщин, все же, захочет остаться слабой половиной. Но те, у кого тяга к наукам, к новшествам, к открытиям – их не остановить, Бертон.

– Тебя я, надеюсь, остановил, - он обнял меня одной рукой, а вторую положил на живот.

– До момента, когда малыш начнет ходить, не дольше, - смеясь ответила я.

– Но в этот момент мы уже будем ждать второго малыша. Так что, все твои планы будут касаться только нас, - зная, что я сдаюсь после этого ответил он, а я шла и думала о том, что даже трое, а то и пятеро детей при наличии коляски, помощников и желания не станут мне преградой к большему и большему развитию.

Я родила в день, когда осень боролась с зимой, и метель перемела опять все дороги. С началом метели Бертон послал за доктором, которому пришлось погостить у нас двое суток до родов, и сутки после.

С ребенком на руках я пробралась в кухню, разбудила испуганную кухарку, и велела вставать и печь хлеб – теперь я планировала ежегодно в первые дни зимы возить целую телегу в то место, где раньше был провал. Рано утром лошадь запрягут в сани, что раньше использовались редко, и лишь затем, чтобы вывести людей из заснеженных участков на угледобыче или из леса, и груженая хлебом, сыром, маслом и сахаром она отправится в место, где меня спасли от неминуемой смерти. А через год это станет традицией, и большинство зажиточных семей переймет эту мою привычку.