С чистого листа

Глава 37

Когда установились морозы, мы, наконец-то, смогли нанять людей, которые зарубят-заколят нам всю лишнюю птицу и животных. Звать помощь пришлось с Большой речки, к своим деревенским даже подходить не хотелось.

На мясо отправились: один поросенок, семнадцать уток и почти три десятка кроликов из четырех первых пометов.

Мужики сначала по-быстрому расправились с утками, и кроликами, а потом взялись за свинку. А я смотрела на гору тушек и ужасалась. Ну, куда нам столько?

С кроликами я долго не возилась. Одного порубила на кусочки и поставила в печь томиться, переложив пряными травками. Остальных подвесила в холодном чулане, продев бечевку в разрез на ноге.

С утками было сложнее. Каждую нужно было ошпарить, ощипать, выпотрошить. Дед пришел мне на помощь, взяв на себя самую сложную часть – потрошение. А я щипала мокрые, горячие перья и пух и радовалась, что уточки получились жирненькие, а перо потом можно пустить на подушки. Или на перину… когда-нибудь. Старая дедова-то уже совсем истончилась.

Первая очищенная утка, натертая солью со специями и обложенная пасленами, тоже отправилась в печь. Мужиков, которые резали скотину, принято было кормить от пуза, и я не хотела ударить в грязь лицом.

Остальных уток мы отправляли в чулан к кроликам, подвешивая за бечевку, стянутую на лапе.

Петька тоже не бездельничал, он помогал мужикам со свинкой. Таскал и кипятил воду во дворе на летнем очаге. Воды нужно было много, чтобы щетина хорошо отходила ее выжигали факелами, потом поливали кипятком и счищали всю черноту, оставляя кожу чистой.

Я думала, это будет долго, и мы успеем закончить с утками. Но не тут-то было. Когда Петька принес свиной ливер, мы едва справились с половиной уток. Пришлось оставить их на деда, а самой заняться готовкой. Ведь мужики вот-вот закончат и придут обедать.

А Петька все тащил и тащил мясо. Огромный пласт брюховины, которую я тут же обмыла, высушила полотенцем, срезала шкурку, натерла смесью соли и трав, свернула рулетом, обвязала и отправила в печь. Такой рецепт для этого мира был в новинку, но я уже готовила мясной рулет в прошлой жизни. Я помню его вкус и аромат. И вместо колбаски на бутерброд, и с картошечкой…

Вот с что я совершенно точно никогда не брала в руки в своем прошлом и тем более настоящем, так это свиную голову. Я хотела было выбросить эту страшную, скалящуюся морду, но дед попросил сделать головятину. Очень уж ему нравится. Сказал, что поможет мне с рецептом.

Пока же я отправила голову в ушат с водой, отмокать. Дальше все оказалось просто. Зря я боялась. Хорошо помыла и почистила голову, было немного жутко, но я справилась. Дед порубил ее на крупные куски. Я их сложила в горшок, залила водой, чтоб все куски были закрыты и сунула в печь на ночь. Утром мясо разварилось так, что само отваливалось от костей. Я его вытащила, мелко порубила, смешала со специями, добавила немного бульона и, завернув в холстину, положила под пресс. Получилось вкусно. Очень похоже на привычный зельц.

Бульон вышел очень насыщенный и жирный. Мы с Петькой так и не смогли его есть, и все досталось деду, который с удовольствием выхлебал его, заедая хлебом.

Остальную тушу мужики хотели поделить на четыре части, как принято, но я попросила разделить половину свиньи на более мелкие кусочки. У нас потом просто некому будет рубить мясо.

Когда со свиньей было покончено, все поверхности в доме были заняты мясом. А в чулане висела целая половина туши. Раньше я столько толков магазине видела. И теперь я с ужасом смотрела на такое огромное количество кроликов и уток, на гору свинины и понимала – нам столько не надо. Даже если я половину переработаю в тушенку, чтобы есть все лето.

– Не переживая, Оля, – рассмеялся дед, – скоро сборщики налогов приедут, помогут нам с запасами справится. Они по морозам-то каждый год приезжают. Как раз мясом и берут.

Все же люди странные существа. Я только что думала, что мяса у меня слишком много. Но как представила, что какую-то часть придется отдать в счет налогов, сразу стало жалко.

Мужиков пришлось угощать прямо на улице. Но они не были в обиде. Тушеный кролик, жаренная утка с пасленами, пережаренный с луком и сметаной свиной ливер… я выставила угощения на крыльце, нарезала толстыми ломтями хлеб, раздала все тарелки и ложки, которые имелись в хозяйстве. Нам с дедом не хватило ни тарелок, ни ложек…

Как только я начинаю думать, что мы хорошо живем, жизнь тут же тычет меня моськой, указывая, что это совсем не так.

Спать в этот день мы легли далеко за полночь. Пока закончили щипать и потрошить уток, пока распластали и засолили сало, приспособив для этого все те же плетеные короба, которые мастерил дед, пока промыли и прочистили свиные кишки и сделали домашние колбаски… а ведь большую часть мяса мы просто вытащили в холодный чулан замораживаться.

Когда легли спать, я никак не могла избавиться от запаха мяса. Пахло все: руки, волосы, постель…

И, наверное, поэтому мне приснился этот кошмар…

Кровь… много крови… весь мой дом был залит кровью… Пол, стены, мебель, окна… россыпи бурых пятен были даже на потолке…

– Оля! Оля! – Вика трясла меня, – Я вызвала скорую и полицию! Пойдем. Андрею уже не поможешь!

А я смотрела на тело моего мужа, лежащего на полу с неестественно вывернутой шеей. И у него не было лица… совсем. Только мясо… Рядом валялось его старое, еще дедово охотничье ружье.

И я вспомнила. Мой муж покончил жизнь самоубийством, когда его поймали на банковских махинациях. Он любил меня, а я хотела денег. Я хотела Сейшелы и бриллианты. Я хотела шубы и крутые тачки. Я всегда хотела больше, чем он мог мне дать.

– Мама! Мама, почему ты плачешь? – встревоженно шептал Петька, тряся меня за плечо, – у тебя что-то болит?

– Нет, все хорошо, – соврала я, обнимая мальчишку и прижимая к себе, – это просто страшный сон…

Петька мгновенно заснул, прижимаясь ко мне, а я никак не могла заснуть. Стоило закрыть глаза, как передо мной снова вставала страшная картина.

Как жаль, что я это вспомнила. Я бы хотела снова забыть то, что натворила.

После новой порции воспоминаний о прошлой жизни, я несколько дней приходила в себя. Я почти не помнила каким был мой муж, он для меня нынешней так и остался чужим человеком. Но мне было страшно, что для меня прошлой он тоже мог оказаться чужим. И это причиняло самую большую боль. Я же не такая! Я же не могла быть такой! Я же сейчас пашу, как конь, но не готова ради денег предать того, кто меня любит. Или готова? Может быть эта моя черты вылезет в самый неподходящий момент и все повториться?

– Оля, подожди, – остановил меня дед на третий или четвертый день после кошмара, когда я собиралась в гоблинскую деревню к бабке Аге. – Поговорим? Расскажи, что тревожит тебя, дочка? Ты уж который день сама не своя ходишь.

Петька уже убежал, и мы остались только вдвоем.

– Ничего, деда, – ответила я. Но остановилась у порога. Может быть дед прав, и стоит рассказать ему, что я не такая уж безобидная и хорошая, как всегда думала про себя.

– Расскажи, Оля, – ответил на не заданный вопрос дед, – расскажи, тебе сразу легче станет…

И я рискнула. Присела на кровать к деду и рассказала все, что вспомнила. И подвела итог:

– И теперь, деда, я не знаю как мне ко всему этому относиться. Я думала, люди вокруг плохие, а я хорошая… А ведь та же Ретта никого словами и делами до смерти не довела… а я… вот…

Дед похлопал меня ладонью по руке и спросил:

– А ты знаешь, Оля, почему деревня наша Выселками называется? – Я мотнула головой. Не знаю. Да и к чему это. – Людей сюда выселяли, дочка… со всех окрестных деревень. Тех, кому не было места среди остальных из-за натуры их черной… Так и бабка Аништы сюда попала, и все остальные…