Бабель

«Только не говорите мне, что у нас заканчивается серебро».

Гриффин усмехнулся. «У них кончается серебро. Можешь угадать, куда оно теперь утекает?

Робин знал ответ на этот вопрос только потому, что слышал, как профессор Ловелл и его друзья жаловались на это в течение многих лет во время тех вечеров в гостиной в Хэмпстеде. «Китай.»

Китай. Эта страна наедается импортом с Востока. Они не могут насытиться китайским фарфором, лакированными шкафами и шелками. И чай. Небеса. Ты знаешь, сколько чая экспортируется из Китая в Англию каждый год? Не менее тридцати миллионов фунтов стерлингов. Англичане так любят чай, что парламент настаивал на том, чтобы Ост-Индская компания всегда держала в запасе годовой запас на случай дефицита. Мы тратим миллионы и миллионы на чай из Китая каждый год, и платим за него серебром».

Но Китай не испытывает ответного аппетита к британским товарам. Когда император Цяньлун получил от лорда Маккартни выставку предметов британского производства, знаете, какова была его реакция? Странные и дорогие предметы меня не интересуют. Китайцам не нужно ничего из того, что мы продаем; они могут производить все, что хотят, сами. Поэтому серебро продолжает утекать в Китай, и британцы ничего не могут с этим поделать, потому что они не могут изменить спрос и предложение. В один прекрасный день не будет иметь значения, сколько у нас переводческих талантов, потому что запасов серебра просто не будет, чтобы использовать его. Британская империя рухнет из-за собственной жадности. Тем временем серебро будет накапливаться в новых центрах власти — в местах, где до этого ресурсы были украдены и эксплуатировались. У них будет сырье. Все, что им тогда понадобится, — это работники по добыче серебра, а таланты пойдут туда, где есть работа; так всегда бывает. Так что все это просто, как прогнать империю. Циклы истории сделают все остальное, и вам нужно только помочь нам ускорить это».

«Но это... " — Робин запнулся, с трудом подбирая слова, чтобы сформулировать свое возражение. «Это так абстрактно, так просто, это не может быть — я имею в виду, конечно, ты не можешь предсказать историю такими широкими мазками...»

«Можно предсказать очень многое». Гриффин бросил на Робина косой взгляд. Но в этом-то и проблема бабельского образования, не так ли? Они учат вас языкам и переводу, но никогда истории, никогда науке, никогда международной политике. Они не рассказывают тебе об армиях, которые поддерживают диалекты».

«Но как это все выглядит?» упорствовал Робин. То, что ты описываешь, я имею в виду — как это произойдет? Глобальная война? Медленный экономический спад, пока мир не станет выглядеть совершенно иначе?

«Я не знаю», — сказал Гриффин. Никто точно не знает, как выглядит будущее. Переместится ли рычаг власти в Китай, или в Америку, или Британия будет бороться за свое место — это невозможно предсказать».

«Тогда откуда ты знаешь, что то, что ты делаешь, имеет хоть какой-то эффект?»

Я не могу предсказать, как сложится каждая встреча», — уточнил Гриффин. Но я знаю следующее. Богатство Британии зависит от принудительной добычи. И по мере роста Британии остаются только два варианта: либо ее механизмы принуждения становятся гораздо более жестокими, либо она терпит крах. Первое более вероятно. Но это может привести ко второму».

«Это такая неравная борьба, — беспомощно сказал Робин. Ты на одной стороне, вся Империя на другой.

«Только если ты думаешь, что Империя неизбежна,» сказал Гриффин. Но это не так. Возьмем нынешний момент. Мы находимся в самом конце великого кризиса в Атлантике, после того, как монархические империи пали одна за другой. Британия и Франция проиграли в Америке, а затем они вступили в войну друг против друга, что никому не принесло пользы. Сейчас мы наблюдаем новую консолидацию власти, это правда — Британия получила Бенгалию, она получила голландскую Яву и Капскую колонию — и если она получит то, что хочет в Китае, если она сможет обратить вспять этот торговый дисбаланс, она будет неудержима».

Но ничто не написано на камне — или даже на серебре. Очень многое зависит от этих непредвиденных обстоятельств, и именно в этих переломных точках мы можем толкать и тянуть. Где индивидуальный выбор, где даже самая маленькая армия сопротивления имеет значение. Возьмем, к примеру, Барбадос. Возьмем Ямайку. Мы посылали туда бары на восстания...

«Те восстания рабов были подавлены,» сказал Робин.

«Но ведь рабство было отменено, не так ли?» — сказал Гриффин. «По крайней мере, на британских территориях. Нет, я не говорю, что все хорошо и налажено, и я не говорю, что мы можем полностью присвоить себе заслуги британского законодательства; я уверен, что аболиционисты возмутились бы этим. Но я говорю, что если ты думаешь, что Закон 1833 года был принят из-за моральных чувств британцев, то ты ошибаешься. Они приняли этот закон, потому что не могли продолжать нести убытки».

Он махнул рукой, жестом указывая на невидимую карту. Именно в таких точках у нас есть контроль. Если мы надавим в нужных местах — если мы создадим потери там, где Империя не сможет их терпеть — тогда мы доведем ситуацию до переломного момента. Тогда будущее становится изменчивым, и перемены возможны. История — это не готовый гобелен, который мы должны терпеть, не закрытый мир без выхода. Мы можем формировать ее. Создать ее. Мы просто должны сделать выбор».

«Ты действительно в это веришь, — сказал Робин, пораженный. Вера Гриффина поразила его. Для Робина такие абстрактные рассуждения были причиной отречься от мира, уйти в безопасное место мертвых языков и книг. Для Гриффина это был призыв к сплочению.

«Я должен», — сказал Гриффин. Иначе ты прав. Иначе у нас ничего нет».

После этого разговора Гриффин, похоже, решил, что Робин не собирается предавать Общество Гермеса, потому что количество заданий Робина значительно увеличилось. Не все его задания были связаны с кражей. Чаще Гриффин делал запросы на материалы — этимологические справочники, страницы Grammatica, орфографические таблицы, — которые легко приобретались, копировались и возвращались, не привлекая внимания. Тем не менее, ему приходилось быть умным, когда и как он брал книги, поскольку он мог вызвать подозрения, если бы продолжал тайком брать материалы, не относящиеся к его сфере деятельности. Однажды Илзе, старшекурсница из Японии, потребовала спросить, что он делает с древнегерманской «Грамматикой», и ему пришлось заикаться о том, что он случайно вытащил это название, когда пытался проследить китайское слово до хеттского происхождения. Неважно, что он находился совсем не в той секции библиотеки. Илзе, похоже, была готова поверить, что он просто настолько туповат.

В общем и целом, просьбы Гриффина были безболезненными. Все было не так романтично, как Робин себе представляла и, возможно, надеялась. Не было ни захватывающих эскапад, ни зашифрованных разговоров, которые велись на мостиках над проточной водой. Все было так обыденно. Большим достижением Общества Гермеса, как узнал Робин, было то, насколько эффективно оно делало себя невидимым, насколько полно оно скрывало информацию даже от своих членов. Если в один прекрасный день Гриффин исчезнет, Робин с трудом сможет доказать кому-либо, что Общество Гермеса существовало только как плод его воображения. Ему часто казалось, что он вовсе не часть тайного общества, а скорее большая, скучная бюрократия, функционирующая с точной координацией.

Даже кражи стали обычным делом. Преподаватели Бабеля, казалось, совершенно не замечали, что у них вообще что-то крадут. Общество Гермеса брало серебро только в достаточно малых количествах, чтобы скрыть их с помощью бухгалтерской хитрости, поскольку достоинство гуманитарного факультета, объяснял Гриффин, в том, что все безнадежны в цифрах.

Плэйфер позволил бы исчезнуть целым ящикам серебра, если бы никто его не проверил», — сказал он Робину. Думаешь, он ведет аккуратные книги? Этот человек едва может складывать цифры в двузначные числа».