Страница 9 из 13
— Разве поля на южных склонах холмов перестали родить хлеб? — спросил Пера.
— Поля-то по-прежнему родят.
— Или сох у людей нет?
— Сохи есть, да пахать нечего. Все поля и весь хлеб на них давно уж не наши. Опутал тун Пам людей хитростью и черным колдовством. Отнял он у нас все наши поля. Мы пашем, мы сеем, а хлебушек складываем в его амбар. Жаден тун, цепки его руки, глотка у него, как бездонный колодец, зол и свиреп он, как взбесившийся медведь…
Невеселыми вестями встретила Перу родная земля — край Комму.
С каждым словом крестьянина все ниже и ниже опускал Пера голову.
А мужик продолжал:
— Нечего стало людям есть, негде жить: земли наши отнял Пам, в лесах наших хозяйничает Вэрса, воды захватил Ва Куль…
Давно ушли старшие братья Кудым Оша — Ошъяс и Мизя — с Иньвы в дальние места, на Лупью-реку. Сами-то они, люди говорят, уже померли, а род их и ныне живет где-то на Лупье…
А иные люди ушли из селений в лес, вырыли там глубокие пещеры, подперли потолки в них подпорками и стали жить в норах, как звери.
Но и там нашли их проклятые туны и йомы с черных скал, пришли к их норам, потребовали тяжкой дани.
Тогда люди зарыдали, в отчаяньи подрубили подпорки и похоронили себя с женами, детьми и со всем добром среди темного леса. Много их теперь, таких могил, в пармах Комму и мало людей…
Умолк мужик. Застонал Пера от боли и гнева.
Но мужик, помолчав, добавил:
— Но говорят еще люди, что вернется в Комму из дальних краев Пера, сын мудрого Кудым Оша, и тогда придет конец власти злого колдовского племени над народом Комму. Только Перы нет и нет, а народу нашего остается все меньше и меньше…
Совсем низко склонил голову Пера и тихо вышел из темной избы.
Высоко над пармой возвышается холм. Широко раскинулись вокруг леса: стройные сосновые боры, частые ельники, светлые березняки; далеко по низинам текут реки, лежат поросшие багульником болота. Где-то среди лесов и болот стоят селения и прячутся в тени вековых деревьев охотничьи избушки.
Но во тьме не видать ни бора, ни ельника, ни березняка, ни рек, ни болот, ни селений, ни лесных избушек. В холодной тьме тонет Комму.
И вдруг увидел Пера: далеко среди леса, среди непроглядной тьмы, словно злой волчий глаз, светится костерок.
Пошел Пера напрямик через лес на огонь. Шел, шел и вышел к костру. Горит костер на полянке, висит над костром котелок, в котелке булькает вода, варится ужин.
А у костра сидит на валежине тун Пам, поглядывает в огонь, толстое брюхо поглаживает и свои злые думы думает.
Увидел Тун Перу — зарычал, как взбесившийся медведь:
— Уходи отсюда, человек. Не для тебя свет моего костра, не для тебя тепло моего костра.
В злобе Пам разметал огонь, затоптал красные угли. Погас костер, и наступила тьма.
— Эй, Пам, не рычи на меня, как взбесившийся медведь: видал я кое-что пострашнее тебя и то не боялся, — сказал Пера. — А правду ли говорят люди, что ты умен и хитер и тебе одному подвластен огонь в Комму?
— Правду говорят люди, — ответил Пам, — и умен и хитер я, и огонь мне подвластен.
— Люди говорят, а мне не верится. Ну-ка покажи свою власть, зажги огонь. Если вправду ты повелеваешь огнем, то отдам я тебе этот пестерь с великим сокровищем, которое подарил мне грозный повелитель ветров, сам чуткоухий Войпель.
Снял Пера с плеч тяжелый пестерь с заветной глыбой от сокрушенной скалы и положил на землю у своих ног.
— Давай скорее сокровище чуткоухого повелителя ветров, — нетерпеливо закричал тун и протянул длинную, как черная кочерга, свою руку к пестерю.
— Стой, Пам. Я видел, что ты можешь потушить огонь. А вот сможешь ли ты зажечь его?
— Ты не веришь мне? Так смотри!
Взял Пам в одну руку желтый камень, а в другую — черный и ударил камнем по камню.
Как звезды, посыпались искры, брызнули они на белый мох, вспыхнул белый мох желтым пламенем, побежал огонь по веткам, и вновь загорелся костер.
Бросил тун на землю свои камни и схватился за тяжелый пестерь. Тужился, тужился Пам, но не смог его поднять: не по силам оказалась ему богатырская ноша.
— Эй, Пам, — усмехнулся Пера, — давай помогу тебе.
— Помоги, парень.
Хоть и умен и хитер был Пам, только жадность его была сильнее ума, больше хитрости.
Поднял Пера свой тяжелый пестерь и положил его на спину жадному туну. Закачался Пам, повалился на землю, и раздавила его могучая глыба.
А Пера вышел на запретную лешачью тропу, взял в одну руку желтый камень, в другую — черный и ударил камнем по камню.
Как звезды, посыпались искры, брызнули они на белый мох, вспыхнул белый мох желтым пламенем, побежал огонь по веткам, и запылал веселый костер.
Сел Пера у костра на запретной лешачьей тропе и стал жарить рябчиков.
И вдруг зашумели-затрещали деревья, загудел лес, разнесся по чаще страшный рев: «Ах-хай! Ах-хай! Ах-хай!» — и на свою тропу, меченную хитрыми зарубками, вышел одноглазый леший — мохнатоухий Вэрса.
— Эй ты, голоухий, прочь с моей дороги! — закричал Вэрса так громко, что с берез и осин посыпались листья, а с сосен и елей попадала хвоя.
— Коли надо тебе пройти — обойдешь стороной, а я где сел, там и буду сидеть, — ответил Пера.
Повернулся Вэрса на своей вывернутой ноге — и поднялся ветер. В лесу повалились деревья, от костра до неба взвились искры, поднялись в воздух камни.
Но Пера сидел у костра, жарил жаркое, как будто вокруг не буря бушует, а дует легкий ветерок.
Посмотрел на него Вэрса и сказал:
— Если не хочешь добром с моей тропы уходить, то давай силой мериться. Осилишь — будет твоя тропа, не осилишь— пойдешь ко мне в работники на всю жизнь работать тяжелую работу.
— Ладно, — согласился Пера. — А на чем будем силой мериться?
— Давай на палице тягаться, — сказал мохнатоухий леший Вэрса.
Выдернул он десятивершковую елку, обломил ей вершинку и очистил ее от сучьев.
Сели Пера и Вэрса друг против друга. Вэрса взялся за один конец елки, Пера — за другой, и стали тянуть: кто кого перетянет.
Смекалист был Пера: зацепил он свой ремень за кедровый пень, что стоял у него за спиной. Берег Пера силы: знал — не с одним Вэрсой придется ему побороться.
Уперся Вэрса ногами в землю, потянул раз — подался пень, потянул другой раз — затрещал пень на весь лес. Удивился Вэрса, спросил Перу:
— Что у тебя за спиной трещит?
Ответил Пера:
— Это входит в меня с таким треском большая сила. Чем крепче ты тянешь, тем больше во мне силы прибавляется.
— Ты осилил, Пера, — сказал Вэрса. — В тебя сила входит, а из меня вся вышла: больше не могу тянуться. Владей моей тропой. Только дозволь мне переспать ночь у твоего костра.
Позволил Пера Вэрсе переспать ночь у костра.
Наломали веток пихтовых, настелили их на землю и легли спать: Пера с одной стороны костра, а мохнатоухий леший Вэрса — с другой.
Лежат они, а не спят.
Вэрса хитрость придумывает, как бы Перу погубить; а Пера думает, как бы оборониться от лешачьей хитрости.
Леший спрашивает:
— Как ты спишь, Пера-богатырь?
Понял Пера хитрость лешачью и отвечает:
— Когда я сплю, то лежу, как сосновый кряж, а изо рта у меня дым валит. А ты, Вэрса, как спишь?
— Когда я засну, то храплю так, что хвоя осыпается с деревьев.
Скоро заснул Вэрса. Понесся по лесу могучий храп, посыпалась хвоя и с елей, и с сосен, и со смолистых пихт.
Тогда поднялся Пера, положил на свое место толстый сосновый кряж, укрыл его своим шабуром, в изголовье положил дымящуюся головешку, а сам спрятался за кедр. Стоит и ждет, что будет делать леший.
Долго храпел Вэрса. Посреди ночи проснулся он, встал и посмотрел туда, где улегся спать Пера. Лежит сосновый кряж под шабуром, от изголовья дымок вьется. «Спит Пера», — решил Вэрса. Взял леший свое железное копье, раскалил на горячих углях, потом подпрыгнул выше леса и ударил копьем в сосновый кряж.