Урга и Унгерн

– Так это, значит, вы барону тот знаменитый рубленый шрам на голове оставили!

История казалась мне поразительной.

– Кто же еще, – угрюмо подтвердил Михайлов. – Слышал, с тех пор Ромка с водкой завязал вовсе. У него от алкоголя вроде дикие головные боли начинались из-за этой раны, а может, просто за ум взялся.

– Так вы после этого с ним не встречались?

– Один раз встретились. Я в лазарет к нему пришел, прощения просил. А он лежит бледный, как простыня, губы поджал и в потолок молча смотрит. Знаю же, что слышит меня, а вот даже словечка не сказал. Ладно бы начал меня по матушке крыть или плюнул бы в лицо в сердцах. Мне ведь очень стыдно было, сроду таких финтов за мной не водилось, чтобы своего же да шашкой! Ну, постоял перед ним, поизвинялся, на том и закончилась наша дружба.

– А что потом было?

– Подался я в Приморье к родственникам, а Ромка – в Амурский казачий под Благовещенск. Слыхал о нем байку, что тысячу верст до своей новой части пешком через тайгу прошел посреди зимы. Промышлял по пути охотой и не сгинул. Я не верил тогда, а сейчас очень даже готов принять за правду. Такие вот дела, братец. – Михайлов разлил по стаканам остатки водки, взял огурец и задумчиво заглянул мне в глаза. – Раз он теперь в Урге, значит я тут недолго задержусь. Китайца с места сдвинем, а там и сам в Маньчжурию с Варькой подамся. Пройду южнее, через Калган, чтобы в столицу не заходить, а то предчувствие у меня нехорошее. Вот денег, жаль, скопить не успел, нету жилки купеческой. Блонский – он молодец, выгоду свою во всем видит, этот не пропадет!

Посидели еще немного, пока Михайлова не сморило совсем, да и я на ногах уже не стоял почти. Варвара предложила заночевать у них… Отказался и по темным улицам двинулся по памяти в сторону русского консульства.

Утро оказалось безрадостным, но голова не болела. Казачки не удосужились ночью подбросить уголька, и теперь было зябко. За окном все белело от свежевыпавшего снега, а мне отчаянно хотелось горячего бульона. Спустился в подвал, выгреб золу, разжег огонь, подбросил дров и угля. Бойцы кипятили чай. Увидав меня, с пониманием заулыбались. Один из них поднес самогону, теплого и мутного. Выпил залпом, чуть было не сблевал. Вспомнил, что Варвара передала казачкам котомку с вареными яйцами, да найти ее так и не сумел. Наверняка потерял по дороге. От самогона в голове начало проясняться. Выпил крепкого чая, стало полегче. Была мысль разнюхать метамфетамину, да решил пока не трогать запас, и без того уменьшившийся вдвое после встречи в Ван-Хурэ с полковником Казагранди.

Ближе к обеду этого же дня ко мне в консульство явился Бурдуков в сопровождении неотступного Оссендовского. Я угостил гостей чаем и провел к себе в кабинет.

– Сайд Улясутая Чултун-бэйсэ приглашает нас вечером к себе на официальную встречу, – церемонно сообщил Оссендовский. – Господин Бурдуков выполнит роль переводчика и представит промышленников аймака, я буду участвовать как представитель иностранных колонистов и журналист, имеющий огромное желание освещать нынешние события в зарубежной прессе, ну и, разумеется, вы – как уполномоченный новой властью в этом регионе.

– Польщен тем, что мне выпала эта почетная роль, – с легкой иронией произнес я.

Похоже, моей иронии гости не заметили.

– Не возражаете, если мы поедем на вашем авто? Чтобы иметь солидный вид… Техника, особенно военная, внушает монголам трепет и уважение, – пояснил словоохотливый поляк.

– И пулемет предлагаете установить? – с улыбкой поинтересовался я.

– А как же, техника ведь военная! С пулеметом будет намного эффектнее! – Оссендовский отвечал без улыбки, тоном, близким к официальному. – Я с собой захвачу шелковые хадаки для вас и господина Бурдукова и еще предупреждаю, что буду вести конспект нашей беседы для дальнейшей печати в периодических изданиях. Сейчас за обстановкой в Халхе с интересом следит весь мир!

Я распрощался с моими посетителями до вечера. Выпил чая, подбросил в котельной угля и лег отсыпаться, чтобы иметь к встрече с сайдом более или менее пристойный вид.

Дом Чултун-бэйсэ тоже оказался в центре города, совсем недалеко от русского консульства, – небольшая, но просторная усадебка, огороженная каменным забором. В аккуратном дворике были высажены деревья и даже вырыт маленький пруд. Широкие ворота нам открыли слуги, предложив въехать на автомобиле на территорию двора. У коновязи опасливо зафыркали кони, а из дома и прилегающих хозяйственных построек вышли монголы, с любопытством глядя на наш автомобиль с пулеметом.

– Видите, какой эффект! – возбужденно шептал мне на ухо Оссендовский. – Возьмите хадак и, когда войдем в дом, повторяйте все мои действия, чтобы не обидеть хозяина.

Автомобиль подъехал прямо к крыльцу. Оссендовский вышел первым, манерно отвешивая поклоны и приветствуя всех подряд. Хадак он нес перед собой на вытянутых руках. Бурдуков последовал за ним в дом, не забыв достать и свой хадак из-за пазухи. Я попросил казака-водителя подождать нас в теплой прихожей, вытащил выданный мне хадак, расправил его и вошел в здание вслед за Бурдуковым.

Церемонии, поклоны, слова приветствия, опять церемонии и непременный чай… До серьезного разговора дошло только минут через двадцать. Аудиенция оказалась короткой. Старенький сайд выразил желание лично пообщаться с комиссаром Ван Сяоцуном, предложить тому добровольно покинуть Улясутай и, собрав все свое ценное имущество, выдвинуться с войсками в Китай. Он заверил, что нашей помощи в этом деле не понадобится, кроме того, участие в переговорах военных лиц может напугать молодого китайского администратора и вызовет излишнюю напряженность. Чултун-бэйсэ был уверен в исходе грядущих переговоров и пообещал убедить гаминов в том, что им разрешат спокойно и без кровопролития покинуть город.

Предложение сайда мы признали разумным, засим откланялись. Я вернулся в консульство и стал составлять донесение барону Унгерну о ситуации, сложившейся в Улясутае и Кобдо, дал краткую характеристику лицам, с которыми успел познакомиться в это время. Про полковника Михайлова я тоже написал в докладе – в общих словах, не упомянув его фамилии. Фамилия, конечно, довольно распространенная, не думаю, что барон связал бы ее со своим старым забайкальским знакомым, но вдруг он решит выяснить подробнее, и тогда пропадет Михайлов почти наверняка.

Послание мое носило оптимистический характер, я был уверен, что ситуация с китайцами разрешится в нашу пользу в самое ближайшее время. Вручив письмо одному из своих казаков, я приказал ему скакать до Ван-Хурэ и там передать донесение полковнику Казагранди для дальнейшей эстафеты в Ургу. Гонец отбыл, у меня появилось свободное время, которым я мог распоряжаться по своему усмотрению.

Прошло несколько дней марта, но морозы стояли еще зимние. Оссендовский наведывался в консульство на чай, сообщая обо всех событиях, происходивших в городе. Главной новостью было прибытие в Улясутай из Иркутска большевистских эмиссаров Фреймана, Новака и Салтыкова. Со слов Оссендовского выходило, что остановились они в доме Бурдукова. Я не поверил словам болтливого поляка, тот порой безбожно перевирал истину в каких-то только ему понятных целях. Вечером отправился к Блонскому, от него узнал, что красные эмиссары действительно квартируются у Бурдукова. Блонский объявил мне, что не подозревает того в сочувствии к большевикам, очевидно, свою роль тут играют деньги и известная жадность Бурдукова. Скорее всего, именно ради золота, предложенного прибывшими порученцами, он и свел их с Ван Сяоцуном.

Такого поворота событий я не ожидал. На следующий день Оссендовский прискакал с новыми вестями. Он выложил на стол мятые листовки на монгольском языке, объявив, что большевистская ячейка начала их распространение среди жителей города. В листовках сообщалось о том, что для установления власти советов в Улясутае из Иркутска выдвигается полк солдат, что большевики поддерживают существующую на данный момент китайскую власть и требуют немедленного разоружения русских офицеров и передачи их в руки Красной армии. Поляк шумно пересказывал подробности беседы Фреймана и Бурдукова с комиссаром Ван Сяоцуном и его помощником Фу Сяном. Беседа закончилась тем, что гамины утвердились в мысли, будто получат из Иркутска военную помощь, и намерены теперь возобновить вооруженное противостояние русским войскам в городе. Многочисленные подробности этих переговоров натолкнули меня на мысль о том, что хитрожопый Оссендовский, скорее всего, присутствовал на них лично. Из его рассказа следовало также, что гамины выставили на стенах крепости четыре пулемета, снова раздали весь свой арсенал рабочим китайских фирм и опять вывели на улицы патрули. Гарнизон гаминов, состоящий из восьми десятков хорошо обученных офицеров и солдат, несет теперь круглосуточное дежурство у китайских складов и казарм.